Эгоистичный ублюдок Джонни

Дом встречает Джона распахнутыми объятиями, в которые тот с удовольствием рухнул бы, если бы не удерживающая его рука Чеза. Так бы и грохнулся лицом прямо в центр выведенной ящеричьей кровью пентаграммы для призыва одного ассирийского демоненка - по совместительству неслабого охранного заклинания. Залил бы кровью из разбитого при падении носа весь сложный рисунок, ненароком принеся себя самого в жертву - голодное неприхотливое демонье вполне согласилось бы считать подобное обрядом жертвоприношения. Голова бы с утра болела еще сильнее. Чез за спиной ругается хуже портового грузчика и всего пятого круга Ада - Джон знает, слышал однажды. Чез крепко держит одной рукой поперек груди и сдерживается, чтобы не отвесить подзатыльник. Сдерживается, наверное, потому, что поднимать экзорциста с пола ему неохота. - Ты тупой, тупой дуболом, Чез, - разочаровано и пьяно от собственной крови и явного сотрясения мозга бормочет Джон. - Ты перестраховщик и... и... - Джон щелкает пальцами, с трудом фокусируясь на хмуром, перемазанном его, Джона, кровью лице друга. - И ты мне мешаешь, - устало выдыхает Константин, с размаху падая на старый продавленный диван. Пружины жалобно поскрипывают, а Джон возится с напрочь испорченным плащом, стаскивая промокшую грязную ткань. Плащ трещит по швам, рвется под дрожащими руками экзорциста, Джон начинает беситься, вслух вспоминая проклятия на арамейском. Дом плохо реагирует на древний язык - некоторые знаки на стенах начинают светиться мягким синим неоном. - Джон! - взревывает Чез, кладя тяжелые горячие руки на плечи Константина. - Заткнись, не двигайся и просто... просто заткнись и не двигайся. - Гений ораторства, - бурчит Джон. - Тебе в Конгрессе выступать. В британском парламенте. В... По пересохшим губам проезжается влажная губка и Джон напрочь забывает о своем недовольстве жизнью, Чезом, демонами и ангелами. - Дурак, - тихо бурчит Чез, отбирая у экзорциста губку и протягивая ему стакан воды. Джон пьет жадно, захлебываясь, обжигая влагой воспаленное горло, сильно сжимая стакан в ладони, и глаза у него безумные, жадные, будто он неделю бродил по пустыне, раз за разом натыкаясь на бесплотные миражи. - Но я справился, - к Джону возвращается его привычное самодовольство, продирается сквозь корку запекшейся крови, застывшего воска и святой воды, стягивающей кожу избытком хлорки. - Тварюга свернула тебе шею, да? - Спасибо, что заметил, - Чандлер все еще сдерживает себя - бог его знает почему, - чтобы не врезать Джону по его взъерошенному белобрысому затылку. Вместо того, чтобы претворить в жизнь желания, так ясно читающиеся в его глазах, Чез аккуратно ведет губкой по груди Джона, счищая бурую кроваво-грязевую коросту. Джон морщится и молчит, хмурится, думая о чем-то своем, перехватывая руку Чеза, когда решает, что хватит. - Я и до душа могу добраться. Уже могу. Наверное, - Джон нетвердо встает на ноги, оглядывая свои владения взглядом феодального помещика, пару дней не выходившего из винного погреба. У Чеза нет сил сердиться на недоразумение, заказавшее себе визитки, на которых витиеватым шрифтом было выведено: "Джон Константин, экзорцист, повелитель тьмы". Джон делает шаг, другой, еще немного нетвердо и оттого трудно угадать, в каком направлении он двинется дальше. Джон упирается лбом в плечо Чеза, тихо хмыкая, когда тот невыносимо привычным жестом треплет мага по макушке, видимо хоть так выплескивая свое желание врезать ему хорошенько. - Ну так и вали в душ, - Чез аккуратно толкает Джона в плечо, чувствуя, что тот засыпает, разморенный теплом и спокойствием. - И не усни там! - раздраженно рычит вслед. Джон вскидывает вверх руки, не оглядываясь, пытаясь изобразить какое-то танцевальное па, неизящно и неудачно, но Чез все равно любуется им - беспокойным, нервным засранцем.

***

- А мне говорил - не усни, - Джон по любому задремал в горячей ванне, слишком уж жаркий и распаренно-мокрый он сейчас. - А сам-то. И где мой ужин? - Там же, где и мой, - Чез переворачивается на другой бок, отворачиваясь от исчадия ада с британским акцентом. Джон щелкает зажигалкой, закуривая, и по темной комнате расползается сладкий дымок марихуаны, затекая в легкие, волной прокатываясь по венам, прибоем отзываясь в голове. Джон наклоняется, короткими толчками выдыхая дым в рот Чеза, жестом заправской проститутки отставляет в сторону руку с косяком, чтобы пепел не просыпался на постель и целует Чандлера долго и глубоко, не давая ему вдохнуть. Чез хмыкает, когда экзорцист отстраняется, садится, дожидаясь, пока он стряхнет пепел хотя бы на пол, и с тихим рыком сгребает мага за пояс, притягивая к себе, шумно выдыхая, обдавая жарким дыханием кожу за ухом. Джон вытягивается вперед, аккуратно туша самокрутку, откладывая ее на край пепельницы и расслабляется, позволяя Чезу прижаться к спине, горячими губами скользя по шее. Джон где-то в глубине души чувствует себя виноватым, как и всегда с Чезом. Только Чандлеру плевать на моральные мучения Джона, Чез, за медвежьей внешностью, обеспокоенный, уставший, преданный. Любящий Джона лет с шестнадцати, и получающий абсолютную взаимность на странный, только Джону Константину присущий лад. Но Чез не жалуется никогда, по большей части относясь к любовнику и другу как совершенно неразумному ребенку. Джон доводит до точки кипения своей сумасшедшей безответственностью, добивает равнодушием и рвущимися с языка колкостями - привык, что Чандлер не отвечает на все это безобразие, - а потом хмурится, выцеловывая на груди Чеза каббалистические символы, крепко вжимая пальцы в кожу, потому что снова понимает - сегодня Чез умер в очередной раз и умер потому, что Джон ему позволил. Снова. Эгоистичный ублюдок Джонни. Чез ловит Джона на пороге самобичевания, укладывает на спину, успокаивая прикосновениями и ощущением уверенности и силы - экзорцисту всегда этого недостает. - Эгоистичный ублюдок Джонни, - негромко гудит Чез, кусая выгнувшегося Джона за шею. Старая добрая, с юношества тянущаяся присказка. Приятно осознавать, что некоторые вещи не меняются. - Ну прости, - ехидная улыбка. - Другого Джона Константина снова не подвезли. Чез смеется, но руками сжимает крепко, не в шутку, становясь привычно-нетерпеливым, жаждущим. Джон дугой выламывается в пояснице, будто это над ним сейчас проводят обряд экзорцизма. Джон видит маячащую перед глазами спинку кровати, чувствует под спиной сильную ладонь, удерживающую и не дающую позорно свалиться, сломав шею во время секса. Джон не без труда упирается пятками в белую хлопковую простынь, трясущимися от переизбытка эмоций пальцами хватаясь за плечи Чеза. Под впивающимися в кожу ногтями расходятся кроваво-алые царапины, и Джон ошалело мотает головой, проводя по поврежденной коже ладонями, отвлекая себя этим нехитрым занятием, пока Чез медленно толкается глубже, заполняя Джона собой. Чандлер несильно встряхивает экзорциста, заставляя смотреть в глаза, и Джон слушается с каким-то сквозящим во взгляде облегчением - Константин нуждается в том, кто будет заставлять его смотреть в глаза хотя бы во время секса, в том, кто хоть иногда будет говорить ему, что делать. И не важно, послушает Джон или нет - ему просто это нужно как факт. Джон широким мазком облизывает сухие губы, хрипя в попытке издать стон, кадык нервно двигается, когда Джон глотает воздух, жестко впиваясь ногтями в спину Чеза, медленно и упрямо двигаясь навстречу, подмахивая узкими бедрами, до ломоты в пояснице и висках насаживаясь на крупный член. Джон получает то, что немо просит каждым движением и вздохом - жесткие, глубокие толчки, блуждающие по телу сильные руки и, в то же время, беззащитная покорность сильного тела, отдающего не меньше, чем берущего. Сладко-острый пьянящий контраст, подталкивающий к краю, к бездне, в которую оба окунаются с удовольствием, выныривая с первым после оргазма глотком воздуха. Чез тяжело, загнано дышит, очерчивая подушечками пальцев рельефы жилистого тела, касается губами трепещущей голубой жилки на шее, усмехается тихому довольному мычанию проваливающегося в сон экзорциста. Завтра Джон снова ввяжется в авантюру, вымажется кровью - своей или чужой, - бездумно подставит Чеза под удар, потому что так нужно, так необходимо, потому что в одиночку Джону не вывезти груз, покоящийся у него на плечах, в одиночку он просто не сможет платить по накопившимся счетам. Завтра или послезавтра, или через три дня, в зависимости от того, сколько будет длиться очередное дело, Джон будет хамить, язвить и требовать от Чеза чего-то еще, в сущности прося лишь одного - быть рядом и периодически осаживать, ставить на место. Завтра, послезавтра или через три дня Джон снова будет успокоенно поджимать тонкие губы во сне, ворочаясь, урча так, что его можно заподозрить в родстве с какой-нибудь живностью, будет жарко дышать в шею Чеза, засыпая. Приятно осознавать, что некоторые вещи не меняются.