Bullet.

Я бежал от своего демона, затаскивающего меня всё глубже вниз. Только вот я до последнего не понимал, что этим демоном был ты.

У меня был шанс на лучшую жизнь. Но я его благополучно отдал, потерял, попросту просрал – тогда, ночью, в твоей машине. Я влюбился в тебя на заднем сидении твоего задрипанного корыта. Ты наконец-то подпустил меня к себе, рассказал про свою работу. Всё, что знал. Ты поверг меня в шок, но тем самым и вызвал у меня интерес. Я не знаю, чего ты хотел: испытывал ли меня или просто решил помучать излишне подробными описаниями, но ты лишь возбудил во мне нечто, не дающее нам покоя уже как пять лет. Я почувствовал себя необычайно живым, стоило мне только коснуться твоих обветренных, совершенно невкусных губ. Ты подпустил меня слишком близко. Ближе, чем положено. Дорога до полного безумия оказалась гораздо короче, чем я думал. Я сходил с ума по твоим шрамам, обводя каждый языком и целуя, будто пытаясь забрать всю боль. Я, как последний обдолбыш, прочно подсевший на экслюзивный наркотик по имени Кристоф, мурлыкал от каждого твоего властного касания и выгибал спинку. Как же мне хотелось тебя… Я оставлял беспорядочные поцелуи на твоей коже, лаская твой пирсинг и попутно исследуя твои особые точки. Их оказалось так много, я никак не ожидал от тебя такой чувствительности и таких вздохов. И сейчас ты снова показываешь мне эту сторону, плотно поджав губы и до сих пор не веря, что всё кончено. Ты дёрнулся от моего касания, хотя я всего лишь повалил тебя на себя. Ну да, я же провёл кончиками пальцев вдоль твоего хребта - это всегда заставляло тебя шумно выдыхать и отдаваться мне полностью. И что с того, что ты был сверху? Когда любишь, сходишь с ума от зависимости, от одного лишь запаха разгорячённого сексом тела, задыхаешься от желания от одного лишь звука родного имени, это не имеет никакого значения. Сверху, снизу…кому нужны эти рамки? -Просто помни, что я люблю тебя, - в уголках моих губ пузырится кровь, я через силу улыбаюсь. Ты оставляешь мои слова без ответа, лишь прижимая меня к себе как можно крепче. Я уверен, что сейчас ты без какого-либо зазрения совести материшь Бога за случившееся, обвиняя его в нашем провале. А на самом деле виноваты твои глаза, всегда завораживающе настороженный взгляд. Виноват твой запах, твои резкие касания. Виновато наше смешавшееся дыхание, когда я прильнул к тебе для поцелуя. Виновата та ночь. Именно тогда я потерял всё: сердце, семью, надежду на нормальное в понимании моих родителей будущее, своё тело и разум, а позже и саму жизнь. Не когда ты впервые меня поцеловал, нет, вовсе нет: тогда я ещё мог повернуть назад. И даже не когда я согласился, в первый раз ослушавшись прямого родительского приказа, проехаться с тобой ночью на той груде металла, что ты зовёшь машиной. Нет, моя судьба решилась, когда я отдался тебе на заднем сидении, прямо посреди захолустной дороги. В окна нам заглядывала Луна, любопытствуя, а я же твердил и обещал, опаляя твою грубую кожу дыханием, что никогда тебя не отпущу. Кто же знал, что тебе придётся отпустить меня. Мы сильно ошиблись, не рассчитали силы врага, позволили ему вести. Я знаю, что ты никогда не простишь себе того, что поддался на мои уговоры. Мне казалось, что дело будет отличное, однако тебя мучили сомнения. Но мы оба знаем, как хорошо я умею убеждать. Силы, предатели, оказались не на нашей стороне. Нас ждала огромная награда, но кто знал, что расплата за неё будет так высока? Мы ничто, пыль под ногами простых граждан, но мы выше их. Выше их мелких страстишек, которые они так бездумно называют любовью, ведь ты, только ты мог любить по-настоящему, любить так преданно, что терпел все мои выходки, изредка напоминая мне своё место, выслушивал все мои пьяные истерики, когда тоска по прошлой жизни пробивалась через праздность и очарование наших новых будней, так, что взял меня с собой, не бросил в ту самую ночь, пусть и каждая клеточка твоего тела вопила: «Беги, беги от него, он лишь помешает!», так, что не раз вытаскивал меня из полицейского участка, так, что тащил меня раненого сквозь лес, без напускной пошлости и художественных прикрас, что так любят авторы фильмов, рискуя собой. Ты знал, что за нами погоня, но всё равно опустил меня на землю, чтобы проститься. Ты знал, что с таким ранением я не выдержу и десяти минут, а ближайшая больница – полное дерьмо, я вам скажу – как минимум в часе езды на машине. Ты знал, что сейчас я с тобой последний раз. Но не плакал, а лишь обнимал меня, закрывая от всего мира, как делал всегда, и пачкая свою любимую рубашку моей кровью. А я всё вспоминал ту первую, ту особенную ночь. Твои хриплые вздохи, запотевшие окна, несколько заходов, разные позы. Удовольствие, теплом расходившееся по телу, по каждой жилке, наполняя нас отчаянным чувством любви и пониманием того, что мы одни в этом мире. Отныне и навсегда. Только для тебя я бросил всё, что имёл. Поначалу я просто мелко подворовывал, вызывая у тебя на лице лишь усмешку, а глубоко в сердце гордость. Затем наши заходы – ты никогда не оставлял меня одного – стали принимать более серьёзный характер. Мы получали всё, что хотели, а моё положение в обществе помогало нам избегать неприятностей. Теперь мы не просто пили украденное вино, скрывшись от всех и наслаждаясь друг другом, но и дарили друг другу дорогие подарки, могли себе позволить не просто пойти в кино, как все эти банальные парочки, а прыгнуть с парашютом, отправиться на каникулы в другой штат, к морю, горячему сексу на пляже и безалаберным туристам, так легко расстающимся с деньгами. Как же давно это было… А после о моих прогулах в школе и мелких делишках узнали родители. Тогда мне было уже абсолютно всё равно: я делал вид, что слушаю их, а сам в это время мысленно раздевал тебя, уложив на столе. На что были потрачены семнадцать лет обучения, дополнительных занятий, репетиторства, нервов и надежд? Сколько было возложено на меня, я должен был повести семью после отца. Но жизнь мою перебежал грязный крот, запятнав всего меня и заставив отвернуться от казавшихся мне единственно верных ценностей. А я был вовсе и не против испачкаться. Убежав из дома, мы стали жить вместе. Ты давно уже считал меня за семью, а потом и признался, что семьёй мы и являлись. Это были лучшие годы моей жизни: ты обучил меня всему, что знал, а я оказался способным учеником. Вскоре уже не один ты спасал мою холёную попку на миссиях – я мог сделать это и сам, а заодно и твою задницу спасти. Я упивался свободой, упивался тобой, упивался духом победы, всегда нас преследовавшим. Впервые я начал падать – да только вверх или вниз? – в шестнадцать. И закончу всё в двадцать один. Беги, мой дорогой ангел среди этих помоев, что так гордо зовут себя жизнью, я не хочу, чтобы они тебя нашли. Кто же знал, что всего одна пуля решит нашу жизнь? Она ведь у нас одна на двоих, верно, мой Кристоф?.. Ты молчишь. Не отвечаешь. А может, и вопроса не было?.. Я, кажется, уже начал бредить. Хотя, бредил я всю жизнь, и бредил тобой. Ты жмёшься всё сильнее, будто так ты сможешь уговорить тётушку смерть не забирать меня. Я деланно бодрюсь, делаю вид, что лишь прилёг отдохнуть, пусть веки мои неумолимо тяжелеют, а сердце наполняет густой, как туман воскресным утром, страх. Я не должен делать этот миг ещё хуже для тебя. И когда я ошибся?.. Я уже не вижу, как ты заходишься в плаче. Не устраиваешь истерику, не проклинаешь всё вокруг, а тихо прижимаешь моё тело к себе, смывая слезами кровь с моих губ. Ты наклонился ко мне так близко, будто боишься, что иначе кто-то узнает о моей смерти, и тогда тебе придётся признаться самому себе в очевидном, ведь весь мир будет знать: ты отныне один.