Покойся с миром

Дверь бедняцкой хижины со скрипом захлопнулась за уходящим прочь путником. Свет уже давно не пробивался сквозь ее маленькое окошко, а тепло домашнего очага больше не нарушало ночной прохлады. Одинокая пустая хижина, страдающая от убивающего ее недуга, разрушающаяся от стремительного течения темного, безжалостного, лишенного сожаления и беспощадного проклятия смерти. – Даже так далеко от городов я нахожу страшные следы этого поглощающего жизнь зверя… – путник кинул последний взгляд на старую дряхлую дверь и подался прочь. Длинный черный плащ его, покрытый воском, лишь немного развивался от легкого ветра, черная шляпа крепко сидела на нем, защищая голову от холода, порой столь резко пронзающего тело, несмотря на довольно теплое кожаное одеяние. Тяжелые сапоги, туго прилегающие к ногам, оставляли в грязи большие глубокие следы – совсем недавно здесь прошел дождь, забрав с собой остатки летнего тепла. Кожаные клепаные перчатки, неоднократно штопаные, защищали руки от довольно неожиданных, но не столь резких порывов ветра, вещавшего о приближении дождя. В руках путник держал старую, потрепанную книгу в твердом переплете; она имела столь ужасный вид, что только ее обладатель мог знать об ее предназначении. Сырые страницы и потрепанный корешок утверждали, что книгу не хранили и не заботились о ней должным образом. – Видимо, мне снова придется провести ночь под открытым небом. Эх, выпить бы кружку крепкого эля, а потом лечь в теплую постель и отдаться сну… – голос его был спокоен и мягок, но безразличен и холоден – довольно привычный для людей, подобным ему. – Я прожил на этой земле слишком много лет и повидал слишком многое, чтобы сейчас страдать от нехватки таких вещей, как сон и пища. Издержки профессии… – лицо его, судя по голосу, исказилось в отвращении. Было темно, но свет полной луны освещал одинокую тропу, прокладывающую путнику путь через густой черный лес, столь великий и прекрасный, но столь древний и ужасающий. Пожилой мужчина немного убавил шаг и посмотрел вверх. Высота деревьев пленила его, он любовался звездами, немного покачивающимися верхушками исполинских деревьев, то тут, то там проплывающими тучами. Внезапно он остановился, его охватило волнение и страх, причины которых были неведомы. Тьма вокруг начала сгущаться, меж деревьев неспешно проплывали тени, тучи полностью заслонили лунный свет, так что старик остался в кромешной темноте, один на один с ее ужасным обликом. – Хм! – фыркнул он. Глаза его, еще секунду назад выражающие ужас и растерянность от непонимания происходящего, теперь вернулись к своему привычному, но не менее ужасному, безразличию и равнодушию. Путник покрутил в руках книгу, быстро перелистал страницы и поднял: – Довольно этих глупостей, это мне уж точно не поможет, – с иронией в голосе произнес он и кинул книгу в грязь. Тьма быстро рассеялась, все тени, подобно резвым скакунам, ринулись прочь, то и дело останавливаясь, взлетая над деревьями, проплывая близь старика, невозмутимо стоявшего у края тропы. Внезапно тени ринулись в его сторону – старик неспешным шагом начал идти вперед, не оглядываясь. Тени сливались в дикой пляске, искажая все вокруг; происходило нечто невероятно красивое, но в то же время – ужасающее до глубины души, заставляющее бежать и кричать о пощаде, разрывая глотку, заставляющее рвать на себе одежду, царапать себе лицо и выдавливать глаза, дабы быстрее избавиться от столь первобытного, древнейшего кошмара; нечто, разрывающие изнури, уничтожающее весь свет в душе и убивающие… Сама тьма окружила бешеную пляску, нависнув над ней, подобно туману. Старик остановился и обернулся назад – тьма немного рассеялась и теперь можно было видеть ее безумное творение. Высокий темный силуэт в длинном черном плаще с капюшоном, закрывающим его лицо. Руки его были одеты в кожаные перчатки, а ноги в обтягивающие сапоги. Темное одеяние силуэта как нельзя сильно походило на одеяние старика, но оно не было кожаным – ткань была словно соткана самой тьмой, она казалась такой приятной, но в то же время жесткой и грубой. В руках он держал красивейшую трость из древнего дерева, у самого изголовья которой был узор в виде косы. Силуэт склонился над книгой и поднял ее. – Правду о тебе говорят, доктор, – силуэт двинулся вперед, рассматривая книгу. Голос его был невероятно мягок и приятен, хоть и был довольно низким. В словах слышалась необычайная легкость и мудрость высказывания, но в то же время – и нотки иронии. – Обо мне много чего говорят, но что именно Вы слышали? – с нескрываемым уважением в голосе произнес старик. Его рука коснулась клюва маски, и он хотел было снять ее, но тут же передумал. – Ты очень мудр, и мудрость эта лишила тебя чувства страха. Так опрометчиво выкинуть столь «священное письмо», – тут в голосе создания послышался смех, – столь великую книгу бытия, пережившую множество поколений… хм! Ты много бесстрашнее всяких глупцов, уповающих на Библию и Бога перед лицом самой Смерти! – силуэт поднял книгу и ее тут же охватило темное пламя, унесшее с собой ее страницы. – Значит я не ошибся: Вы и есть Смерть… Долго же я ждал встречи с Вами, и вот, наконец, я могу снять эту ужасную маску! – доктор снял шляпу одной рукой, а второй аккуратно потянул маску за клюв так, чтобы травы внутри не высыпались. Его морщинистое худое лицо озаряла улыбка, а красные от усталости глаза наконец были счастливы. Впавшие щеки свидетельствовали о нехватке пищи, но по телосложению доктора нельзя было назвать голодающим стариком. Он сделал глубокий вдох и ощутил тысячи прекрасных запахов, что дарует лес, запахи, далекие от тех, что он ощущал в городах, деревнях и в одиноких хижинах: разлагающиеся трупы людей и животных, их пораженные безжалостным недугом, прогнившие тела; всюду запах пота, крови, гнилого мяса, трупного разложения, мочи и, наконец, гари, после сотней сожженных ночью трупов – ужасная, но давно привычная картина для чумного доктора… и повсюду крысы. И травы, которые он так усердно собирал, а после складывал в клюве маске, не всегда спасали от того букета запахов, предоставляемого ему болезнью, перед которой все равны. – А что касается книги: люди верят в то, во что хотят верить – это уже давно неоспоримая истина. Если люди считают, что пара строчек, написанная все теми же людьми (хоть и гораздо более умнее), спасет их от адских мучений, так искусно приводимых в исполнение слугами Люцифера, то это их выбор, и в этом их глупость, ибо я не уверен, что все это правда. Я не знаю и не хочу предполагать, что ждет меня после конца моего земного пути: увижу ли я ангелов или буду гоним и измучен бесами, а может лишь пустота и ожидает меня – это неведомо никому. Мы не должны думать об этом, не должны идти на поводу тех, кто утверждает об истинности книг, рассказывающих нам о путешествиях души нашей! – доктор замолчал. – Ты поистине мудрый старик, хм… Ты прав, говоря, что люди глупы и опрометчивы: они кичатся своей мудростью и мудростью своих книг, когда столь слепы друг к другу; они убивают друг друга, крича о мире и согласии, о добродетели и спасении душ невинных; они любят красоту мира, держа в руках топор и кирку; в конце концов, они с отвращением говорят о животных инстинктах, когда давно уже в своей дикости обогнали самих зверей! Человечеству нужна чума, чтобы открыть ему глаза, чтобы показать насколько оно жалко и ничтожно, насколько оно глубоко потонуло в своем же гниении! И… хоть какая-то работа для меня, ха-ха! – раздался тихий, но пронзительный смех Смерти. – Скажи мне, старик, ты видел все ужасы чумы, ты мучения умирающих больных, и неужели ты не боишься меня? – Нет… я ждал Вас! Я наблюдал, как вы принимали в свои объятия людей, как они, измученные и уставшие, обретали истинный покой и умиротворение, как души покидали тела, оставляя их в этом мире покоиться, подобно в вечном сне – и никогда мне не было страшно! Мне жаль, что я потеряю столь прекрасную вещь, как жизнь, но я счастлив, что смогу отдохнуть… – Тебя забрала чума, старик… ты не выстоял под ее натиском: моя добрая сестра поборола и тебя, все вы, люди равны перед Смертью, рано или поздно я заберу всех… Я рад говорить с тобой, старик! Сегодня прекрасный день, чтобы забрать столь прекрасного человека! Скажи мне только: кто был в той хижине? Лицо доктора поникло, а в голове мигом пронеслись картины прошедшего дня: молодая, прекрасная девушка, в вечном сне склонившая голову над покойной старушкой, а вокруг дух чумы и ее жестокий, лишенный жалости и сожаления смех. Слеза скатилась по морщинистой щеке старика и упала на дрожащую руку. «Моя дочь и любимая женщина, – шепотом произнес он. – и я жалею лишь об одном: что не был рядом, чтоб Вы смогли забрать нас вместе…» – Ты снял маску… Там, внутри! Ты поцеловал их… Ты мог бы жить, но ты вызвал меня… – голос Смерти был задумчив. – Порой я удивляюсь людям… Ваша любовь, как и глупость, поистине непостижимы и безграничны! Ну что же, это твой выбор, старик. Нам пора прощаться… – Я был рад встрече с Вами! Эх… прекрасный день! Смерть пожал старику руку, и темное пламя медленно уносило с собой душу доктора, превращая его тело в пепел. Смерть посмотрел на луну, оглянулся вокруг, любуясь лесом и величественной красотой природы, окружающей его. Он опустил свой взгляд на лежащую рядом с черной шляпой маску. «Requiescat in pace… Покойся с миром, старик…» – послышалось из-под капюшона. Смерть поднял маску, посмотрел в ее пустые глаза и рассыпался во тьме теней.