Спустя три месяца

      В этой комнате давно царит тишина: окна, заколоченные толстыми досками, грязными в чужой крови, за которыми не слышны никакие звуки; квартира грязна, пуста, одинока и полна безумными воспоминаниями. Здесь определенно жили люди раньше — люди добрые, не без грехов, но искренние и полные странностей и добра; они — словно мимолетное воспоминание, которого теперь нет.       Здесь был апокалипсис, ядерный взрыв, землетрясение… Война?       Ничего этого не было. Была одна большая мировая ошибка.       В комнате сидел мужчина, выглядевший лет на пятьдесят: седая голова, усталый и холодный взгляд, морщины, которые никогда раньше не были такими яркими на этом сером лице. На деле же он был младше, просто жизнь сыграла с ним плохую шутку. Мужчина, некогда бывший и врачом, и военным, и помощником консультирующего детектива (что уже давным-давно, в прошлом…) чистил свой вечный пистолет от черной запекшейся крови. На губах мужчины застыла сумасшедшая улыбка уж как три месяца. Он почти сошел с ума, оставшись почти единственным живым человеком в этом городе, полном ужасных чудищ. Чудища, именуемые «зомби», и оставили Джона Ватсона одного.        А раньше этот город был сказкой: тихий Лондон, серое небо, спокойное течение Темзы и изредка убийства, которые никогда не смогли бы сравниться с тем, что происходило сейчас. В какой-то момент наступил Судный День, и ничего не стало. Мир, каким бы плохим он ни был, превратился в обреченный к вымиранию военный полигон, где велась война против самой Смерти. Оставшиеся живые люди — кучка отчаянных, которые считали минуты до смерти.       А в этом доме Ватсон живет один в постоянном нарастающем страхе, боли и безысходности. Раньше это был его дом, такой тихий, такой уютный… А сейчас Джон знает точно: конец близок. Он борется за каждую минуту своего жалкого существования просто потому, что так правильно. Так сделал бы и он.       Джон еще помнит, как началось все это: авария на заводе… Выброс химикатов. Предупреждение об аварии по телевизору — и якобы все в порядке. Попытки выжить, нарастающее напряжение с новыми новостями о последствиях аварии. Мертвецы, которые восстали из мёртвых; победа над смертью — почти триумф, который был недолговечным:  зомби-чудовища питались живыми людьми, заражая неведомым вирусом, — как в дешевых фильмах о зомби. А через два месяца после начала этого ужаса Шерлок не вернулся с дела. Потому что не слушал Джона и продолжал работать.       И Джон, практически убитый изнутри, поклялся убить максимум этих адских тварей, пока сам таковой не станет (и он сам себя застрелит вовремя, пока не сойдет с ума). В Ватсоне проснулся беспощадный убийца, он отключил все свои чувства и эмоции, действуя лишь как оружие. Пожалуй, лишь одно чувство не убито, но зарыто глубоко внутри, потому что какие, черт возьми, здесь чувства?!       Джон осмотрел свою темную, укрытую от зомби, квартиру под номером  двести двадцать один «би». Сюда почти не заходят мертвецы. Лишь изредка затерявшийся представитель последствий катастрофы может по ошибке забрести в квартиру, но больше не уйдет и не успеет даже пожалеть о своём действии — четкий выстрел в голову  перекроет пути к отступлению. Кровь на столе, кровь у входа, кровь на кресле, кровь везде — и вся не Ватсона. Разбитое окно, порванные обои, дыры в стенах и разбитый бокал на полу — лишь малая часть разрушенного мира, причём столь малая, что вряд ли кто-то станет горевать по уничтоженному уюту. Прошло много дней с того дня, как разбился, например, тот бокал с красным вином. Вино высохло, бокал так и остался стоять. Кажется, так и город: он умер, но оболочка так и осталась. Никому ненужная.       Но кому нужен этот город, если мертва прошлая жизнь?       Прошло чертовых три месяца с того дня, как Шерлок не вернулся. Могло произойти лишь две вещи: он умер, или он стал зомби. Но за три месяца Джон не видел кого-либо, хоть близко схожего с Холмсом. Поэтому первый вариант более реален. От этого становилось лишь больнее, но все, что не убивает, делает человека лишь сильнее.       На улице холодно. Мертвяков стало слишком много. На холоде они не разлагаются так быстро — этт затрудняет выживание. Шел февраль месяц, достаточно холодный и снежный — редкий для Лондона. Снег успевал пробираться даже через окно и не таял, потому что внутри комнаты было очень холодно.       Джон встал с кресла и прошелся по квартире, заглядываясь невольно на остатки прошлой жизни: фотографии, вещи Холмса, которые являлись огромной памятью. Закончив круг, заглянул сквозь доски на окне: мертвецы хаотично шли по улице, медленно передвигаясь, в поисках свежего мяса. Ватсон нахмурился, перезаряжая пистолет, который все ещё грел в руках. В такие дни, когда группа нелюдей проходила по Бейкер Стрит, наиболее часто заходили незванные гости. Джон стал внимательней вслушиваться в каждый шорох. Стояла гробовая тишина, было настолько тихо, что слышалось сердцебиение Джона, слышалась эта жизнь, исходящая от мужчины.       Тихий шелест. Минутная пауза. Удар по дереву — резкий и нешумный. Грохот. Шаркающие шаги сначала по коридору, затем по лестнице.       У бывшего врача загорелись глаза. Он вытянул вперед обе руки, крепко сжимая в них свой пистолет. Он неслышно переместился в другой край комнаты, откуда обзор был лучше, спрятался за кресло, где некогда сидел Шерлок Холмс и думал своим гениальным мозгом, Джон ждал продолжения.       Шаги были медленными, на каждый пол отзывался ужасным скрипом. «Не учуял», — подумал Джон и напрягся еще больше. Несмотря на опыт, Джон каждый раз волновался как в первый: одна ошибка — смерть. А выстрел должен быть чётким, благо, военная практика не погибла сквозь мирное время.       Зомби все шел и шел. Передвигался медленно и лениво, крехтя и мыча поочередно. Он поднялся по лестнице и уже проходил последние ступени. Сквозь завесу темноты и пыли, поднятой Ватсон, можно уже было различать мертвяка. Его силуэт, скрюченный и побитый временем (время, право, не щадит даже мертвых), был достаточно высок и худоват, пальто было рваным. «Нет…, — качая головой и хмурясь, убеждал себя Джон, — этого не может быть. Это не он…» А мертвец меж тем шел, и сомнения с каждым шагом развевались как та дымка в комнате: это он.       Бывший врач не опускал оружия из рук, хотя руки затекли. Но заметно расслабился с шумным выдохом. Он нахмурился еще сильнее и стал дышать очень громко, выдыхая ртом ледяной пар. Таким образом он уже выдал себя, и шансы на выживание стремились к нулю так же стремительно, как возрастала скорость шагов мертвеца. Тот уже заметил Джона и стал быстро направляться по траектории к нему; интервалы между скрипами пола сокращались. Инстинкты, или что там у мертвецов, видимо, говорили о том, что оружие в руках «пищи» смертельно опасно, и зомби стал двигаться осторожнее, когда уже мог более-менее точно разглядеть детали на живом человеке. Он не сводил взгляд потухших мертвых глаз, мутных, с едва различимыми зрачками, с пистолета.       Джон стоял неподвижно за креслом. Он боялся сделать что-то неправильно, потому что сейчас его терзали ужасные сомнения. Он не знал, что будет дальше, как действовать через несколько долгих секунд. Зомби сделал несколько шагов и остановился прямо напротив Ватсона. Джон посмотрел прямо в глаза мертвецу. Черт, он готов был поклясться, что встретился с ним взглядом.       Глаза, мертвенно-голубые, смотрели прямо в душу. Издалека действительно было ощущение, что глаза не имеют зрачков, но вблизи их можно было отчётливо увидеть. Они не были безумными, мертвыми или повернутыми на том, чтобы сожрать все живое. Они были его глазами. Измятый и порванный деловой костюм — ежедневный наряд — выделялся на фоне бледно-зеленой кожи в крови, темной и сухой. Ватсон не увидел следов сильного разложения, отчего был крайне удивлен. Он отошёл на пару шагов назад, сжимая оружие так сильно, что костяшки пальцев побелели. Он осмелился произнести имя, которое не произносил более двух месяцев:       - Шерлок… Господи, что с тобой стало…       А зомби не двигается. Или изучает, или готовится напасть. Джон понимает, что сходит с ума, делая маленький шажок навстречу. Не видя реакции, он сделает еще шаг, находясь уже на действительно опасном расстоянии. Настолько опасном, что зомби стоит лишь вовремя прыгнуть, и человека уже нет в живых. Но внутри врача уже был когнитивный диссонанс. Несмотря на многочисленные опыты, несмотря на все увиденное, на знание, что мертвецы ничего не ощущают и могут лишь убивать, несмотря на инстинкт самосохранения, Джон стоял на грани от смерти.       Однако он не прыгнул.       Джон, окончательно теряя кроху самоконтроля, протягивает руку и слегка касается плеча мертвого Шерлока. Зомби лишь кряхтит — не двигается. Ватсон хмурится, а глаза начинает неприятно щипать. Его инстинкт самосохранения уже бьет тревогу, кричит, вопит, требует убрать руку, а лучше: бежать и на бегу пристрелить эту тварь… Но Джон всячески игнорирует этот вопль и касается сильнее, чувствуя отвращение и напряжение. Все эти сомнения, радость, странное напряжение и лёгкий триумф и облегчение — за долю секунды. Все это произошло в один миг.       - Шер…       Но слова были прерваны глухим рычанием и резким перехватом руки Джона в следующую секунду. Ватсон яростно стал отбиваться, извиваться, слишком медленно направляя пистолет на руку зомби. «Лишь бы вырваться…» — тотчас волновался Джон, а алая пелена перекрывала глазам обзор. Мертвая хватка ослабла со случайным выстрелом в плечо мертвеца, откуда фонтаном брызнула кровь на стену. Джону хватило минутного смятения вырваться, от неожиданности теряя равновесие. Он слишком медленно отползает по полу, поднимает пистолет, целится в голову… А зомби вновь близко, и вот он уже прыгает. Выстрел. Джон зажмурился: слишком тяжело стрелять, видя родное лицо. Раздался глухой шлепок о землю.       Мертвый, во второй раз, труп практически лежит на Ватсоне. Врачу больше ничего не остается, как в последний раз взглянуть в окровавленное лицо своего некогда друга. Он оттолкнул от себя труп. Сев на корточки, он тяжело вздохнул, перевернул мертвеца на живот и коснулся его груди рукой. Нахмурился, прищурился и больше не бросал взглядов на зомби, уже собираясь уходить.       Резкая боль пронзила руку, которую сжимал монстр, пока Ватсон пытался вырваться и выстрелить.       Укус — цена, которую заплатил Джон за надежду.       Врач дотронулся до раны. Та гноилась, а алая кровь на руках Джона начала темнеть — заражение уже началось. И, не медля, Ватсон приставил еще теплое дуло пистолета к виску. Закрыл глаза. Шумно выдохнул и, с мыслью о том, что все кончено, спустил курок. Даже на улице был слышен выстрел.       Наконец для них наступил мир.