---
Детство, говорят, прекрасная пора, а школьные воспоминания — самые яркие и долговечные, наполненные радостью, горем и счастьем, взлетами и падениями, разочарованием, первой влюбленностью и крепкой дружбой. Видимо, на Диму Карпова это правило не распространялось. Не было ни счастливых моментов, ни дружбы, и уж тем более никакой любовью там и не пахло. Было как-то пресно, скучно, бессмысленно. Нет, никто его в школе, к его же собственному удивлению, не шпынял. Да и если быть достаточно откровенным, то даже учителя не шибко часто проявляли к нему внимание. В его классе творился хаос, потому что учительница (как же Дима ненавидел такие моменты) вышла из кабинета — Дима сидел тише воды и ниже травы, только бы внимание перевозбужденных озорством и придурью одноклассников не переключилось на него. Когда наступала большая перемена и в не менее ненавистную ему столовку стекались все его одноклассники, парень присаживался всегда за последним столиком, не потому что так уж не хотел ни с кем из класса контактировать — просто было не с кем. Вся эта чушь о сплоченных коллективах и дружных классах могла восприниматься за действительность разве что родителями учеников, которые этот самый класс при самом удачном стечении обстоятельств видели раза 4-5 в год, и то исключительно по случаю праздничных мероприятий. Реальность была не то чтобы далека от всей этой мишуры, но и сходств с той у нее было немного. Проще говоря: класс Димы Карпова делился на отдельные самодостаточные компашки, в каждой из которых банально не было места для застенчивого паренька, который никому из этих ребят не мог даже «привет» сказать без ощущения бешеного стука сердца в груди. В классе седьмом он, впрочем, даже с этой привычкой поспешил расстаться — очень уж его задевало показное молчание или саркастичные ухмылки в ответ. И так изо дня в день, из четверти в четверть, из года в год, из класса, черт возьми, в класс. Не у кого было списать сложную контрольную по физике, не с кем было обмениваться переписками на скучном уроке, не с кем обсуждать трепетно любимые Карповым видеоигры, да даже спросить домашнее задание не у кого! Тут уж, признаться, Дима трусил однозначно зря, за что нередко получал двойки на следующий день за невыполнение домашней работы. Но вопреки всему, Дима все-таки не считал свой класс таким уж плохим. По крайней мере он был точно не хуже класса параллельного, в котором, будто в чью-то злую шутку, собрали всевозможных говнюков. Это была уже не та традиционная вражда у параллельных классов — между «А» и «Б» вполне конкретно пролегала настоящая, как высказался бы их самый занудный ботан, «культурная пропасть». Глядя на контингент параллельного класса, сложно было представить хоть для кого-нибудь из них судьбу, отличную от попадания в тюрьму, наркопритон, на панель или чего хуже. Сплошь неотесанное быдло — что может быть лучшим анти-примером, от одного взгляда на представителя которого возникало бы острое желание ни в чем такому не уподобляться. Дима всегда считал себя выше них даже в совокупности, не стыдясь признавать хотя бы перед собой тот факт, что это немного поднимало ему самооценку. Но однажды этот же самый факт вышел ему боком, причем настолько, что Карпов навсегда учел пагубную для него мораль: «Оскорбили? Молчи в тряпочку, если не хочешь проблем!». Ирония была в том, что, стоило ему только ослушаться этой истины, как его жизнь менялась если не до неузнаваемости, то точно кардинально и не без последствий. В тот злополучный день ему просто не повезло, привычно погрузившись с головой в размышления, столкнуться на выходе из школы с девчонкой из параллельного класса. — Э, смотри куда прешь, дебил! — прокуренный, но звонкий голос неприятно резанул по ушам, стоило Карпову после неожиданного столкновения по инерции (и с ускорением в виде болезненного тычка кулаком в плечо) шагнуть назад. Не зная, что на него нашло, Дима оскорбленно выпалил в ответ, что ей стоило бы тоже поменьше считать ворон, а не предъявлять претензии человеку, перед которым сама виновата не меньше. На этом они могли бы разойтись, донельзя возмущенные друг другом, и Дима мог бы даже про себя отпраздновать свою маленькую победу, если бы поблизости не находилась остальная часть компашки. Дима и не заметил, как его окружили в кольцо. И он уже было зажмурился, приготовившись к ударам, но тех не последовало — только смех раздался со всех сторон, и Карпов уже не был уверен наверняка, что бы из этих двух возможных вариантов дальнейшего развития событий было бы унизительнее. — Ха-ха-ха, ну ты и шуганный, мля, — все еще смеясь, обратился к нему, вероятно, негласный главарь компашки, — и вот таким соплям вроде тебя хватает наглости обижать даму? Как оно часто случается, остроты вырывались наружу на пару мгновений раньше, чем здравый смысл успевал забить тревогу, а сердце испуганно забиться перед репликой, потому что Дима ляпнул первое, что пришло ему на ум: — А что, среди быдла существуют дамы? Возможно, не находись Дима непосредственно в центре событий, а наблюдай за этим, например, на экране телевизора, он бы даже засмеялся оттого, как синхронно вытянулись лица у каждого из компашки — так называемая «дама» на секунду даже перестала безостановочно жевать жвачку от недоумения. Карпов готов был поспорить, что в тот момент она попыталась вникнуть в смысл его слов, но на споры, увы, времени у него уже не было. И кто знает, чем бы аукнулся ему прилив краткосрочной храбрости, если бы один из парней вдруг не выступил в его защиту, очень удивив этим жестом своих друзей. — Серый, ты че, ебанулся?! — главарь стушевался, во все глаза смотря на подозрительно ухмыляющегося подростка, преградившего ему путь (если пару шагов можно было считать таковым) до не менее пораженного Карпова. Со своего места Дима, к сожалению, не мог даже взглянуть в лицо своему спасителю, чтобы убедиться: точно ли этот парень хочет ему помочь или сейчас он просто перекидывается с главарем многозначительными и хитрыми взглядами? На лицах остальных гопников, как Дима успел их мысленно окрестить, застыло то же удивление. Но если в прошлый раз эта синхронность в мимике его очень забавляла, то сейчас он, вероятно, со стороны смотрелся не менее сконфуженным и наверняка неплохо сливался со своим подглуповатым окружением. Мда уж, не так он себе представлял вступление в дружную компанию других ребят. Совершенно не так! И пока Дима размышлял о творящихся в его жизни странностях, тот самый «Серый» умудрился вразумить своих друзей. Обошлось даже без мордобоя, к искреннему удивлению Димы, хотя мата в оживленном диалоге Серого и главаря, именуемого, как оказалось, «Стасоном», было больше, чем Карпов произнес за все свои 15 лет жизни. И что-то подсказывало ему, что, если бы не непонятный Диме героизм этого гопника, его жизнь, вероятно, была бы возмутительно коротка. Карпов осмелился подать голос только когда неприятная компания осталась далеко позади, пропав из его поля зрения, и за это время Серый так же не проронил ни слова. Не то чтобы Дима всю жизнь мечтал провести светскую беседу с человеком, обладающим критически малым лексиконом, но стоило хотя бы, наверное, поблагодарить и разобраться, что за хрень только что произошла во дворе школы. Этот вопрос он, собственно, и озвучил, даже удивившись, как легко он ему дался по сравнению с любыми предыдущими попытками завести разговор со сверстниками. — Да они просто конченые уебки, только и могут что доебываться до терпил вроде тебя. Я все равно думал свалить от них, только все случая подходящего не было, — Серый говорил как-то даже слишком бодро и беспечно для человека, еще пять минут назад разорвавшего отношения со своими какими-никакими, но все-таки друзьями. «Это несправедливо, — расстроенно думал Дима, с завистью сверля взглядом спину шедшего чуть впереди подростка, — кто-то вот так запросто может менять друзей, как перчатки, а я даже сраное приветствие не могу без дрожи в коленках произнести!» Гопник (к своему стыду, Дима все не мог снять с него этот неблагозвучный ярлык) вдруг остановился обернувшись на Карпова с немым вопросом. Весь его вид был каким-то выжидающим, что ли, что Карпов скорее по наитию начал шарить по карманам, не без нескрываемого огорчения протягивая парню те жалкие крохи, оставшиеся от его карманных денег на месяц. Который, стоило заметить, заканчивался аж через полторы недели! Что ж, придется малость поголодать по утрам. Диму немного утешало лишь то, что он и так ел совсем немного — от голода прямо посреди столовки он точно не умрет, а до дома как-нибудь уж дотерпит. — Это че? Зачем? — Серый взглянул на деньги в своих руках так, будто нечто подобное он видел впервые в своей жизни. Видимо, таким, как он, в новинку держать в руках чужие деньги, если до этого им не пришлось их собственноручно у человека отжать. — Ну, я это… — Дима в неловкости заломил руки, начиная подозревать, что сделал что-то совсем не то. — Ты так выглядел сейчас, будто собрался с меня плату брать за, э… спасение. Ну я и решил не тянуть… — А, понятно, — Карпову показалось, словно на мгновение на лице Серого промелькнула тень совестливости, как будто он какое-то время не мог решить, как лучше поступить: благородно вернуть деньги назад или же сделать вид, что так оно и должно было быть. И, судя по блеску в глазах и какому-то даже резкому движению его руки, положившей «плату» в карман спортивок, чаша весов склонилась ко второму варианту. — Ты молодец, че. Сообразительный, хы, — гопник довольно улыбнулся, то ли красуясь двумя выбитыми зубами, то ли гордясь вспомнившимся ему умным словом. А может он просто неприкрыто над ним глумился. Да Дима и сам, что тут таить, смеялся над собой. Опять же, мысленно. Но в этом смехе не было ни отзвука самоиронии — только самоуничижения. «Действительно, молодец, Карпов, просто высший класс! А что? Справедливо, по-моему! Затупил — ходи теперь голодным, придурок.» За какой-то жалкий час Дима Карпов успел вынести для себя сразу два бесценных жизненных урока, и вторая мораль звучала так: «Благородства не удостаиваются лохи вроде него, только если они не готовы его заслужить». И даже на этом странности дня не заканчивались, поскольку вызвавшийся, как прокомментировал это гопник, «раз пошла такая пьянка», проводить Диму до подъезда его дома Серый вот так просто поставил его перед фактом — отныне они друзья.---
— Погодь, — впервые за время Диминого рассказа прервал его Куплинов, догадываясь, что это еще не конец истории, но уже успев удивиться ей в очередной раз, — ты же говорил, что у тебя никогда не было друзей, разве нет? Хесус лишь грустно ухмыльнулся на это замечание, сделав глоток из пивной кружки, и как-то болезненно посмотрел мужчине прямо в глаза, тихо произнося: — Если бы все друзья были такими, как он, этого вашего культа дружбы, который, блядь, разве что в порнушке не пропагандируют, никогда бы не существовало. Честно говоря, не так себе Дима представлял дружбу. Хотя, вполне возможно, он действительно был слишком не сведущ в таких делах. Если в дружбе постоянные подколки, неприятные обзывательства и постоянные просьбы дать денег взаймы (и каждый такой раз — без возврата) были чем-то самим собой разумеющимся, то, наверное, ладно? По крайней мере его мама была рада, что ее любимый сынок все-таки обзавелся другом, пускай и таким… неординарным. Были, конечно, и положительные стороны у их непонятного союза: до Димы вдруг перестали доебываться школьные хулиганы, в том числе и та шайка странно ухмыляющихся при виде него гопников из параллели, и ему в кои-то веки было с кем поговорить, пускай от Серого редко можно было услышать что-то умное. Иногда они даже выбирались в кино, хотя каждый такой раз проделывал нехилую такую дыру в и без того скромном бюджете Карпова, на что он всегда отшучивался, что всю жизнь мечтал обзавестись другом, а получил «девушку», которую ему приходилось содержать на свои кровные деньги, как будто та никогда не имела своих собственных! Само собой, эта шутка не выходила за пределы его внутренних диалогов с самим собой, потому что в противном случае это грозило риском выхода парочки зубов за пределы его челюсти. К его счастью, как бы Карпов ни пытался первое время убедить себя в обратном, их «дружба» продлилась не дольше пары месяцев. — Неужели до кого-то наконец дошло, что на его безотказности и наивности кто-то попросту паразитировал? Браво! — саркастично заметил Куплинов, тотчас одернув себя. — Прости, чувак, просто это реально странно, что ты так долго терпел эту скотину. Ну че дальше-то было? Не тяни, интересно же, чем все закончилось. — Эх, да что там дальше рассказывать, — Джесус беспечно махнул рукой, одновременно с этим сделав очередной глоток пива, — короче говоря, наебал он меня конкретно тогда. Мало ему было всего, что он из меня, сука, за эти два месяца вытянул, так ему еще хватило наглости меня обокрасть. — В смысле? — Куплинов напрягся, хотя и без того он сидел мрачнее тучи. — У меня день рождения тогда был. Лучше даже не спрашивай, что он подарил мне на него, да и неважно это. Так вот, тетя мне из Москвы наушники привезла. Шикарные такие, дорогие, зараза, мало кто у нас в школе мог похвастаться такой диковинкой. Ну, на следующий день после праздника он попросил меня дать их ему погонять. — И ты отдал их ему?! — Тише, мужик, а то на нас из-за тебя и так уже все кафе косится. — Джесус нахмурился, и без Куплинова прекрасно понимая, каким идиотом тогда был. — Да, отдал. Как ты уже успел заметить, я не особо-то умел говорить «нет», ну и тем более он вроде как другом мне считался, а для меня тогда это слово значило уж на порядок больше, чем сейчас. На последних словах Карпов спохватился, несколько испуганно посмотрев на Куплинова, но его эмоции ничуть не изменились после столь опрометчивого откровения, будто он был настолько увлечен рассказом, или, что казалось Хесусу менее реалистичным, не воспринял эти слова всерьез. Сглотнув неприятный комок дурного предчувствия, Дима продолжил, стараясь звучать так же непринужденно, как минуту ранее: — Он потом всю неделю нарочно избегал моего общества. Дошло до того, что он мог игнорировать меня даже тогда, когда я подходил прямо к нему, а он все равно делал вид, как будто меня не существует. Ну и как-то меня все это окончательно заебало, и я, осмелев, схватил его за локоть прямо в школьном коридоре и потребовал объяснений. Смекнув, что на этот раз Куплинов не собирался вставлять никаких ремарок, Дима в задумчивости ответ взгляд, равнодушно скользя им по другим посетителям кафетерия. — Ну и, короче, тогда-то я и выяснил, что этот мудак таким образом отомстил мне за тот случай с бабой из их шайки. Деньги, что он занимал у меня, они делили потом между собой, а наушники он оставил себе. Еще и парой «ласковых» меня напоследок обложил, как будто без этого ревущий шестнадцатилетний пацан выглядел в глазах остальной школоты менее унизительно. — Это какой-то пиздец… — словно подводя итог, произнес Куплинов и устало закрыл лицо в ладонях. — А что с теми наушниками? Так и не вернул? Даже в полицию не обратился? — Да… не хватило духу, а маме сказал, что потерял их на улице. Потом еще два месяца без карманных денег сидел. — И дай угадаю: решил, что это тебе поделом, так? — как-то даже сочувственно подытожил Дмитрий, едва отняв ладони от лица. — Вот видишь, как теперь хорошо ты меня знаешь! — Джесус наигранно счастливо улыбнулся, но под мрачным взглядом Куплинова эта улыбка, словно по негласной команде, молниеносно сошла на нет. — Ладно, забей. Я рассказал тебе о себе, как ты и просил, а теперь делай выводы, — Джесус опустил глаза на скомканные салфетки, разбросанные на давно уже опустевшей тарелке пиццы, только бы не встречаться со взглядом на редкость молчаливого Куплинова. — И я пойму, если после этого рассказа ты просто не захочешь общаться с такой тряпкой, как я, — как бы невзначай произнес Дима, стараясь вложить в свой голос все равнодушие, на какое он только был способен. Куплинов все еще молчал, оплачивая счет, и это молчание было для Джесуса тягостнее, чем если бы Дима сейчас и вправду начал насмехаться над тем, каким же он был слабаком. Впрочем, почему сразу был? «Как был слабаком, так им, блядь, и остался. Иначе бы сейчас не был в шаге от того, чтобы глотать слезы, как маленькая девочка» — зло заключил Джесус, подняв глаза на надевающего куртку Дмитрия. В душе Джес был готов забить тревогу, если бы не короткая реплика Димы. — Одевайся. Без лишних слов летсплейщик выполнил то, что от него требовалось, и неуверенно поплелся вслед за Куплиновым на выход. Они, пожалуй, действительно задержались, поскольку с едой они покончили еще около часа назад, но историю было бы как минимум кощунственно оборвать на половине. На самом деле, они могли бы уйти домой гораздо раньше, если бы Дима периодически не обрывал свой рассказ, чтобы поболтать с Куплиновым о чем-нибудь другом, о чем угодно — вспоминать эту постыдную историю было трудно почти физически. Да и на улице, как оказалось, был уже глубокий вечер. Джесус как-то неосознанно поднял глаза на небо, на периферии сознания сделав вывод, что ему нечасто выпадал случай вот так просто стоять и смотреть на усыпанную звездами синеву, не думая ни о чем, кроме ее удивительной красоты. Даже о том, что, возможно, это была их последняя с Дмитрием встреча. Что ж, спустя столько лет, наконец, настало время для формулировки третьего правила о никчемной жизни еще более никчемного Димы Карпова? — Дима. Джесус вздрогнул, совсем не ожидая вновь услышать этот приятный (теперь-то он мог себе в этом признаться) голос. И уж тем более он не предполагал, что обладатель этого голоса крепко, не как оно бывало раньше, обнимет его за плечи, улыбаясь этой своей фирменной доброй ухмылкой. Заметив растерянность Карпова, Дмитрий лишь шире улыбнулся, говоря с небывалой еще теплотой в голосе, будто объясняя прописные истины обиженному любимому сынишке: — Если тебе когда-то в жизни не повезло наткнуться на мудака, это еще не значит, что все вокруг — долбоебы. А ты че-то сразу начинаешь во всех бедах винить себя, вечно от жизни одну хуйню или какую-нибудь подлянку ждешь — это неправильно. Вот взять, например, меня. Казалось бы, падла та еще, да ведь? Помнишь, как я с тобой в первый день-то? — Такое забудешь… — немного обиженно буркнул Дима, не решаясь смотреть в сторону разглагольствующего мужчины, словно, стоило ему только сделать это, как все приятное наваждение спадет, и он вновь окажется посреди улицы совершенно один. — И мне стыдно пиздец за него, как бы нереально это ни звучало. Потому что сейчас я понимаю, что из-за таких, как я, страдают такие, как ты. Я уж не знаю, каких ты там еще моралей себе за жизнь напридумывал, но вот тебе моя: «Куплинов, сука, никогда больше не сделает хуево Диме Карпову, и докажет ему, что дружба — это не какая-нибудь там мифическая херабора, а вполне реальная хуйня, с которой он Димаса еще заебет!». Джесус не выдержал, разразившись громким смехом на эту вроде как и трогательную, но такую «в духе Куплинова» речь, что воспринимать ее исключительно серьезно просто не получалось. — Знаешь, — периодически не сдерживая смешки, с широкой улыбкой, наконец, ответил Хесус, — из тебя вышел бы самый хуевый сказочник. — Ну и хуй с ним! — фыркнул Дмитрий, на мгновение крепче прижав к себе Диму, даже не догадываясь, как от этого пустякового жеста у того перехватило дыхание, а в сердце что-то приятно заныло. — Зато я охуенный друг! Эх-е-е-ей! И Джесус вновь засмеялся, так же, как и Дима, абсолютно наплевав на то, что на эти крики на всю улицу могло сбежаться пол озлобленного Новокузнецка, а он просто чувствовал себя счастливым, как никогда прежде.