Говорят...

      Ах, знал бы Себастьян, как ему к лицу красный цвет!       Если и можно восхищаться его дьявольской красотой пуще прежнего, то лишь когда он захлебывается собственной кровью. Алеют тонкие уста, алеет точеный подбородок; кровь хлещет из ран ручьями — и Грелль готов поклясться, что нет в мире зрелища обольстительнее.       Говорят, кровь демонов черная и отдает горечью и тленом, но Грелль точно знает, что у Себастьяна кровь ничем не отличается от человеческой: горячая, вишнево-красная, с привкусом железа. Чтобы выяснить наверняка, пришлось немного расписать его Косой Смерти, но результат того стоил.       На Себастьяне все заживало как на собаке, а Грелль так порывался обрядить любимого мужчину в свой любимый цвет... кто бы знал, что у совершенства есть предел.       О демонах вообще сочиняют много баек — одна невероятнее другой, но въедливости и упрямства Греллю не занимать: слишком уж много о них говорят, а на службе — тем более, да с такой охотой, что очередную выдумку невмоготу опровергнуть.       Все без исключения утверждают, что у демонов нет души, но если нет души, то нет и сознания, а Себастьян овощем отнюдь не выглядит.       Душа его очень старая, отягощенная тысячелетиями воспоминаний, почти уставшая от вечности. Грелль держит ее на кончике Косы Смерти и не может налюбоваться ее неистовой темной яростью: душа демона — молодого или старого, неважно — при любом удобном случае стремится к свободе, а душа Себастьяна — подавно. Этот паршивец даже контракты с людьми умудряется заключать так, что в итоге дурачит свою жертву, жнецов и пару сородичей сверху. И Греллю отчаянно хочется приручить такую неспокойную душу — тело он уже заполучил.       Говорят, демоны — искусные любовники, но об их своенравности и требовательности почему-то помалкивают. Себастьяна нужно было заслужить — хитростью ли, умением убеждать ли, но Грелль однажды добился своего, чтобы разочароваться.       Ту ночь он не забудет никогда. Себастьян целовал, стонал и извивался ужом, но в каждом вздохе и в каждой ласке сквозила неприкрытая фальшь; он делал, как велели, но с таким униженным видом, что хотелось выгнать его взашей. Грелль искал его любви, а нашел первоклассное вранье. И здесь баснописцы не прогадали — демоны врут, не краснея.       — Себастьян, а ты умеешь летать?       — Нет.       — Себастьян, а ты хоть иногда спишь?       — Нет.       — Себастьян, ты такой красивый, когда злишься.       — Нет.       — Себастьян, а тебя возможно убить?       — Нет.       Наглый лжец.       Лежит у его ног, смотрит в небо остекленевшими глазами и светит на всю округу своим богатым внутренним миром.       Грелль присел на влажную от крови землю и прикрыл Себастьяну глаза. Вот так — теперь он будто бы спит.       Однажды старина Гробовщик объяснял ему, почему у покойников пугающе-совершенные черты лица: дескать, при жизни у всех людей ассиметричные лица, но после смерти каким-то непостижимым образом они обретают идеальную симметрию. Быть может, потому временами Грелль поглядывал на Себастьяна как на покойника и порывался закрыть ему глаза.       Грелль приуныл. Провел ладонью по его щеке — уже почти холодная. Он снял перчатку и запустил руку во вспоротый живот — а внутри еще совсем горячо.       Коса Смерти взяла свое — даже всемогущий демон не вынес ее стали.       Мертвый демон — сущая небылица, но облачка пара в предрассветном морозце говорят об обратном — растерзанное тело медленно остывает.       Себастьян будто бы спит, но и не спит вовсе.       На бескровном лице застыли живописные багряные брызги.       Знал бы Себастьян, как ему к лицу красный цвет...