Одна

      Я бегу несколько часов подряд, иногда прерываясь на пять-семь минут, чтобы отдышаться, вытереть пот и поправить сумку. Я бегу, потому что Кенни мне велел. Хотя, это лишь одна из причин.       То место, где мы разошлись навсегда, осталось далеко позади, и даже если ходячие собрались там на звук выстрела, здесь им меня не достать. К тому же ноги горят адским пламенем, наверное, давно стерлись в кровь: мало того, что кроссовки на размер меньше нужного, так еще и обуты на босу ногу — носки мы с Кенни так и не смогли раздобыть. Но я продолжаю нестись, метр за метром, минута за минутой. Я бегу не от ходячих, я бегу от горя, которое, словно огромный бешеный медведь, преследует меня, желая проглотить с потрохами.       Когда я устаю настолько, что перед глазами все начинает расплываться, а мои бедные ноги совсем отказываются набирать скорость, то по невнимательности запинаюсь об пень и падаю в глубокую канаву. Нет, падаю — это слабо сказано. Я лечу в нее со скоростью света, качусь не в силах затормозить; палки и корни, торчащие из земли, обдирают лицо и не прикрытые одеждой руки, камни и бугры оставляют космических размеров синяки на теле. Я кричу, а в рот забивается грязь и тлеющие листья. Приземляюсь на спину, и тут же что-то острое вонзается мне в бок. Камень или кусок стекла. Тяжеленная сумка, которую я против воли выпустила из рук во время падения, скатывается следом и добивает меня ударом по голове. Физическая боль сливается с душевной, и я теряю рассудок. Хнычу как младенец, трясу руками и причитаю. Я оплакиваю Кенни, я оплакиваю себя, я оплакиваю миллионы погибших людей. Почему это случилось с ним, почему это случилось со мной, почему это случилось со всеми нами?       Сердце постепенно возвращается в привычный ритм, но дикая боль не утихает. Пробую шевелить пальцами ног. Такое ощущение, что вместо них в моих кроссовках фарш. Тело ломит, щеки саднят, а во рту отдает железом — привкус крови. Поворачиваю голову вбок, отчего от шеи до самого затылка пробегает болевая волна, и сплевываю на траву; красные брызги попадают на рукав толстовки. Мысленно чертыхаюсь.       Меня трясет. Зажмуриваюсь и стискиваю зубы. «Успокойся». Пытаюсь прийти в себя, сосредоточиться, но не могу, не получается. Громадный ревущий зверь по имени Горе достиг своей цели, напал на меня и разодрал в клочья. В голове лишь одна мысль: его больше нет, я осталась одна.       Я сотню раз говорила, что смогу сама о себе позаботиться. Кричала об этом направо и налево, убеждала всех знакомых, будто это — первая вещь, которую обо мне необходимо было знать. Я думала, что смогу, я верила. И даже пару раз пыталась, но дело вечно оборачивалось неприятностями, хотя конец всегда был счастливым. Наверное, мне просто везло. Стоит ли рассчитывать на удачу сейчас?       «Я смогу о себе позаботиться!» Еще каких-то несколько месяцев назад это могло бы стать моим девизом. Теперь же, когда мне представилась реальная возможность проверить так ли это на самом деле, я тону в сомнениях и захлебываюсь паникой.       Однажды мы с Кенни собирали хворост, чтобы развести огонь, и невольно забрели в ту часть леса, в которой до этого нам бывать не приходилось. Понятия не имею, откуда там взялся капкан, и с чего я вдруг решила, что под ноги мне смотреть совсем не обязательно. Мою ступню сплющило так, будто она была сделана из зефира. Я вопила во все горло, размахивала руками, а Кенни просто стоял и бесстрастно смотрел на меня, опершись на длинную палку.       — Чего стоишь как остолоп?! — кричала я, не понимая медлительности Кенни. — Вытащи меня! Вытащи меня отсюда!       — О, я вытащу, — ответил он мне, многократно кивая. — Как только ты успокоишься.       — Издеваешься?! Мне, блин, больно! Не время для глупых тренировок, сними с меня эту штуку!       Я уже не просто орала, я извивалась змеей, дергалась и пинала в воздух свободной ногой. Я ругала Кенни, обзывалась и швыряла в него листвой с комками грязи. Но он оставался непоколебимым.       — Успокойся, — мягко проговорил он, присаживаясь на корточки, когда я слегка сбавила обороты. — Заставь панику отступить. Сосчитай до десяти. Дыши глубоко.       — Мне больно! — я скулила, словно раненый пес. — Убери это, убери!       — Успокойся, Клем.       У меня не было выбора, пришлось послушаться. Я заткнулась и стала мысленно считать до десяти, пытаясь игнорировать страх и боль. Вдох. Выдох. Мои плечи перестали ходить ходуном, грудь больше не дрожала, она медленно поднималась и так же медленно опускалась.       До лагеря Кенни нес меня на руках.       — Никогда не позволяй панике господствовать над тобой, — сказал он тогда. — Паника — твой враг. Она лишает здравого смысла и делает тебя уязвимой. — А потом добавил: — И, если тебе нужна моя помощь, достаточно сказать лишь «Помоги мне, Кенни». Другие слова, а уж тем более ругательства, в следующий раз оставь при себе.       Мне было стыдно, я чувствовала себя виноватой, но никак не могла допустить того, чтобы последнее слово осталось за Кенни. В подобных ситуациях победа всегда должна была быть моей.       — А то что? — я развела руками. — В следующий раз бросишь меня в опасности?       Кенни был серьезней самой серьезности и говорил так, будто не понимал, что я просто прикидываюсь, желая слегка позлить его.       — Не брошу. Что бы там ни было, я тебя спасу. А потом отругаю и влеплю хорошенький подзатыльник.       На это мне ответить было нечего. Разве что «бе-бе-бе», но я посчитала, что и так достаточно опозорилась за сегодня. Один из немногих случаев на моей памяти, когда победу одержал Кенни, а я осталась с носом. Вот только Кенни и не думал сражаться со мной. Он не знал об этой игре.       Кенни постоянно давал мне наставления. Помню, все мечтала раздобыть где-нибудь блокнот или тетрадь, чтобы записывать туда «заповеди Кенни» — так я это называла.       Сохраняй спокойствие. Просчитывай все варианты и риски. Не трать пули понапрасну. Проверяй трупы, чтобы удостовериться, что они больше не встанут. Всегда будь начеку. Не носи бейсболку задом наперед — это выглядит ужасно. Улыбайся почаще, Клементина, твоя кислая мина все равно не сойдет за оружие, а так хоть будешь симпатяжкой. Смотри под ноги. Семь раз оглянись — один раз не попадись. Не забывай следить за прической, старина Ли никогда не простил бы тебе этого. Бейся до последнего. Не вздумай сдаваться.       — Не вздумай сдаваться, — говорю я вслух. И улыбаюсь.       В этот трудный период жизни мне как никогда нужен девиз. Я не придумываю его, не приходится. Он сам всплывает в моей голове, и я вдруг переполняюсь желанием действовать, меня будто духом накачивает. Это — совокупность всех заповедей Кенни, это — слегка измененная версия моего прошлогоднего почти-девиза.       «Я смогу о себе позаботиться», — так я говорила раньше.       «Я должна о себе позаботиться», — так я говорю сейчас.       Из последних сил перекатываюсь на живот, оборачиваю ремень сумки вокруг запястья и ползу вверх, цепляясь свободной рукой за корни и траву. Меня хватает на одну треть пути. Эпичное падение повторяется, по традиции я приземляюсь на спину; сила удара настолько сильна, что темнеет в глазах. Вторая и третья попытки тоже не оказываются успешными. Синяков и ран становится все больше, героизма и желания не сдаваться — все меньше.       «Если тебе нужна моя помощь, достаточно сказать лишь «Помоги мне, Кенни».       — Помоги мне, Кенни, — шепчу я, стирая слезы, грязь и кровь с лица.       В ответ — тишина.       Роюсь в сумке и нахожу большую отвертку с острым наконечником, которой я часто добивала ходячих. Время поиграть в альпинистов. Эта земляная гора передо мной — скала. Отвертка — ледоруб. Стартовать буду на счет три.       Выбраться из канавы получается с восьмого раза. Когда я наконец оказываюсь наверху, то понимаю, что не смогу даже встать с четверенек. Просто валюсь на землю и закатываю глаза. Небо такое чистое, ветерок такой приятный, трава подо мною такая мягкая. Идеальное место для того, чтобы отключиться, чтобы подремать, прячась в стране снов от адской боли и скорби, разъедающей сердце. Или чтобы быть съеденной мертвецом. Делаю глубокий вдох и наполняюсь умиротворением по самый затылок. Я так устала, я не поднимусь. На поиски более безопасного места нет сил. Даже если поползу, долго не продержусь. Мне никуда не уйти.       Я почти проваливаюсь в сон, когда до меня вдруг доносится звук приближающихся шагов. Ходячий сзади, причем довольно близко. Моя реакция мгновенна: я по инстинкту разворачиваюсь к мертвецу и вскидываю руку с отверткой, готовая пронзить его вонючий разваливающийся череп. Но тут же опускаю свое «оружие» и в изумлении отшатываюсь назад. Это не мертвец.       Передо мной — мальчишка, самый что ни на есть живой, и он удивлен не меньше моего. По всей вероятности, сначала тоже принял меня за ходячего. Что ж, у него были на то причины, причем весьма серьезные. Видок у меня еще тот: грязная, взмокшая, перемазанная кровью; валяюсь посреди дороги в неестественной позе. Однако мальчишке быстро удается прийти в себя и переоценить ситуацию. Я же в это время тупо пялюсь на него, хлопая глазами. Жду, пока он опустит свой странный пистолет с длиннющим дулом, но этого не происходит.       — Не двигайся, — громко говорит лжеходячий, поправляя съехавшую набок шерифскую шляпу.       А затем делает шаг вперед и целится мне прямо в лоб.