***
Находясь подальше от всех, я успокоился, ярость отступила, осталось только лишь разочарование. Мне был нужен кислород, нараспашку открыв окно, я долго стоял и втягивал в себя не самый свежий шанхайский воздух, загазованный и тяжелый. Тем временем, кто-то тихо крался по моему номеру, я слышал его мягкие шаги, и ждал, когда он приблизится. Людвиг подошел близко-близко ко мне, обхватил меня руками и прижался к моей спине. Мне не хотелось его видеть, не в таком состоянии. Может, если я не буду шевелиться, он поймет и сам уйдет? Словно прочитав мои мысли, он задрожал и всхлипывая стал извиняться, уткнувшись носом мне в спину: — Артур, прости меня, я отвратно играл. Из-за меня мы проиграли. Его слова заставили меня почувствовать себя эгоистом. И почему этот парень все время во всем винит себя? Удивительно, но Людвиг хоть и моложе меня, но несомненно мудрее. И сейчас, когда его руки так крепко прижимают меня к себе, а горячее дыхание обжигает шею, я понимаю это как никогда. Ведь он научил меня одной простой истине, что тяжелые моменты в жизни нужно преодолевать вместе. И все же какой он милый. Мне не хватает терпения и я поворачиваюсь к нему лицом, чтобы крепко обнять. — Заи, — нарочно протягиваю я, ведь он так бесится от этого, — ты ни в чем не виноват, мы все играли так, словно только что установили Доту. Прижимаю его покрепче к себе. Даже через толстовку ощущаю, как сильно он похудел в этом гребанном Китае. Уткнувшись лицом в его светлые, детские кудряшки, я вдыхаю его запах. Он пахнет чем-то сладким и цитрусовым. Тревожные мысли уходят куда-то глубоко внутрь, оставляя место для мыслей о Людвиге, и как хочется видеть его без футболки. Сейчас мне хотелось просто позаботиться об этом кролике. Немного отстранившись, я посмотрел на него. Выглядел он очень грустным, его взгляд был таким извиняющимся, а я смотрел на него, и в голове у меня вертелась только одна мысль: какой же он, мать твою, все-таки красивый. Такие тонкие черты лица; гладкая кожа, усыпанная маленькими родинками, по которым хотелось провести языком, создавая красивый замысловатый узор; милый застенчивый румянец, который мне так нравился; нежные губы, слегка приоткрытые. Не в силах удерживать себя, я поцеловал его, сначала слегка касаясь губ, но затем, чувствуя, что его тело прижалось ко мне со всей силы, я увеличил напор. В этот самый момент, мне хотелось, чтобы времени не было. Я растворялся, растворялся в нем, меня не существовало: не было ни Артура, ни Aртизи, ни победителя, ни проигравшего. Был только он, нежный и страстный — его запах, который дурманил меня. Были его пальцы под моей футболкой, скользящие по спине, отправляющие меня в нирвану. Только чувства. Только эмоции. Мне всегда был нужен он. Людвиг знал меня, и всегда приходил спасать мою душу из ямы отчаяния, куда часто я ее загонял. Вцепившись пальцами в его толстовку, словно он мог убежать от меня, я крепко держал и не отпускал его. Но он и так не собирался уходить, легко подцепив мою футболку, он быстро снял ее. Я стоял перед ним без одежды, такой уязвимый, без маски и притворства, такой, какой есть, с надеждой, что он примет меня. Я и не заметил, как стемнело, и свет фонарей заполнил комнату. Я видел лишь то, как соблазнительно выглядело тело Людвига в полумраке. Срываемая одежда летела в разные стороны, беспорядочными кляксами падая на ковер. Людвиг, перестал покрывать мое тело поцелуями, стянул резинку с запястья и собрал волосы, которые, по-видимому, мешали ему целовать меня. Боже, неужели он так хорошо меня знает? Почему-то эти кудрявые волосы, убранные в хвост, ужасно возбуждают меня. Наверно он увидел эту мысль в моих глазах, пошло улыбнувшись, он приблизился ко мне и сделал то, что я обожал еще больше — облизал мою мочку уха, поиграв языком с сережкой. Я не могу больше сдерживаться, но не хочу торопиться. Позволю ему делать все, что он захочет. Ведь вся эта ночь принадлежит только ему и немножко мне.***
— Ты такой милый, когда спишь, Людвиг, — прошептал я. Как бы ни было печально, но утро прогнало ночь, наступал новый трудный день, где нас ждали новые битвы и сражения, и мне приходилось будить моего кролика, который спал, мило уткнувшись мне в грудь. Он не довольно поморщил нос, как ежик, и спрятался под одеялом. — А ты был совсем неплох, — учтиво сделал я ему комплимент, но, когда он высунул свое недовольно лицо из-под одеяло, не смог сдержаться и залился громким искренним смехом. Нырнув к нему, я принялся щекотать его, чтобы окончательно разбудить это недовольное тельце. Он тщетно отбивался от меня, визжал и смеялся. Под конец этих игр, я взял его за подбородок и поцеловал. Солнечный свет заливал номер, мы лежали под одеялом, тяжело дышали, смотрели друг на друга и улыбались. — Артур, ты помнишь, что я сказал тебе, когда меня позвали в эту команду? — лицо Людвига вдруг стало серьезным, а глаза отдавали холодной сталью. — В победе и в поражении, — я повторил его слова, которые всегда были в моем сердце, давая надежду и силы сражаться дальше. — В победе и в поражении, я всегда буду с тобой, — закончил Людвиг за меня. Он еще раз посмотрел на меня с беспокойством, погладил по щеке, выполз из-под одеяла и направился в ванную. Нет, Людвиг, это я буду с тобой. Всегда.