Сторонний наблюдатель

***       Свендсен уже привычным жестом швыряет на пол очки, перчатки, куртку и только винтовку, ласково снимая с плеча, аккуратно укладывает на стол. Сижу и делаю вид, что не замечаю этих вспышек ярости – привык уже. Гонка у Эмиля опять не сложилась, сезон летит коту под хвост.       - Что, младший, ты опять лучший норвежец сегодня? Эмиль и не смотрит на меня, так, поддерживает разговор для вежливости. А может, хочет отвлечься от своих демонов. Отвечать не обязательно, поэтому продолжаю молча лежать на кровати, глядя в потолок. Эмиль точно так же вытягивается на соседней койке.       Размеренную тишину нарушило пиликанье телефона. Эмиль лениво дотянулся до мобильного, прочитал сообщение. Отложил его, снова уставился в потолок. Я уже хотел предложить ему пойти пообедать, как он первым нарушил молчание.       - Йоханнес, ты не собирался никуда… в ближайшие полчаса? Или час.       Даже не глядя на Свендсена, знаю, что у него сейчас горят уши. И если я попробую поймать его взгляд, он, скорее всего, отведет глаза. Но я не хочу его мучить.       - Да, я как раз собирался пойти поесть. Голодный как черт после этой гонки!       Встать, неспешно потянуться, взглянуть на Эмиля. Он все так же лежит, вытянувшись на кровати, но от расслабленности не осталось и следа. Он весь – натянутая пружина.       Уже в коридоре подумал, что наверное хлопнул дверью чуть сильнее, чем было нужно. Ну и ладно. По лестнице - какая неожиданность! - мне навстречу идет Мартен Фуркад – наш сегодняшний победитель. Очаровательная улыбка, легко перелетает через две ступеньки. Мои руки непроизвольно сжимаются в кулаки.       - Поздравляю, - киваю ему. Не могу же я совсем его проигнорировать?       - Mercie, - и ослепительный блеск глаз. Этот французский акцент наверняка свел с ума многих… Черт.       Я стою и смотрю, как он идет по коридору в направлении нашего номера – словно летит по финишному створу к своей очередной победе. С трудом отворачиваюсь. В конце концов, это не мое дело. Но почему тогда так больно? ***       Пережевываю салат в столовой, смотрю в окно. Здесь же сидят несколько биатлонистов, моих хороших знакомых, но сейчас общаться не тянет. Я вообще не компанейский парень, в отличие от брата с Эмилем. Вокруг все обсуждают сегодняшнюю гонку, завтрашние старты, чемпионат мира, лыжи, кривые палки, точность стрельбы, ветер, а сижу и перематываю свои воспоминания.       Три года назад – кажется, это было в другом мире – я только-только начинал привлекаться в сборную, в то время как Эмиль и мой брат уже прочно были лидерами не только сборной Норвегии и мирового зачета. Они были потрясающие – выигрывали гонки, потом шли и устраивали какие-то невероятные выходки, потом опять выигрывали, опять чудили… Они были как рождественская ярмарка, на которую нас водили в детстве – праздник, шум, свет, вот, чем они были для меня.       Неудивительно, что весь биатлонный мир заглядывался на них. В стороне не остался и он, Мартен Фуркад, тогда еще не король биатлона, а талантливый младший брат Симона. Как так получилось, что Эмиль и Мартен стали все больше времени проводить вместе? Что его общество стало ему дороже остальных норвежцев?       Эмилю всегда был нужен соперник, с кем он был бы на равных, кто-то, с кем интересно бороться. Два года назад мой брат стал сдавать лидирующий позиции в мировом биатлоне и на первые места стал выходить Мартен. Когда я вспоминаю их тогда, даже сейчас я улыбаюсь – это было так весело, задорно, легко!       Они подкалывали друг друга на тренировках, соревнованиях, на трассе, на пресс-конференциях. Они видели на трассе только друг друга, уж Эмиль так точно. Он словно потерял голову – все его улыбки, чертовы шуточки и розыгрыши теперь делались в расчете на него, на Фуркада. Главной целью Эмиля стала победа над французом. Каким он был тогда – вдохновленным, уверенным, легким.       Однако время шло, Мартен уверенно отвоевывал свое место на биатлонном Олимпе, а Супер-Свендсен все чаще оказывался в тени. Он стал сомневаться, промахиваться, бросал бороться. Тогда же поползли слухи. Биатлон – это, в сущности, очень небольшая и сплоченная группа людей. Все всех знают, все со всеми общаются. Все это проходило на наших глазах – совместные прогулки, объятия после финиша, разговоры в баре по вечерам, внезапные отлучки.       Они таились по началу, мне казалось, что Эмиль даже прикрывал глаза, когда разговаривал с кем-нибудь – так боялся выпустить то невероятное счастье, что плескалось в них. Они вели себя как школьники, которые боятся, что их застукают. Тайна была их развлечением. Они сбегали от тренеров, подначивали журналистов и дурачились с нами.       Но все чаще его стали обгонять другие спортсмены, он перестал постоянно появляться на подиуме. Все чаще Свендсен махал рукой после неудачной гонки, как будто не она сейчас его волновала. Мартен тем временем уходил вперед. Он словно черпал силы из нашего супер-норвежца, не уставая поражать весь мир своим ходом и стрельбой.       Наш Эмиль как будто тускнел с каждым месяцем, проваливаясь куда-то в свои переживания. Болезни, травмы, спад формы – его как будто стали преследовать неудачи.       

Олимпийский сезон стал гигантским испытанием, который Свендсен фактически на зубах вытащил вопреки всему. Но я уже чувствовал – что-то не так. В нем что-то сломалось. То самое, железное, несгибаемое, которое всегда толкало его вперед. Они уже перестали таиться – от нас по крайней мере. Норвежская и французская сборные часто становились невольными свидетелями их громких ссор и не менее громких примирений.       Сейчас наверху, наверное, что-то подобное – стоны, шепот, смуглые руки, крепко вцепившиеся в светлые белые плечи. Пальцы, запутавшиеся в светлых волосах. Или крики, разбитые о стену телефоны, синяки – а ведь мы видели и такое.       Когда в конце прошлого сезона Эмиль сказал, открыто улыбаясь, что Фуркад решил тренироваться в межсезонье со сборной Норвегии, я даже не удивился. Хищник не выпускает свою жертву даже на лето.       В том, что Мартен был хищником, я даже не сомневался – стоит только раз увидеть его холодный взгляд, его ухмылки, обращенные к Эмилю, чтобы все стало ясно. Французский король не просто заполучил норвежского парня – он еще стремился сломать его, подчинить себе. Видимо, победа во всем, на каждом шаге и вдохе стали его жизненным кредо.       И казалось бы – мне-то что за дело, спрашиваю я сам себя уже который раз. Почему все отводят глаза и только у меня от злости сжимаются кулаки. Мой брат говорит мне: «Брось, не лезь». А я просто хочу снова увидеть Супер-Свендсена. ***       - Отлично постарался сегодня, - ко мне с мягкой улыбкой подходит Уле-Эйнер Бьордален, - Не возражаешь? – он кивает на свободное место напротив.       - Конечно, нет, - улыбаюсь я.       Он редко сам начинает общение, но сейчас я понимаю, в чем дело: в это самое время на стадионе соревнуются женщины, и он, конечно, волнуется, хочет отвлечься. Он же тоже не железный, хотя и любит делать вид, что ему есть дело только до своего пылесоса.       Мы обсуждаем сегодняшнюю гонку, мой план по подготовке к Чемпионату мира. Разговор захватывает, и я с радостью отбрасываю свои недавние мысли. Я боюсь возвращаться в номер, где Эмиль лежит, отвернувшись от всего мира, забравшись в свой кокон из одеяла.       Когда-нибудь и я научусь просто проходить мимо. Когда-нибудь.