Король проиграл

— Мерлин! Мерлин! Все кончится, когда саксы найдут этого ребенка. — Мерлин! Ты меня не слышишь?! Мерлин устал, смертельно устал. Он хочет закрыть глаза, хочет заснуть – навсегда. — Ме-е-е-ерлин! Перемазанная землей рожица свирепа, как у обиженного лисенка, и сжаты кулаки – кулачонки, что ни говори; дышит тяжело, громко фыркает, краснеет от натуги, будто наливное яблоко. Мальчонка – лет шести от роду, вихрастый, белесые волосы, грязный нос в веснушках, глазенки лучистые, с зеленцой — солнце играет в листве. — Чего тебе? — Ты. Мне. Обещал. Лягушку! – чеканит звереныш и топает ногой в деревянном башмаке. Башмак с трещиной, старый, да и велик-то хозяину, как, впрочем, и остальная одежка – изношенная и изодранная. Мерлин с мальчуганом – два оборванца, по деревням прячутся и по лесам. А что делать! Все лучше, чем в плен к саксам. — Поди сюда, — волшебник манит рукою, улыбается. А потом – хвать за ухо! — Ай-ай-ай! – визжит лисенок, уязвленный донельзя предательством. — Пусти меня, мерзкий злюка! Злюка! — Я тебе покажу, как старика беспокоить ради какой-то дрянной лягушки! — Она не дрянная! — Молчать! Малыш пыхтит и краснеет, краснеет, краснеет — лопнет сейчас. Или разревется. — Ну-ка, скажи мне, что нужно делать, когда старый Мерлин задремал ненароком? — Пнуть его надо! Пнуть старую заразу — все ухо мне оттянул! — Смелый какой стал, смотри-ка, — хохочет Мерлин и достает – чувства юмора ему не занимать! – яблоко из рукава. Сказочное, пунцового цвета. Точь-в-точь такого же, как ухо своенравного мальчишки. — Что, будешь еще капризничать? Крики тотчас стихают. Намек понят. Яблоко – достойная взятка. — Не буду. — Громче, громче! — Нет! Я! Не! Буду! Так! Больше! – вопит сорванец, зажмурившись, и добавляет величаво: — Буду паинькой. Дай яблоко. — На цыпочках ходить учись. Молча. В следующий раз самого в лягушку превращу, понял? — Понял-понял, — кивает малыш и тянется к лакомству. Волшебник пускает наконец несчастное ухо. — Держи, — роняет подарок в требовательные ручонки, — Артур. Артур!.. Маленькое лупоглазое божество, потерянное дитя то ли фей, то ли богини Дану, а, может, — дьявола, как и сам Мерлин. Судьба ниспослала этого младенца, великий дар, землям Логрес и в обмен забрала короля, злодейка. Все пошло прахом. Остались только саксы на выжженых полях да песни о светловолосом пареньке, что вынул из камня волшебный меч. — Расскажи, как это было! И Мерлин рассказывает: про Артура Пендрагона, про Грааль, про рыцарей, а сам думает: жив ли кто из них, из этих осиротелых воинов, которые – многие из которых – шли до самого берега океана за своим королем, который растаял в туманах Авалона, скованный долгим, холодным, пленительным сном героя, проигравшего судьбе. Малютка Артур внимает с раскрытым ртом, вон, глядите, даже яблоко есть перестал – ловит каждое слово. — Врешь! — он ахает, слушая про сватовство к прекрасной Гвиневере. – Чушь какая! — Не чушь вовсе. Я сам дал Артуру этот заговоренный колпак. Хотя не стоило ему жениться на королевне, ох, не стоило... — Нет, ну это так бестолково: в колпаке, садовником — и свататься! — мальчуган сердится, хмурит черные брови, уж очень задела его королевская выходка. – Зачем ты учил его таким глупостям? — Глупостям, да; быть может, — играет улыбка на старом лице, а глаза, усталые и мягкие, полны исступленной, дикой скорби, и тени в морщинах все темней, глубже, резче. — Всему обучил да не спас от предательства... Нет ничего страшней, когда уходят дети и когда ты остаешься, согбенный, дряхлый, бессильный. О, бессилие! Адская мука: опускаются руки, угасает вера; только и остается посылать проклятья вслед победителям и грезить о прошлом. Эй! Прошлое-то все еще есть у тебя, старый Мерлин. И надежда – есть. — Послушай, Мерлин! – звенит под самым ухом ее, надежды, голосок. — А это правда, что меня назвали в честь этого... твоего ученика? — Ученика! Я назвал тебя в честь твоего короля, несмышленыш ты эдакий. — Да ну! Не был он моим королем, ни капельки. — Что значит – не был? — То и значит. Я же свободный. Я сам живу, — возвещает мальчишка, подбоченясь. — И я не несмыш... Не несмыс... Не нешмыс... Тьфу! Старается, ловит за хвост хитрое словечко, но — безуспешно. — Несмысленыш, — повторяет старик. Артур отмахивается – мол, отстань, ерунда какая, — и умолкает. И вот уже на небо глядит, задрав веснушчатый нос, на высокое чистое небо, разорванное вдруг черным клином птичьей стаи. Мальчишка вздыхает и заглушает их сиротливый плач, осведомляясь громко и со всей возможной торжественностью: – А теперь, говоришь, ты — мой король? — Что ты! Господи, упаси меня быть королем такого бессовестного мальчишки! – щурится от смеха Мерлин, воздевая к небу иссушенные годами руки, и кажется, что между тонких пальцев пролетают птицы, оставляя старого волшебника и лисенка-мальчишку одних-одинешенек на всем белом свете. — Я же серьезно спрашиваю! — Серьезно – какой из меня король, — Мерлин закрывает глаза. Слишком яркое солнце. — Старый я совсем. — Пф! Старый – это не отговорка! – взрывается Артур возмущенным пыхтением и вскакивает на ножки, вываливаясь из башмаков. Птицы кричат над его золотистой макушкой и тают в синеве, совсем близко к морю. Какой он горячий, замечает про себя Мерлин. Крошечное солнышко. Артур-король был не таким. Он сиял мягко и ласково, и не было в нем этой упрямой, несгибаемой, жгучей ярости. Но король проиграл. «А ты – не смей... Да!» — волшебник чувствует, как на глаза больно наворачиваются слезы, и, во внезапном порыве стискивая плечи малыша, он шепчет: — Пообещай мне, что станешь сильней всех! Слышишь, Артур? Самым-самым-самым сильным. И найдешь себе нового, великого, нет, величайшего правителя. Пока Пендрагон не проснется... — Э, Мерлин! – осаживает его Артур, и на загорелом личике написаны удивление и замешательство. — Ты чего – помирать собрался? Он думает, что люди живут вечно. Он думает, наверное, что и мир будет вечен, и солнце тоже. Но Мерлин хочет только, чтобы курносый мальчишка был вечен, когда король Артур вернется на престол. — Однажды, мой дружок, однажды... Знай же, люди – они не такие, как ты. Они слабые, они умирают. Ты должен научиться отпускать их, понимаешь?.. Издалека ветер приносит едва уловимые голоса, и лисенок настораживается вмиг, вырываясь из ладоней волшебника. — Тихо, старикан. Кто-то идет. Когда саксы найдут их, для Мерлина все кончится. Но для Артура?..