Внутри кошмара

Любви вам, достойнейший учитель! Ваше письмо наполнило радостью моё сердце и побудило меня вознести хвалу Высшим богам, ибо тот факт, что Вам удалось пересечь Пустые равнины, сохранив жизнь свою и рассудок, вселяет надежду и в нас, смертных. В своём послании Вы выразили желание больше узнать о тех чудовищных и странных грёзах, что посещали меня незадолго прежде нашей встречи в старой роще близ окраин Внешнего города, пролившей на жизнь мою луч благотворного и бесконечно чистого света истины. Тогда, обратив внимание Ваше на этот предмет, я тут же счёл его недостойным упоминания и предпочёл оставить, коль скоро внимание Ваше было сосредоточено на вещах неизмеримо более важных, да и разум мой противился неприятным воспоминаниям. Не менее явное и жестокое нежелание вновь вызывать в памяти чудовищные образы я испытываю и сейчас, но авторитет Ваш и уважение к Вашим исследованиям убеждают меня это сделать, тем более что воспоминания мои отчётливы, несмотря на упорные мои старания растворить их в реке забвения на протяжении десятков циклов. Кроме этого, ниже вы найдёте рассказ обо всех событиях и обстоятельствах, что оказали влияние на мою умственную жизнь, ах, если бы ужасные сны являлись только её продуктом! Более того, вы можете найти интересными некоторые факты, общеизвестные и очевидные в пределах Внешнего города, но странные для пришельцев с запада. О происхождении моём мне известно немногое. Первые эфемерные воспоминания включают компании дружелюбных людей, книги, благоухающие сады и богато обставленное здание из тёсаного камня с песочного цвета стенами, где я со своёй семьёю либо жил, либо часто бывал в гостях. С блаженной улыбкою встречаю я эти образы, хотя и не могу судить о том. Являются ли они действительным отражением прошлого или порождены моим сознанием. Последующие же образы более реальны. Вероятно, Вам доводилось слышать об эпидемии бледной смерти, свирепствовавшей с одинаковой силой во Внутреннем и Внешнем городах. Болезнь не делала различий между полами, сословиями и прочими обманчиво важными для смертных свойствами человеческого существа. Вряд ли Вы представляете весь ужас, который раскалённым клеймом врезался в память мою, затмевая события, подобно тому, как ожог от клейма уничтожает естественный рисунок кожи. Бледная смерть забирала души, оставляя осквернённые тела непригодными не только для Гидры, но даже и для самой Земли, доброй матери всех нас. В то чёрное время люди затевали разговор со своими знакомыми, имея основной целью выяснить, пребывает ли ещё собеседник в мире живых. Ибо тела, отвергнутые Землёю, прежде чем движущая их сила присоединится к демонам в их безумной и непостижимой пляске на внешних сферах бытия, имели обыкновение возвращаться в свои жилища, увлекая за собою своих прижизненных близких. Часто за ними следовали врачи, тяжело вооружённые и имеющие при себе сосуды с жидкостью, горевшей жарким пламенем, которому предавали дом со всеми его обитателями, живыми и вернувшимися к подобию жизни. Сейчас, по прошествии сотен циклов, истинные обязанности врачей многими забыты. Помочь человеку означает словом - в первую очередь - и снадобьями скрасить или облегчить его страдания. Остановить эпидемию означает предать огню всё, чего она коснулась или могла коснуться и молить Высших уберечь нас от нового удара. При всей нашей неоправданной ненависти к этим людям, именно им Вы обязаны тем, что встретили меня при жизни и во плоти. За ужасом следует бегство. В панической жажде обрести спасение я утратил чувство реальности, и память моя, утратив основную нить, на которую можно подобно бусинам нанизать события, лихорадочно собирала их вместе, пока не сдалась под тяжестью мелких и вряд ли важных деталей. Помню стены, лестницы, грязь, боль, крики, рычание, удары, желание бежать дальше... Помню, как бродил по Внешнему городу, и, завидев меня, люди отворачивались либо устремляли взор долу, запирали двери, закрывали ставни. Помню желание обрести приют, которое вело меня прочь из города, в леса, где при достаточном везении можно было прожить не один цикл, даже при том, что изменения, постигающие людей лесов, делали такой способ избежать преследования крайне непопулярным даже среди отъявленных преступников. Однако Высшие сжалились надо мной - а может, просто приберегли для более изощрённых пыток? Так или иначе, мне встретилась группа собирателей, овеянных легендами добытчиков растений, минералов и прочих редких и высоко ценящихся материалов, необходимых врачам и колдунам, жрецам и алхимикам и вообще являющихся неотъемлемой частью жизни города. В тот день я получил первую в своей жизни работу, состоящую в переноске вещей и останков наименее удачливых членов экспедиции. Успешно пройдя это испытание, я был принят в состав группы. В те моменты, когда события развиваются стремительно, а решения принимаются автоматически, когда ясный взор критического мышления застлан пеленою тупого отчаяния, происходящее воспринимается нами как должное. После того как глаза мои видели огонь, уши слышали пронзительные крики, царапающие душу подобно тому как ноготь царапает стекло, а ноздри разъедал запах горящих ткани и плоти; погони, побои, голод, немое изгнание, смертельный риск и работа, определившая жизнь мою на сотни циклов были восприняты без тени удивления. Сгибаясь под тяжестью странных и отвратительно пахнущих предметов, я не занимал себя мыслями о будущем, равно как и о том, сколь важным для меня окажется этот день. Естественно и то, что такое состояние ума благоприятствует на начальных этапах обучения, что вскоре принесло свои плоды. Работа моя заключалась в чистке одежды и снаряжения, заточке инструментов и оружия, и, что само собой разумеется, роли вьючного животного. Вам, как личности странствующей, безусловно, известно, что из всех вьючных животных наиболее выносливым и неприхотливым является человек. В качестве оплаты я получил место в бараке, еду и, если группа переживала благоприятные для себя времена, две крупинки золота в день. Такого количества золота хватало на половину кружки чистой воды. Для сравнения скажу, что младший чиновник во Внутреннем городе зарабатывал в то время около напёрстка в сутки, независимо от того, посещал ли он вою контору. Хотя собиратели лишь доставляют материалы, употребляемые в дальнейшем специалистами, ремесло требует знания азов ведовства, к коим вскоре приобщился и я. Мне были открыты не только способы, места и время сбора и подготовки сырья, но и многие тайны трав и корней, камней и пыли, животных и человеческих организмов. Да, последние нередко являлись тем самым материалом, придирчивыми потребителями которого были колдуны, жрецы и некроманты. Хотя жизнь моя была насыщена событиями, сны оставались обыденными: мне являлись отзвуки мыслей Древних, толпящихся у врат в наш мир, великая Гидра, раскинувшая щупальца в своём храме, когтистые лапы демонов, пытающиеся во мраке нащупать огонёк моего сознания, а чаще всего – просто отголоски дневных событий. Подобно всем людям, я скользил по спокойной глади реки своих времени и пространства, изливавшейся в океан обладающих большей размерностью пространств и времён, минуя водовороты, устремляющие незадачливых сновидцев в пучины безумия и хаоса. Так было до того дня, когда мне явился Внутренний сновидец. Человек отказался назвать своё имя, что во всех мирах есть разумный и оправданный шаг. Встретиться во сне с чужеродным разумом – обычное явление, но предположение о том, что на внутренних сферах могут обитать подобные нам люди, и, более того, сферы эти настолько стабильны, что один и тот же дух может пребывать в одном и том же живом теле несколько десятков наших циклов – ввергло меня в состояние шока и глубочайшего ужаса, имя которому – ангст. В ту ночь мои неокрепшие представления о мире были не просто перевёрнуты с ног на голову, но завязаны в прихотливейший узел. Вы, разумеется, можете возразить, что, хотя по мере движения к центру бесконечности возрастает мера хаоса, сама вероятностная природа последнего предполагает возможность обратного; не говоря уже о прихоти неиминуемого существа, танцующего в центре всех сфер (молю Великих о том, чтобы они имели общий центр!). До встречи с Вами мои представления о мироустройстве рассмешили бы даже улитку, и, хотя из Ваших знаний следует, что они столь же близки к абсолютному невежеству, сколь и мои, я благоговею перед Вами и рад тому, что теперь имею хоть какую-то защиту от чудовищных откровений изнутри. Но обо всём по порядку. Первое видение посетило меня в двадцатую ночь одиннадцать тысяч сто первого цикла от прикрепления Гидры – вряд ли дате сей суждено изгладиться из моей памяти – и было скорее странным, чем ужасным. Если сны мои вызваны душевной болезнью, то началась она именно тогда и могла быть следствием опасных, хотя и вполне обычных обстоятельств моей работы. В девятнадцатый день, как, впрочем, и ранее, начиная приблизительно с пятого дня, группа наша занималась сбором огненных корней. Невежи отрицают существование этого растения, но Вы, как опытный знахарь, безусловно, сталкивались с ними и знаете об особенностях, если бытие красных корней будет позволено так назвать, произрастания. Работали мы в безымянных подземельях на юге старого кладбища – оно было старым задолго до того, как первый камень лёг в основание стены Внутреннего города, и до сих пор превосходит последний размерами. Возможно, катакомбы были сооружены Древними ради огненных корней, ибо именно страдания погребённых заживо и слизь вурдалаков, отфильтрованные сквозь толщи грунта, служат идеальной питательной средой для спор этого ценного вида. В подземелья спускался я один, ибо был либо наиболее ловким, либо наименее ценным членом группы, а вероятно, тем и другим одновременно. Здоровый человеческий глаз способен различить в полнейшей тьме единичную частицу света, и даже такой ничтожно малый квант, попадая на растение огненного корня, становился губительным для него – листья и щупальца его мгновенно испарялись, выбрасывая в воздух смертоносный при контакте с кожей эфир, сотрясаемый звуками, какие смертному не дано услышать, но какие неминуемо и необратимо сводят добытчиков с ума. Всхлипы, вой и сопение моих недостаточно удачливых предшественников являлись непременным сопровождением в моей опасной работе. Входить в подземелья с оружием считалось дурной приметой, поэтому несчастных безумцев, пожирающих друг друга в затхлых лабиринтах, приходилось избегать, ориентируясь на слух. Абсолютная тьма, постоянная угроза жизни и рассудку и необходимость концентрации внимания в течение длительного – до дня – времени могли спровоцировать разрушение моей неокрепшей души. Полагаясь на осязание, было совсем непросто отделить нужные корни от остальных и спастись от укусов обитающих в гнилостной почве существ, в то время как частица постороннего растения или, упаси нас Великие, животной ткани – такой как крови – могла спровоцировать непредсказуемые реакции и другие перерождения материи. Авторитет и сами жизни группы напрямую зависели от чистоты сырья, ответственность за которую лежала на моих сгорбленных плечах. Однако были у этой работы и благие стороны. Огненный корень оправданно получил своё название, ибо живые корни растения легко расплавляли боевую сталь и испепеляли ткань и дерево; а посему для сбора применялся редкий и дорогостоящий в наших местах графит, о других чудесных применениях которого я знаю благодаря Вам, учитель. Более того, в одиночестве под покровом тьмы можно было отламывать и присваивать себе мелкие кусочки свинцовых светонепроницаемых контейнеров – Ваш урок о полезных свойствах свинца мне запомнился отлично. Огненный корень ценится высоко, а точнее – на вес золота вместе с тарой, поэтому я, добывая несколько кружек в день, получал не несколько крошек золота больше обычного и позволил себе покинуть барак и снять отдельную комнату на чердаке старого доходного дома на Дымной улице, что смертоносной змеёю обвилась вокруг странных и древних зданий на южной окраине Внешнего города. Впервые в жизни я имел личное пространство, которое использовал для размещения любимых книг, алхимических инструментов, образцов различных живых, мёртвых и других организмов и минералов, личных вещей, охранных и прочих знаков и печатей Древних, которыми покрыл стены и другие поверхности комнаты, стерев прежде менее эффективные символы, начертанные моим предшественником, и – прежде всего – для сна, который был мне столь необходим. Именно спокойный сон, в относительной изоляции от запаха других людей, шумов и мелких демонов, посещающих недостаточно защищённые жилища под прикрытием ночи, свободный от беспокойств за свои жизнь и более или менее ценное имущество, позволил моей мысли развиваться, устремляясь в горние сферы. Тогда я начал свои алхимические изыскания в области глубинных преобразований материи, вроде тех, что имеют место внутри Гидры во время жертвоприношений. Успех в этом предприятии сделал бы меня влиятельным – нет, более чем просто человеком – влиятельным существом, близким – да простят меня Высшие – к самой Покровительнице. Но, продолжая и сейчас свои научные поиски, в суть которых из-за постыдного малодушия не посвятил в своё время Вас, я всё более уверяюсь в том, что указанные преобразования совершенно недоступны смертным. Уединение, опасная работа и честолюбивые устремления, безусловно, влияли на течение моей мысли, смущаемой также странным демоном, обитающим внутри странной лампы, сооружённой мною по Вашей схеме. Удачное сочетание металлов и человеческой мочи сделало возможным создать между заточенными обломками графита подобие молнии, горящей достаточно долго, чтобы читать ночи напролёт. И, хотя свежая кровь позволяет извлекать из демонического светильника более сильные и яркие разряды, незримое чудовище, обитающее в лампе, принимает оба вида пищи. Как бы то ни было, я заснул задолго до заката Солнца, ознаменовавшего начало роковой двадцатой ночи, ибо экспедиция за корнями до предела истощила силы моего тела и души моей. Снилось мне, что я бреду по берегу широкой реки, по большей части скалистому, но имеющему и покрытый щебнем пляж шириной в несколько сотен ступней, обрывающийся у обширной – до неестественно близкого горизонта – болотистой заводи. Холод пронизывал тело моё, ибо было время холода, и грунт, деревья, валуны, удалённо стоящие рассыпающиеся по причине ветхости своей бревенчатые дома, странное металлическое строение, состоящее, казалось, из одной только арочной крыши и торцевых стен и странный предмет поистине чудовищных размеров и массы, были покрыты слоем снега, льда и других форм кристаллизованной воды. Тонкой ледяной коркой подёрнулась и поверхность реки, и только слабое течение и всплески рыб на удалении от берега выдавали скрытую в ней жизнь. С течением времени снег постепенно исчезал, и, в конце концов, заиндевелому пейзажу пришла на смену сочная зелень, полнокровные побеги которой тянулись к Солнцу – ибо ночь сменилась днём – как бывает только в разгар времени зноя. Здесь, во Внешнем городе, всего лишь в сотнях тысяч шагов от великих морей, название которых мне пока что неизвестны, разница между временами зноя и холода невелика, но Вы наверняка в странствиях своих видели и более выраженные их проявления, и столь быструю смену времён, имеющую место, как говорят, вблизи магических полюсов. Так или иначе, эти изменения происходили на фоне основных событий, и им была уделена лишь малая часть моего внимания. Посмотрев под ноги, я увидел, что иду по рельсам, вроде тех, что используются при добыче в больших количествах ископаемых минералов, но имеющим в разы более широкую колею. Рельсы были не столько отлиты, сколько выпрессованы из металла, значительно более твёрдого и, скорее всего, в десятки раз более прочного, чем наиболее твёрдый чугун, применяемый кузнецами в их работе. Ноги мои были босы, и, невзирая на снижающий чувствительность холод, я машинально отмечал свойства металла, как и подобает, пусть даже во сне, настоящему алхимику. Симметрия и постоянство сечения этих диковинных рельсов могут иметь место лишь во сне. Двигаясь по правому от меня рельсу – что позволяло мне не ступать по воде – я приблизился к чудовищного вида стальному объекту, который оказался вереницей крытых вагонов, набитых людьми так же полотно, как самые дешёвые бараки Внешнего города. Все эти люди были живы, но мысли их вращались вокруг этого места, охватывая состав, других людей и видимые элементы пейзажа. Вагоны приводились в движение громадной безлошадной повозкой. Чувствовалось, что изнутри она набита демоническими приборами, рассчитанными на то, чтобы оперировать энергиями в миллионы единичных взрывов. Такие мощности, впрочем, необходимы для перемещения столь тяжёлого состава. Но зачем же строить транспорт их тяжёлых и дорогостоящих металлов? И какие невообразимые и противоестественные демоны таятся внутри диковинной повозки? Последняя мысль привела к тому, что кровь застыла в моих жилах от внезапно охватившего меня ощущения вселенского зла и ужаса. Ни на стенах вагонов, ни на людях, не было никаких охранных знаков, что позволяло мне слышать мысли, подобно тому как мы слышим человеческий голос на расстоянии в несколько ступней, но… слушать было нечего. Ни одна из мыслей жителей состава не заходила дальше уже упомянутых предметов. Вам наверняка знаком страх обычных людей перед носителем слабого ума – не помутившегося в результате встреч с демонами, но именно слабого по природе своей, неспособного постигать нематериальные сферы, неспособного задавать фундаментальные вопросы. Даже бывалый воин содрогается от ужаса перед живой человеческой плотью, лишённой искры божественного света, более того, кощунственно погасившей в себе эту бесценную искру… Представьте же себе, что почувствовал я, столкнувшись с сотнями таких людей, заключённых внутри повозки! Больше того – эти пустые мысли были по большей независимы друг от друга – то есть странные люди были глухи к мыслям соплеменников и не слышали этой какофонии безумных и бессмысленных образов. Внутри повозки находился человек. Чуть позже, став на выступающую часть машины, я увидел его – человек склонился над странным календарём. Тогда я не понял его устройства: никаких обозначений фаз, только числа, записанные по порядку в семь столбцов. Внимание моё привлёк другой представитель странной идиотической расы, который, покинув свой вагон, прогуливался бесцельно вдоль состава и, в конце концов. устремил взгляд свой в сторону заводи, откуда ранее пришёл я. Рельсы на своих неестественно одинаковых шпалах стрелой проходили по пляжу и уходили в затон, де пролегали на такой глубине, что возмущали плёнку на поверхности воды – по этим возмущениям легко было отследить их – но не нарушали целостности этой плёнки. Человек вошёл в строение с полукруглой крышей через низкую дверь в его торцевой стене, выполненной также из тонких листов металла. Справа от него, за низкой перегородкой, сидела необыкновенно толстая женщина – её мысли были заняты раздражением, обусловленным, похоже, самим собой, и ворохом цифр, сути которых она не понимала, но обращалась с ними весьма небрежно. Строение имело сотни две ступней в ширину, длину же его не охватывал глаз: дальний торец, если он и был, терялся в полумраке. Человек из вагона принялся задавать женщине вопросы о движении состава и о причинах его остановки. Из её столь же неучтивых, сколь и безграмотных кратких ответов – ибо женщина с трудом складывала слова во фразы и посему старалась изъясняться кратко – я заключил, что стальной монстр тяжеловесного состава мог двигаться с огромной скоростью, которой позавидовали бы владельцы лучших коней во Внутреннем городе. Замечу, что обитатели Внешнего города не держат лошадей, коль скоро здесь нет пищи для них, более того, рано или поздно опрометчиво оставленная здесь лошадь сама становится пищей, чаще всего для людей. На этой земле было принято строить рельсовые дороги, и сотни чудовищных безлошадных повозок двигали по ним людей и прочих животных, топливо и другие грузы в стальных вагонах различных форм. Сейчас состав, с которого сошёл странный незнакомец, вышел из строя и был отправлен сюда, чтобы не мешать движению себе подобных в ожидании людей, занимающихся ремонтом. По затопленным рельсам поезд двигаться не мог, поэтому данное ответвление рельсовой дороги являлось, по сути, тупиком. Всё это было интересно, и, должно быть, моё больное воображение навеяло эти необычайные мысли и видения людей, чьё невежество оскорбляло даже низших из богов. Но наиболее ужасным в этом нездоровом сновидении были не люди, не их механизмы и не их пустые мысли. Из разговора внутри металлического здания я усвоил противоестественный и чудовищный способ исчислять дни, принятый у людей этой изумительной расы: они опирались на вращение Земли. В то время, когда даже ребёнку известно, что, при всём уважении к матери всех нас, она суть всего лишь колоссальных размеров глыба камня, беспорядочно вращающаяся под действием собственной инерции, сил телесного магнетизма и прихоти богов, и попытка основать систему измерения времени на её неверном и беспорядочном движении есть ужасная и неоправданная нелепость. Вам, несомненно, известен принцип счёта времени, принятый в Городе, естественном принципе, который зиждется на циклах Луны, которая есть Глаз, Светоч и Врата из нашего мира в место заточения Древних, и оттуда – в наш мир; которой подчиняются потоки магии, нападения демонов любой природы, алхимические, неромантические и прочие ритуалы, морские приливы и даже обращение и перерождения жидкостей внутри женского тела, продуктом коих являемся и мы с Вами. Да что мы – даже великая Гидра требует приносить ей жертвы строго в начале цикла! Имея дело с демоническими и колдовскими обрядами нашей повседневной деятельности, полезно и жизненно необходимо иметь твёрдый метод жизнеизмерения, опираясь на который, можно сохранять здравый рассудок и даже развивать его посредством наблюдений и исследований. Проснувшись, я долго не мог прийти в себя от пережитых ужасов ночи, после которых реальные опасности, коим подвергался я при выкапывании ощупью раскалённых корней из ядовитых и кишащих отвратительной жизнью грунтов, показались мне детской игрой. Сны о странных людях – если этих тварей, имеющих сходные с нашими облик и язык вообще дозволено так называть – посещали меня и в двадцать первую, и в некоторые последующие ночи. Кошмарные сновидения изматывали мой разум и смущали душу мою, и, в конце концов, это – а, быть может, и не только это – побудили меня к занятиям естественной магией, которая, как наверняка известно Вам, по силе воздействия на нас, смертных, превосходит все демонические и прочие наваждения. Не имея ни собственного опыта близкого общения с девушками, ни каких либо сведений в книгах об этом предмете, я действовал практически наугад. Правда, домовладелица ежециклично получала свежий экземпляр «Нижних юбок», где, кроме восхваления продукции портных с весьма сомнительной репутацией, присутствовали и подробные описания сцен эротического и порнографического толка, снабжённых иллюстрациями, выполненными без особого искусства дорогостоящими цветными мелками. И мне, на правах жильца, доставалось несколько страниц из старых журналов: качественная бумага была в дефиците, и свежепрочтённая корреспонденция хозяйки немедленно раздиралась жильцами на отдельные листы для собственного, вряд ли заслуживающего упоминания, употребления. Никто кроме самой хозяйки подобные журналы не читал, ибо самые фантастические сцены телесной близости вряд ли отражали полностью даже базовые естественномагические ритуалы, а самые смелые похабные картинки меркли в сравнении с верно понятой диаграммой Жизни. Более того, часто в сценах соития участвовали несколько мужчин или (и) несколько женщин, что сводило эффект ритуала к нулю. Мой опыт жизни в бараках включает случаи участия в подобных групповых слияниях – разыгрывающиеся рядом сцены не позволяли заснуть и побуждали принимать в них активное участие, а следствием такого участия были лишь усталость и тоска, а зачастую и отвратительные болезни. Однако чудовищная жадность домовладелицы закрывала пред нею путь в царство магии. Занятия, которым, помимо изучения одежды, она предавалась в одиночестве за чтением журналов, также не имели магической ценности и сопровождались растратой такого количества дорогостоящей относительно чистой воды, что любой честный человек на её месте был бы разорён. Так или иначе, я утомил своих соседок по дому и посетительниц таверны в нижнем этаже своими неуклюжими попытками завязать знакомство. Изыскания в этой области заняли несколько дней. Забросив чтение, алхимию, одиночные экспедиции к городским стенам и другие свои занятия, кои занимали всё моё время, свободное от основной работы, я, как последний идиот, упражнялся в сомнительном искусстве улыбки и начала разговора. Повесть об этих днях не имеет отношения к обсуждаемому предмету и Вас, многоопытного исследователя, только позабавит, поэтому скажу только, что с приходом нового цикла Высшим было угодно наблюдать, как я проведу первый в своей жизни ритуал Возрождения, и Они дали мне такую возможность. Той ночью, когда я впервые тайком провёл в комнату свою возлюбленную подругу, представившуюся как Рысь, Луна представляла собой тончайшую полоску в мутных небесах, откуда зеленоватые звёзды, презрительно мигая, косились на наш мирок, что побуждало нас теснее прижиматься друг к другу, неслышно ступая по лестнице. Поборов своё стеснение, мне удалось вступить в плотский союз с нею, и с того момента образ Рыси навсегда запечатлелся в самой крови моей. Следующей ночью, справляя Возрождение, я настоял на полноценном проведении ритуала в согласии с предписаниями старой магической школы, существовавшей ещё среди далёких предков наших, имевших щупальца и глаза-отростки, заглядывавшие без тени страха во внешние сферы, а иногда и далеко за них. Произнеся краткое обращение к Хаосу, я принялся робко вылизывать её пальцы, и в тот момент пробудились мои древнейшие инстинкты, направляя каждое действие, каждое слово, каждый взгляд. Исполняя свою часть Возрождения, я исследовал в мельчайших подробностях линии и запахи её тела, проникаясь этой близостью и сокровенными желаниями, извлекая её движущее начало и сцепляя со своим… В результате души наши тесно и нераздельно сплелись, и на рассвете я уже не мыслил себя в отрыве от Рыси… В то светлое для себя и для нас время необъяснимые сновидения не возвращались и были практически забыты, главным образом за счёт того, что я попросту не погружался в глубокий сон. Рысь переселилась ко мне, что обошлось нам обоим недёшево, ибо домовладелица подняла плату за свою убогую комнатку на небывалую высоту, при этом визгливый голос её, напоминающий звон лезвия пилы, застрявшей в твёрдой древесине, требовал немедленно убраться, в то время как блеск алчных поросячьих глазок её, обильно заплывших жиром, говорил об обратном. В конце концов, вожделенная договорённость была достигнута. Рысь жила со мною. Аромат и тепло её тела занимали все мысли мои, вызывая возбуждение или просто заставляя наслаждаться каждым мгновением близости с нею. Однако связь наша нашла своё статическое равновесие, став в среднем несколько более спокойной. На пятнадцатый день, придя на работу, я стал свидетелем странного феномена. Здание, в котором работал и жил наш прежний клиент, обратилось в кучу щебня, а сам он вознёсся в горние выси, оставив нам лишь сломанные и обугленные кости и клочья дымящейся плоти, что явилось достойным завершением жизненного пути великого алхимика. Никому не суждено узнать, была ли моя небрежность при сборе корней причиной катастрофы. С тех пор мои служебные задания включали сбор растений не менее – зачастую и значительно более – редких и опасных, чем огненный корень, но, по крайней мере, доступных зрению и растущих на поверхности Земли, а не во чреве её. В общем, жизнь моя стала обманчиво спокойной, что было справедливо до той ночи, когда во сне моём снова возник человек из поезда. На этот раз взгляд его был сконцентрирован на странном устройстве, лежавшем на открытой левой ладони его. Тогда я поймал себя на том, что ещё не вступал в разговор со странным обитателем мира грёз, и вряд ли тот вообще знает о моём существовании.