Сердца, звучащие в унисон

– Бон! Бон! Бон!!! – Молодой человек, сколько раз вам повторять, не Бон, а уважаемый Каору-сэн…– пожилая медсестра, повернувшись к горластому посетителю, осеклась – всклокоченный, грязный, он держал в дрожащих руках маленькое окровавленное тельце девочки. – Сентаро, не кричи, это же боль…ница, – из соседнего с регистратурой помещения вышла сестра помоложе, на ходу отчитывая парня. Увидев представшую перед ней картину, окончание фразы она произнесла уже по слогам. – Мика… вот… надо помочь… Бон… – теперь уже еле слышно бормотал молодой человек, судя по темной рясе, священник. – Бон… – еще раз повторил он, и, словно услышав его зов, из смотровой вышел доктор. На вид лет двадцати – двадцати пяти, совсем молодой для врача, в очках и почему-то с нотной тетрадью в руках. Быстро оценив ситуацию, он откинул тетрадь и начал командовать: – Ри-чан, подготовь операционную, Мива-сан – инструменты, Сен, за мной! Быстрее! Стоило ему взять дело в свои руки, как все заработало, будто слаженный механизм. Девочка лежала на операционном столе, доктор и старшая медсестра в хирургических костюмах стояли над ней, сестра помоложе выпихивала священника из помещения. – Просто жди, – сказала она ему, усаживая на скамью перед дверями. – И верь в Каору-сана. И парень подчинился, у него и не было выбора, здесь он ничем не мог помочь. Действительно, оставалось только верить, что все будет хорошо. Смотреть на тревожную красную надпись «Идет операция», пытаясь отвлечься воспоминаниями. Каору приехал в их небольшой городок из Токио, обменяв огромную больницу и блестящую карьеру на крохотную клинику и место единственного в ней доктора. Его предшественник, который, кажется, лечил еще в первую мировую, ушел на заслуженный отдых, доверив пациентов юному дарованию из столицы. Опытному доктору не составило труда сразу определить уровень профессионализма и потенциал этого юноши. Крайне талантливого и молодого, почти еще мальчика. Нового доктора быстро приняли и начали уважать как горожане, так и жители соседних деревень – клиника была единственной в этих местах. Работал он спокойно, надежно, лечил, казалось, все подряд, а денег брал столько, сколько реально мог заплатить пациент. Горожане восхищались, радовались своему счастью и поражались только одному – как такой замечательный молодой человек мог дружить с шалопаем из местной церкви и даже перебраться ради него в глушь из столицы. А то, что Каору приехал ради Кавабучи Сентаро, было понятно и дураку. Он просто появился однажды в городе, разыскивал молодого священника, а как только нашел, переехал почти сразу – всего через месяц. Вскоре к ним приехала Рицуко – подруга детства, начала помогать в больнице. Так что горожане получили одновременно доктора, медсестру и возможность бесплатно слушать джазовые концерты… в церкви. Пожалуй, джаз был единственной связующей нитью между такими разными людьми, как Каору и Сентаро. Джаз – и дружба, которая, в отличие от той же любви, бывает на всю жизнь. Вспоминая все это, Сентаро даже смог улыбнуться. Все-таки он был очень счастливым человеком. Его – никчемного труса, непроходимого идиота, только и умеющего, что долбить по барабанам, – любили и поддерживали такие замечательные люди, как Ри-чан и Бон. Рядом с ним были дети, дарившие ему свой свет и тепло. Был наставник, готовый вдалбливать в его голову что-то полезное. А еще в его жизни снова звучала любимая музыка, и он играл ее вместе с самым дорогим ему человеком. Когда Сентаро сбежал из родного города, от семьи и от Каору, он перестал играть. Оказалось, что без Бона он просто не может этого делать. Музыка теряла смысл, если не с кем было ее разделить. Долгие восемь лет Сентаро ждал, когда вновь услышит знакомый мотив, который сыграет Каору. И когда этот день настал, Сентаро понял, что счастлив. Он никогда не переставал верить, что Бон найдет его. А сейчас верил, что друг спасет Мику. Верил и молился. И так – несколько долгих часов, прежде чем погасла тревожная надпись, и из операционной вышел доктор. – Бон?.. – Сентаро хотел было вскочить навстречу другу, но Каору остановил его взмахом руки. – Не вставай. Он подошел и сел, точнее, почти упал на скамью рядом. Усталость сквозила в каждом его движении, но взгляд был спокоен, и Сентаро немного расслабился. – С ней все будет хорошо, – заверил его Каору. – Конечно, нужно время, чтобы понять, проявятся ли последствия удара по голове, но сейчас жизни девочки ничего не угрожает. Что вообще случилось? – Мы играли неподалеку от церкви. Рядом дорога, никаких проблем никогда не было, но сегодня … то ли пьяный водитель, то ли какие-то неполадки с машиной, но она поехала прямо на нас. Я успел отпихнуть детей в сторону, но Мика играла дальше, чем остальные, я и не заметил... Машина ее задела, а она упала и головой ударилась. Я тут же побежал к тебе. – Ты успел вовремя, – сказал Каору. – И это не твоя вина, Сен. Скорее, ты молодец. Так что не вздумай снова сбежать. Не самая удачная попытка пошутить, но Сентаро все равно улыбнулся – что-то такое ему нужно было сейчас услышать. – Ты ведь так и сидел тут, – Каору не спрашивал, он утверждал. – Ну да. – Болван. – Но Ри-чан сказала… – Она от волнения ничего не заметила. Вставай, идиот, – Каору поднялся сам и, несмотря на усталость, подставил другу плечо. – У тебя сломано как минимум несколько ребер, а ты сидишь тут и делаешь вид, что все в порядке, вместо того, чтобы лежать в смотровой и не двигаться, пока я не приду. – А чего сам тогда расспрашивал меня тут, вместо того, чтобы сразу отправить на койку? – усмехнулся Сентаро, вставая. И тут же скривился от боли – первый шок прошел, волнение за Мику тоже, и теперь полученные повреждения заявили о себе. – Чтобы ты хоть немного задумался о себе, сначала надо заставить тебя перестать беспокоиться о других. Такой уж ты болван, Сен. – Эй-эй, этот болван, между прочим, твой лучший друг! – возмутился Кавабучи, с притворным негодованием глядя на Каору. Бок снова полыхнул болью, и Сентаро охнул. – Сказал же, не дергайся! – Когда это ты стал главным, Бон? – Когда ты стал моим пациентом. – Если ты так хотел поиграть со мной в доктора, мог бы сказать и раньше. Это была одна из дурацких шуточек Сентаро, но Каору так странно покосился на него и покачал головой, что парень тут же заткнулся. «Злится он на меня, что ли? – задумался он. – Опять, поди, сделал что-то не то. Надо исправляться». Для начала Сентаро решил стать в меру покорным и следовать указаниям доктора. И хотел уж было опереться о подставленное плечо, как заметил темные круги под глазами Каору, то, как друг потирает переносицу, оценил разницу в размерах между ними и передумал. «Ну, и кто тут еще идиот, Бон? Сам еле держишься на ногах, а все туда же – помогать другим. Не такие уж мы и разные», - решил Сентаро. За эти годы Каору, казалось, совсем не изменился, а вот Сентаро вымахал еще больше. Так что опираться на Бона было опасно – он, глядишь, еще развалится под таким весом. Лучше уж Сентаро сам потихоньку дойдет… – Ох! – он не смог удержаться от болезненного вздоха, опускаясь на кушетку в смотровой, чем заработал еще один осуждающий взгляд Каору. – Да-да, знаю уже, что я идиот, – проворчал Сентаро, укладываясь поудобнее. Ерзать оказалось плохой идеей, бок снова дал о себе знать резким толчком боли. – Еще какой! – со вздохом подтвердил Бон, принимаясь за осмотр. Рясу и футболку он снимал сам, каждый раз морщась, когда Сен охал от боли. Когда боль Сена стала и его болью тоже, Каору не знал. Но подозревал, что в тот момент, когда он впервые увидел, как Сена бьют. Может, так и становятся друзьями на всю жизнь – переживая боль друг друга? Одно Каору знал точно – он сделает все от него зависящее, чтобы уменьшить ее, разделить хотя бы на двоих. Пока чуткие длинные пальцы Каору осторожно касались тела друга, сам Сентаро исподтишка наблюдал за ним. Бон был хрупким и стройным, даже изящным, и бесспорно красивым. И он был мужественным: сильным – своей волей, надежным – подставленным, пусть даже и хрупким, плечом, верным – гораздо больше, чем сам Сен. Обнаружив своего блудного друга, Бон не сказал ни слова упрека. Ну, разве что привычно обозвал идиотом. А ведь за свой побег Кавабучи заслуживал серьезной трепки, не только грубых слов! Но Каору просто приехал, просто поселился рядом, просто… простил. Он сам вернул друга в свою жизнь, а Сентаро только трусливо ждал его прихода, страшась, что навсегда остался один. «И как только тебя угораздило подружиться с таким, как я, Бон? Вот уж и верно, несчастье на твою голову. Нет, правда, за что ты меня так любишь, а? Ведь любишь, знаю. Я хоть и болван, но не до такой же степени, чтобы не понимать, что ты сделал для меня. Нашел, приехал, простил… Снова сыграл для меня нашу мелодию. А я? Я ведь даже не… Господи, я ведь, и правда, даже этой малости не сделал! Идиот! Как есть идиот! Ты как всегда прав, Бон. Прости… Наверное, это единственное, что я могу сделать для тебя, что я давным-давно должен был сделать…». Сен вдохнул поглубже: – Я всегда хотел сказать тебе, Бон… Он потянулся рукой вверх, обнял Каору за шею и притянул его ближе к себе. Растерявшийся, покрасневший доктор не сопротивлялся, только смотрел широко открытыми глазами. А его пациент стянул с него очки и закончил фразу: – Спасибо! Сказав это, он притянул Каору еще ближе и поцеловал его в лоб. – Спасибо, что ты мой… Наверное, обычно эта фраза требовала завершения. Слов вроде «друг», «партнер», «товарищ» или даже «любимый», но для них и одного «мой» было достаточно. – Какой же ты все-таки болван, – улыбнулся Каору, хотя на глаза по непонятной причине навернулись слезы, – это мои слова. Тебе спасибо, что ты мой. И он поцеловал Сена в ответ. Как и в момент их первой встречи, их сердца и их души сейчас звучали в унисон.