Поверженный гладиатор

Жестокое солнце плавило грязно-золотой песок арены. Сухой ветер терзал и без того раздраженную кожу, забираясь под набедренную повязку, что только сильнее жарило влажное от пота тело. Маника неприятно натирала правую руку, напоминая о недавно полученной ране, а шлем только доставлял проблем, мешая обзору и более резким движениям головы. Алексиус в который раз подумал о том, что лучше носить шлем мурмиллонов, чем свой, принадлежащий к рядам гопломахов. Но толку от таких мыслей не было: переметнуться на сторону других гладиаторов было сложно, да и собственная защита была надежней, нежели у остальных воинов. К тому же, за долгую службу арене при Ксантиппосе Алексиусу было позволено использовать короткий меч, что за последние битвы не раз помогало ему в достижении цели. Прозвучал утробный гул, оповещающий о начале игр, и решетка отворилась, выпуская гладиаторов в центр римской услады. Двенадцать лет он бился на этом песке, терзая плоть своих противников и подставляя собственное тело под молниеносные удары завистников. Он выживал раз за разом, доказывая жестокой публике свое звание Железного гапломаха. И вот сегодня, в день, когда солнце безжалостно убивало последние силы, ему предстояла судьбоносная битва. Кто бы мог подумать, что Боги так накажут своего сына за желание вырваться на свободу, сбросив с себя наконец-то тяжелые оковы, стирающие в кровь шею и запястья рук. Но исход игры изменили, и сегодняшняя битва была предзнаменованием к большим переменам, потому как проигравшего воина отдавали во служение самому сыну Ксантиппоса Иэросу, чье лицо не видел ни один римлянин, так берегли сияющую ценность империи. Много ходило сплетен о наследнике, но никто не мог точно сказать, почему молодого отпрыска прятали от чужих взглядов. Был ли он уродлив и изувечен от рождения, или же наоборот, божественно красив, но имя его возносилось почти так же, как и имя Ксантиппоса. Но по устам людей бродила еще одна молва, будто молодой Иэрос, которому совсем недавно исполнилось семнадцать, был безжалостным и больным на рассудок, и что не раз из его покоев выносили обезглавленных и подвергнутых пыткам рабов. А еще говорили, что допускались к юноше только скопцы, и только император был вхожим к нему в покои единственным полноценным мужчиной. Поэтому Алексиус как никогда хотел сегодняшней победы, страшась участи тех, кто уже побывал во власти Иэроса. Но то ли Боги посмеялись над мыслями уже немолодого гладиатора, то ли он сам чем-то прогневал судьбу, но в противники ему достался сам Олкэйос – один из самых сильных и жестоких гладиаторов. Воин был высок и массивен, переплевывая самого Алексиуса в росте на целую голову, с обезображенным лицом и немыслимым количеством металла по всему телу, словно он варвар, а не уважающий себя римлянин. Но отступать было некуда, и Алексиус приготовился к схватке не на жизнь, а на смерть, желая любой ценой выиграть это сражение, отправив на растерзание Олкэйоса. Песок замедлял движения, и потому вместо рывков гладиаторы двигались плавными, но по-прежнему смертоносными движениями, нацеливаясь на слабые места противника. Публика взревела, вознося двух сильнейших воинов арены, но Алексиус уже не слышал безумный гул, сосредоточившись на кривом мече фракийца. Рывок, и он уворачивается от удара, который предназначался для его бедра, и пока Олкэйос возвращался в стойку, Алексиус нанес свой удар, лишь кончиком задев правую руку фракийца. И так раз за разом, пока два тела не стали похожи на порванные лоскуты ткани. Кровь постепенно орошала и без того грязный песок, а силы уже были на исходе, потому что Олкэйос не зря считался одним из самых сильных и выносливых. Алексиус проигрывал, но дрался до тех пор, пока его ноги не ослабли, опуская его поверженным на раскаленный песок арены. И снова гул и рев толпы, который ознаменовал конец битвы и подтвердил поражение гапломаха. И в этот раз кулаки не были вытянуты вперед, потому что каждый знал, что сегодня с арены не унесут мертвое тело, отдавая проигравшего в подчинение Иэросу. Алексиус стиснул зубы, сгребая ладонями песок и пропуская его через мозолистые пальцы, собираясь с последними силами. *** Как бы ни представлял себе свое поражение Алексиус, но он оказался не готов к тому, что с ним будут обращаться терпеливо и вежливо. Когда смотрители вывели его под руки с круга арены, то сразу повели по коридорам к выходу. А уже на «свободе», уступив место в колеснице, сопроводили до императорского дворца, где передали его в руки слуг. Алексиус впервые был в «Золотом доме», но, несмотря на интерес, смиренно опускал голову, дабы не ухудшать свое и без того шаткое и все еще неясное положение. Двое слуг, которые явно были рабами, о чем говорили их обнаженные торсы и босые ноги, молча вели его по светлым коридорам, уводя все дальше, в самое сердце дворца. Дойдя до массивных дверей, его снова передали двум слугам, но эти разительно отличались от первых. На шеях молодых юношей были надеты кожаные ошейники, но, несмотря на этот рабский признак, они были ухожены и облачены в женские тоги, что еще сильнее насторожило Алексиуса, краем глаза наблюдавшего за плавными, но шустрыми движениями парней. Распахнув перед ним двери, они впустили его в богатые покои, после чего подвели почти к самому окну, а сами встали позади, не произнося ни единого слова. Рискнув, Алексиус обернулся к дверям, но кроме них в первых покоях никого не было. Слуги стояли, склонив голову, словно в ожидании чего-то, поэтому гладиатор мог спокойно осмотреться, хотя по-прежнему стоял вполоборота, вертя только головой. Шлем его остался на арене, как и меч, что было вполне ожидаемо, но что было непонятным, так это то, где он находился. Судя по убранству покоев, его привели сразу к Иэросу, хотя Алексиус не был до конца в этом уверен. С ним никто не заговаривал, а значит, и он сам не имел права расспрашивать, не понаслышке зная о последствиях простого любопытства. Обрекать себя и этих слуг на наказание он не хотел, поэтому терпеливо дожидался того, что было ему уготовано. Взгляд бездумно скользил по убранству комнаты, отмечал богатые и местами вычурные детали, лишь изредка замирая на больших напольных вазах с живыми цветами и цветных подушках, от которых уже порядком рябило. Алексиус не знал, почему именно сегодня изменили назначение битвы, отдавая проигравшего в рабы, но думать над своей дальнейшей судьбой не хотел. Что толку сожалеть, когда вся жизнь и так прошла под знаменем раба. Взгляд снова скользнул к невысоким фигуркам слуг, вновь отмечая странное одеяние и тонкие полоски ошейников, когда двери наконец-то распахнулись, и в покои вплыли еще четверо подобных юношей, которые, отступив в стороны, пропустили того, кто, видимо, и должен был стать новым хозяином гладиатора. Высокая фигура, облаченная в одежду на восточный манер, где было скрыто даже лицо, оставляя только скупую бестканную полоску для глаз. Остановившись от него в нескольких метрах, неизвестный замер, и в Алексиуса впилась пара золотых глаз. Не задумываясь, Алексиус опустился на одно колено, прикладывая кулак правой руки к груди и опуская голову в знак смирения. Какое-то время был слышен только шорох легких и воздушных одежд, а потом гладиатор замер, пораженный до глубины души звуками необычайно красивого голоса. - Искупайте его, оденьте и накормите. И не забудьте снять с него браслеты. Послышался уже более громкий шорох, тихие шаги, и Иэрос скрылся, оставляя мужчину на попечение слуг. Те сразу же отмерли, будто оживая после долгого сна, и шустро принялись обхаживать воина. Сперва с него сняли кандалы, вызвав для этого подмастерье, а потом увели в смежные покои, где долго и тщательно мыли его в благоухающей купальне, осторожно обрабатывая свежие раны. Затем Алексиуса облачили в простую, но добротную тогу и обули в удобные сандалии. И снова его привели в прежние покои, где усадили за низкий стол и накормили так, как воин еще ни разу не ел в своей простой жизни. Щедрый кусок прожаренного мяса, фрукты в изобилии и вино, от которого проницательный гладиатор отказался, вспомнив рассказы про то, как напитками опаивали, а затем совершали над несчастным немыслимые злодеяния. Но никто не настаивал, позволив Алексиусу самому выбрать себе питье, отчего он с радостью опустошил половину пузатого графина с водой. Но как только он насытился, слуги снова засуетились, провожая воина в другую комнату покоев, где, как понял мужчина, была спальня, потому как в самом центре находилась большая низкая кровать, скрытая от глаз полупрозрачной тканью от самого потолка до деревянного подножия. А вокруг кровати были выставлены десятки зажженных свечей. Замявшись на пороге, Алексиус не знал, что ему делать, как неожиданно послышался уже знакомый голос: - Подойди, гладиатор. Выдохнув, Алексиус направился к большому ложу и, аккуратно отведя ткань в сторону, нерешительно поднял взгляд, чтобы тут же онеметь от невероятной картины, представшей перед его глазами. В ворохе подушек и покрывал, подогнув под себя одну ногу, сидел прекраснейший из всех виденных гладиатором юноша. Невероятное сочетание бронзовой кожи, обретающей матовый оттенок в свете свечей, с длинными черными волосами, струящимися гладкими прядями по спине и плечам и заканчивающимися мягкими кольцами на легком покрывале. Большие миндалевидные глаза отражали в себе все золото мира, сверкая из-под длинных угольных ресниц. Тонкий нос и алые губы, как завершение прекрасного лика. Хрупкое в своей изящности тело, облаченное в легкую прозрачную рубаху, которая не скрывала, а лишь подчеркивала линии и изгибы, которые завораживали своей красотой. - Алексиус, - мягко протянул юноша, погладив перед собой покрывало, - садись. И повинуясь этому призыву, мужчина скользнул внутрь, опускаясь на кровать перед Иэросом. Тонкие пальчики тут же скользнули по мощным плечам гладиатора, нежа и лаская напряженные мышцы. - Такой великий гладиатор, - Иэрос коснулся кончиками пальцев лица мужчины. – Жалеешь ли ты, Алексиус, что проиграл сегодня на арене? - Жалею, - не стал тот отрицать. – Вся моя жизнь заключалась в этих победах. - Смелый, - протянул юноша, потеревшись о его щеку своей. – Но арена осталась позади. Я научу тебя новой жизни, Алексиус. - Да, мой господин, - прикрыв глаза, воин с трудом сдерживал неуместное возбуждение, которое волнами расходилось по всему его телу. - Скажи это еще раз, Алексиус, повтори… - Мой господин, - словно прочитав мысли Иэроса, повторил он. - Как же сладко это звучит! Иэрос откинулся на спину, обхватывая длинными ногами бедра гладиатора, отчего небольшие упругие ягодицы уперлись в пах мужчины. Тонкие пальчики заскользили снизу вверх, утягивая за собой прозрачную ткань. - Ну же, прикоснись ко мне, Алексиус, - капризно прошептал юноша. Но Алексиус замер, так не вовремя подумав о том, что, может быть, это всего лишь проверка на выдержку. Разум боролся, искал опасность, но тело уже поддалось возбуждению, плавясь под золотым взглядом прекрасного юноши. И вправду, такую красоту опасно показывать миру, потому что в глазах гладиатора все Боги меркли перед этим необычным созданием. А Иэрос продолжал соблазнять, смотря на воина из-под полуприкрытых век, выводя узоры на своей груди, и все сильнее прижимаясь бедрами к мужчине. - Я недостоин, мой господин, - Алексиус держался из последних сил. - Здесь мне решать, кто достоин, а кто – нет, - твердо, но не повышая голоса, произнес Иэрос. – И я не отдаю приказ, я предлагаю самого себя. Алексиус, не стоит сомневаться… И гладиатор сдался, откидывая прочь свою одежду и замирая лишь на одно мгновение, чтобы тут же проделать путь своей рукой, как делал до этого сам юноша. Грубые пальцы скользнули по впалому животу, поднялись вверх, оглаживая ребра, а затем и вовсе остановились на коричневых сосках. Иэрос застонал, а Алексиус уже склонился ниже, чтобы, не теряя времени, скользнуть языком по твердой горошине, прикусывая, а затем и всасывая ее в рот. Иэрос мягко отстранил от себя мужчину, подтянулся чуть выше и сдвинул ноги, подкидывая бедра. - Сними. Алексиус, стараясь быть осторожным, аккуратно стянул с юноши такие же прозрачные как и рубаха тонкие штаны, и, откинув их прочь, мягко развел стройные бедра. Ровный, чуть больше среднего, возбужденный член, гладкая промежность и маленькая сжатая дырочка, блестящая от масла. Алексиус, сам того не замечая, выдохнул, только сейчас осознавая, что ему предстоит ночь близости с этим невероятным юношей. - Ну же, Алексиус, не томи… - Иэрос раздвинул ноги еще шире, приглашая мужчину к действиям. – Тебе не нужно волноваться, потому что я уже успел подготовиться для того, чтобы принять тебя. - Да, мой господин, - задушено прошептал гладиатор, сходя с ума от вседозволенности. Никогда в своей жизни, ему не приходилось держать в руках подобную драгоценность. Были только шлюхи да служки, а тут императорский сын, молва о котором гуляет по всем темным уголкам империи. Иэрос, словно драгоценный камень, еще не ограненный в силу возраста, но так прекрасен, что ослепляет одним лишь взглядом, заковывая в вечные цепи своего рабства. Широкие ладони скользнули по внутренним сторонам бедер, поднялись вверх, обхватывая тонкие бока, и осторожно подтянули ближе. Алексиус последний раз мазнул взглядом по лицу юноши и, прикрыв глаза, толкнулся внутрь. Несдержанный стон сорвался с его губ, когда горячие стенки до боли сжали его член. Так хорошо, так сильно и безумно, что голова пошла кругом, забирая последние остатки любых сомнений. Склонившись над Иэросом, Алексиус оперся руками по обе стороны от головы юноши, выходя и вновь толкаясь в горячую глубину молодого тела. Хотелось склониться еще ниже, попробовать на вкус темно-алые губы, напоминающие цвет самой сочной вишни, но было страшно, будто поцелуй являлся единственной преградой для чего-то нового и не совсем понятного. Но Иэрос сам подтянулся вверх, впиваясь жадным поцелуем в приоткрытые губы мужчины. И Алексиус познал вкус этих губ, опьянел от терпкости сладкого рта, уже не думая, а только лаская и любя прекрасное тело. Еще сильнее, еще быстрее, пока движения не стали рваными и грубыми, заставляя юношу дрожать и просить о большем. Мозолистые пальцы путались в черном шелке длинных прядей, тянули и наматывали на кулак, но эти капли боли лишь сильнее разжигали страсть между ними. Иэрос не упустил ни одного мгновения, ублажая гладиатора своими громкими стонами, царапая широкую спину острыми коготками, словно дикая кошка, и подкидывая бедра вверх, соединяя их тела еще ближе. Еще рывок, и Алексиус взорвался в сильнейшем оргазме, дрожа всем телом и поджимая мышцы ягодиц и ног. Рука скользнула между ними, и гладиатор быстро, в несколько движений, довел Иэроса до пика, собирая в кулак его липкое семя. Напряженные руки подогнулись, отчего он склонился почти к самому лицу юноши и, сам того не ожидая, нежно коснулся губами закрытых глаз. А когда они распахнулись, гладиатор утонул в расплавленном золоте, прощаясь с собственной жизнью. Потому что увидев и испытав один раз, проще умереть, нежели жить и не иметь возможности вновь окунуться в это безумие. Скатившись в бок, Алексиус устало прикрыл свинцовые глаза. День выдался тяжелым и слишком долгим, чтобы иметь силы на то, чтобы услышать свой приговор. - Спи, мой отважный гладиатор… Тонкая ладошка прошлась по темным прядям, а мягкие губы в последний раз коснулись его губ. *** Алексиус проснулся в одиночестве остывших простыней, все еще хранивших запах его ночного божества. Еще вчера он и подумать не мог, что, проиграв сражение, окажется поверженным в постели самого Иэроса. Его расписывали жестоким и беспринципным убийцей, на деле оказавшимся юнцом, охочим до горячих ласк и любви. Алексиус и сам не знал, откуда в его голове подобные мысли, но Иэроса он видел нежным и ранимым, словно только распустившаяся роза с не до конца окрепшими шипами. Поднявшись на локтях, Алексиус заметил, что в комнате он не один: за легкой тканью был виден силуэт Иэроса, смотрящего на расцветающее небо. Завернутый в одну из простыней, юноша стоял на прохладном полу террасы, совсем не двигаясь и только длинные черные пряди, затрагиваемые легким утренним ветром, выдавали в нем живого человека, а не замершую навеки статую. Словно почувствовав, что Алексиус больше не спит, Иэрос обернулся и тихо подошел к постели, откидывая в сторону полупрозрачную ткань. - Господин… - Я вижу страх в твоих глазах, - Иэрос нахмурился. – Ты боишься меня? - Нет, - Алексиус замешкался всего на мгновение. – Как можно бояться того, кто подарил мне самую лучшую ночь в моей жизни? - Так значит, ты и вправду самый отважный воин арены, - юноша улыбнулся, присаживаясь на самый край постели. – Но ты ведь наслышан обо мне, неправда ли? - Да, господин… - немного помолчав, гладиатор произнес: - Я не могу в них верить, пока сам не увижу хотя бы толику того, что говорят о вас. Но я и не вправе что-то говорить. - Глупые люди, - Иэрос отвел взгляд. – Мне страшно выходить туда, где меня ждет участь самой желанной жертвы. Такая красота оживит в сердцах людей ненависть и зависть, а для кого-то цель к обладанию империей через мою постель. Всех, кого выносили из этих покоев с отрубленной головой, захоронили, как предателей империи. Потому и приближаться ко мне могут только скопцы, которые при всем желании не смогут повторить то, что пытались другие. - Но ведь когда-то вы станете императором, а значит, покажетесь перед народом, - тихо произнес воин, сгорая от злости на тех, кто пытался посягнуть на это сокровище. - Стану, обязательно стану, - Иэрос обернулся и твердо посмотрел в глаза мужчины. – Но что целая армия и громкие имена центурионов, когда нет того, кто может уберечь не только тело, но и сердце. Меня родила женщина востока и потому я выгляжу, как девица, а не как бесстрашный повелитель огромных земель. - Я вам зачем-то нужен, мой господин? – Алексиус почти не ощутимо провел рукой по тонкой кисти, лежащей рядом со своим бедром. - Год назад мне впервые было позволено присутствовать на играх гладиаторов. Я прятался в одной из ниш главного балкона, рассматривая оттуда всех воинов, сражавшихся до первой крови. Там был один, - щеки Иэроса порозовели, что поразило Алексиуса до глубины души, - сильный и выносливый, с горящими глазами и желанием победы. Он бился лучше всех, разбивая своих противников раз за разом, пока на арене он не остался один. Железный гапломах – и я запомнил это имя. - Но что может простой гладиатор? – теперь уже Алексиус отвел глаза. – Безродный воин с обезображенным телом. Урод на потеху публики. - Когда-нибудь эти игры изживут себя, но есть в них толк… Я встретил воина, достойного вынести мою ношу, став моим щитом и мечом, пока я буду править и защищать его своим императорским словом. Алексиус уже знал свою судьбу, не давая себе времени на раздумья, гладиатор выбрал путь, который начался с поражения на арене. Еще не слыша этих слов, он был готов стать вечным рабом прекрасного юноши с молодым телом и не по годам осмысленным и серьезным взглядом. Иэрос был рожден правителем, который уже скоро поведет за собой великую римскую империю. И рядом с ним, в ошейнике или с кандалами, Алексиус был готов пожертвовать жизнью за один лишь взгляд золотых глаз. Но ему надлежало быть не рабом, а воином, способным уберечь юного Иэроса. Юноша сам выбрал его в спутники, отыскав среди сотни лучших воинов, но вместе с гладиаторской волей он отыскал любовь, которая была необходима ему как воздух. Иэрос целый год наблюдал за мужественным гапломахом и, допустив его в свою постель, открылся, чтобы воскресить в ожесточенном гладиаторе чувство свободы и веры. За одну ночь юноша отыскал в темных глазах воина то, что обещало им обоим надежное будущее. А Алексиус, бесстрашный гладиатор, пленился не только божественной красотой, но и той духовной силой, что излучал Иэрос, когда прожигал мужчину своим взглядом. Любовь расцветет намного позже, но чувства, что испытывали эти двое, уже сейчас рождали прочную опору. И был повержен гладиатор не на песке арены, а на горячих простынях Иэроса.