Имекари

Если бы кто-нибудь сказал ему, что он назовет любого из бас Куноран Вель, он бы ни за что не поверил. Решил бы, что этот «кто-нибудь» совершенно чокнулся, как и половина Ферелдена. Страна расколота войной, надвигается Мор, - а вместо того, чтобы драться, эти бас бегают, как куры с отрубленными головами. Стэн присоединился к Стражу против своего желания. Точнее, его желание не имело значения: Страж сказал, что идет сражаться с Мором, и своей помощью Стэн сможет искупить свою вину. Это вполне вписывалось в идеи Кун, и Стэн согласился. Ему осточертело сидеть в клетке, он был ужасно голоден – несмотря на то, что железная дисциплина помогла не обращать внимания на это «неудобство», и он не сразу обратил внимание на то, что Страж вовсе и не похож на Стража. Начать с того, что Серый Страж была женщиной. Да и не женщиной – мелкой девчонкой с острыми ушами, которая копошилась где-то в районе его локтя. Без доспехов она выглядела такой маленькой и тощей, что он мог бы раздавить ее одной рукой. А еще она была саирабаз – он сам в этом убедился, когда девчонка словно играючи запустила в толпу гарлоков огненный шар, выжегший и тварей, и траву, и даже землю. Она постоянно куда-то лезла, хотела всем помочь, отправлялась на поиски то каких-то пауков, то разбойников, то предлагала гномам, на чью телегу напали гарлоки, присоединиться к ним… Хотя это было удачной затеей – телега значительно облегчила им жизнь. Там, в Лотеринге, Стэн углядел в ней лишь одно положительное качество: у нее была замечательная собака. Мабари звали Грегор, и Стэн так и не смог понять, почему это дурацкое и неудобное имя так радует девчонку. Она была имекари, она была саирабаз, она была женщиной – и она не могла быть Серым Стражем. И она постоянно ставила его в тупик. Она не давала ему покоя, таскала миски с едой, допытывалась, почему он загнал себя в эту клетку. Она шарахалась от храмовников, наводнивших Лотеринг, и бесстрашно кидалась в бой – с разбойниками ли, порождениями Тьмы – неважно. Она явно недолюбливала рыжую басра, которая, по крайней мере, была жрицей, но при этом спокойно общалась с той, другой, наглой и самоуверенной, и она тоже была саирабаз. Она что-то доказывала ему о предназначении и своем месте в мире – и он, Стэн, смотрел на нее и понимал, что лишь благодаря хладнокровию и спокойствию, которое дарит Кун, он может стоять и выслушивать ее лихорадочные и нелепые объяснения. Ему было неважно ее имя, он слышал его – и выкидывал из головы, за ненадобностью. Для Стэна она была Стражем, как он был Стэном для своих карашоков. Она была главной – он это понял сразу же, но не могла решить, куда идти. В результате она послушалась второго Стража, и им пришлось заниматься спасением дурацкой деревеньки вместо того, чтобы бороться с Мором. Она и здесь умудрилась ввязаться в какие-то странные дела, не относящиеся к их цели, но повела себя благородно, отдав девчонке в церкви половину их жалких сбережений. Стэн почувствовал удовлетворение, увидев, как скривилась другая ведьма – скривилась, но промолчала. А потом эта басра освободила мага крови. Будь на то его, Стэнова, воля, он бы сам, собственноручно, зашил магу рот и сковал руки, но она… О, она освободила его и вступилась за него перед высокородными бас. Стэн терпел – он стоял в стороне и смотрел, как басра, называющая себя Серым Стражем, растерянно смотрит на одержимого имекари. Он наблюдал, как она беспокойно ходит по комнате, сжимая кулаки. Он почти не удивился, когда она сказала, что не допустит ничьей смерти, чтобы спасти ребенка, и слегка кивнул – сам для себя, потому что тратить зря человеческую жизнь – глупо. Так говорит Кун. Девчонка не задумывалась о Кун, у нее было мягкое сердце, открытое даже для этой знатной басра, которую она невзлюбила с первого взгляда – это Стэн тоже понимал, наблюдая, оставаясь безучастным. Но она больше ни у кого не спросила совета, закрывая за собой дверь в их тюрьме для магов. Она шла впереди, и молчала, и сжимала губы в тонкую ниточку. Она была слишком мягкой и считала, что храмовника, попавшего под власть демона, надо спасти. Она приняла в отряд еще одну ведьму. Она вытащила его из второй клетки. Даже если бы не ее напоминание об обещании, которое он ей дал, Стэн не выдержал бы ее взгляда – потерянного и отчаянного взгляда имекари. И она прошла через какие-то испытания, чтобы найти его и двух басра – он слышал, как старая ведьма говорила об этом молодой. Стэн слышал, как она назвала храмовника Грегором, но так и не понял, что смешного в том, что ее пса зовут так же, как и его. Он не понимал, зачем она пытается подружиться со всеми – даже с теми, кто ей не нравится, как рыжеволосая басра из церкви. Она часто смеялась, хотя глаза у нее были печальные, и он не понимал – зачем. Он не понял, как вышло, что он рассказал ей свою историю и о потере своего меча, своего Асала. Она опять начала говорить – слишком много, бестолково утешала его и уверяла, что они найдут меч, один-единственный меч в огромном Ферелдене. Он не понял, когда она перестала быть имекари. Может быть, когда она задрала голову, и сказала ему, что не собирается его впечатлять. Может быть, в замке, когда сказала, что ее арварад – это ее совесть, и дерзко добавила «Паршаара, Стэн», и ушла, оставив его в некоторой растерянности. Может быть, когда она пошла впереди и перестала спрашивать, что делать дальше. Но потом она повела их в горы, на поиски сгоревших останков какой-то женщины, и Стэн перестал наблюдать. Он решил, что ей нужно напомнить, что она борется с Мором, и они все с ней – для этого. И тогда она разозлилась – он видел это в ее глазах, видел злость на побледневшем лице и почувствовал на себе, когда не смог даже с места сдвинуться. А она, саирабаз без арварада, которого у них давно бы уже убили, обездвижила его тем же заклятьем, что насылала на порождения тьмы. Она стояла перед ним и почти кричала – так, что слышно было, наверное, во всех этих горах; кричала, что сами они не справятся с Мором, если только у Стэна не найдется тысячи солдат бересаада за ближайшим утесом, и что она бралась и будет браться за любую работу, потому что им надо есть, и чинить доспехи, и покупать оружие. И когда она сняла свое заклинание и сказала, что выбирать ему – он ответил: «Паршаара, Страж». И пошел за ней. С того момента она стала держаться ближе к нему, и этого он тоже не понимал. Но она молчала, и пока она молчала, он готов был ее терпеть. Там, в горах, он впервые увидел дракона, и увидел, как она презрительно морщится в ответ на предложение обучить ее магии крови. Он видел, как зажегся огонек в глазах второй ведьмы, темноволосой, и как он потух, когда малефикар упал с проломленным черепом. Но она все равно выгораживала малефикара из Редклифа, из-за которого они и отправились в эти холодные горы, и простыли все, даже Стэн. Останки женщины помогли, как ни странно, и Стэн был доволен, что выздоровевший эрл даст им армию. Пусть это и не бересаад, но сражаться бас умели, и их помощь им была нужна. А потом опять была заминка – ничего не объясняя, Страж привела их в тюрьму для магов и велела ждать там, а сама пропала вместе со вторым Стражем. Стэн медитировал и понимал, что они только зря теряют время, пока глупая девчонка опять, наверное, кого-то спасает. Но когда она явилась на исходе второго дня, и положила рядом с ним его меч, его Асалу, он потерял дар речи. Она была басра и саирабаз, и он почти назвал ее ашкаари, ищущей. А потом она ввязалась в политику и они мотались по глубинным тропам гномьего царства в поисках какой-то женщины – хорошо уже, что живой. Она взяла в отряд вечно пьяного гнома, который вечно болтался у Стэна под ногами и напрашивался на то, чтобы на него наступили. Они видели Архидемона, который оказался драконом, и Стэн не понимал, почему она сползла за камень, обливаясь потом и хрипло хватая воздух посеревшими губами. Теперь она не просто не спрашивала совета, она пошла против второго Стража, и против старой ведьмы, которая, насколько он понял, была кем-то вроде тамаззран, и против рыжей басра. Она отмахнулась от них, как от пчел, и собственноручно вручила корону тому, кто казался худшим вариантом для правителя. Она трогательно заботилась о тамаззран, помогала черноволосой ведьме готовить еду, протянула руку убийце, которого послали убить ее и второго Стража. Стэн считал, что людям несвойственна такая расчетливость, но второй Страж, брезгливо передернувшись, сказал, что это великодушие. Стэн убедился, что второй Страж был не прав, ночью, когда уже ставшая привычной фигурка рядом с ним спросила, осуждает ли и он ее решение. - Он может быть полезен, - только и сказала она, и он понял: она уже совсем не имекари, и теперь назвать ее Стражем у него получится с легкостью. Чем дальше они шли, тем чаще он видел морщинку у нее между бровей, тем больше она молчала, и он так и не понял, когда он начал думать, что в ее поступках была своя, неуловимая, но правильная логика. Когда он упал на колено, не выдержав натиска порождений тьмы и сломавшийся под очередной стрелой, она возникла перед ним, закрыла его своей тонкой фигуркой, и он понял, что чувствует к ней уважение. Она слушала их перебранки, мирила во время редких ссор, и Стэн уже не удивлялся, что все они идут за ней – маги и гномы, нелюдимые эльфы и суровые воины людей, и их странный небольшой отряд, состоящий из самых разных существ, которые никогда не стали бы друзьями, будь все иначе. И он не сомневался, что каждый из их компании, не раздумывая, прикроет эту маленькую женщину и, если понадобится, отдаст за нее жизнь. Стэн встретился с ней взглядом, когда она поднимала брошенный кем-то меч, чтобы в последнем рывке отсечь голову поверженному Архидемону. Он помнил, что слышал тихой ночью во дворце в Денериме: убивший Архидемона Страж погибнет, и дернулся было вслед за ней. Асит талеб. Так надо. Она говорила о предназначении, и это – ее путь. Он видел в ее глазах только сосредоточенность и мимолетную улыбку, когда она посмотрела на него. Он хотел сказать ей, что она гораздо ближе к Кун, чем думает, но смог произнести только ее имя, которое все же запомнил. Рэйн. Он не понимал, почему второй Страж встряхивает ее тело, и не понял, почему она, в конце концов, открыла глаза и что-то ему сказала. Но когда она нашла взглядом его, Стэна, и слабо улыбнулась, он почувствовал такое облегчение и счастье, что не удержался на ногах. Он не понял, почему это произошло – наверное, слишком долго общался с этими людьми, но такое поведение было новым для него и никак не объяснялось Кун. Они называли ее героиней Ферелдена, каждый стремился пожать ей руку, но все эти слова ничего для него не значили. Он сказал ей, что она – настоящий Куноран Вель, и когда ее щеки вспыхнули от радости и смущения, понял, что не все можно объяснить через Кун. ...Он не понимал, как обветренные и искусанные губы могут быть такими мягкими. И он так и не понял, когда он решил, что хотел бы навсегда остаться личным бересаадом этой басра, этой саирабаз, этой больше-не-имекари. - В Пар Воллене для тебя устроят праздник Куноран Вель. А я могу опять потерять свой меч, и мне понадобится мой ашкаари куноран-вель, чтобы его найти. Ты поедешь со мной? - Я не слишком люблю праздники. Но... я не представляю жизни без своего личного бересаада.