Я закрываю за собой на все замки, прислоняюсь затылком к стене, прогнувшись так, что плечи и спина не касаются холодного камня. Как же я устал... Невероятно устал. Я ненавижу выходить на улицу. Будь моя воля — я бы совсем не высовывался из дома. Но надо покупать разнообразные вещи для проживания. А чтобы их покупать, надо работать. И на работе все такие общительные, аж тошнит. Приходится быть с ними милым и добрым, потакать всем сумасшедшим желаниям. Буквально недавно сняли новый клип... Как же я устал. Просто от всего этого. Вот и сейчас вышел буквально на пять минут, а Лука и Мику уже поймали меня по дороге из магазина. И спросили они абсолютную чушь:"Если бы у тебя была возможность исполнить одно любое своё желание, что бы ты загадал?"
Бред полный, но сейчас эта глупая сказка не выходит у меня из головы. Тогда я чуть было не ответил:"Избавиться от всех вас и жить в одиночестве". Но теперь...
Не разуваясь, прямо в потрёпанных массивных кроссовках, прохожу в квартиру. Здесь живу только я, но никто не зайдёт сюда кроме меня. Не только потому, что я ненавижу людей. Здесь спрятана моя тайна. И она не должна открыться ни в коем случае. Нет, я не расскажу о ней даже самому близкому человеку. Единственный, кому я доверяю — себе. Единственный, кого я люблю — себя. Единственное, что я ценю в этом никчёмном мирке — свою жизнь. Это странно, подло, эгоистично — называйте как хотите. Но эту тайну я нехотя открыл даже своему подсознанию.
Здесь живёт моё отражение. И не то чтобы меня что-то не устраивало в нём. Просто оно живёт само по себе. Оно никогда не говорит со мной, лишь улыбается, когда я прихожу домой. Оно живёт в огромном зеркале от потолка до пола, которое является частью двери шкафа. Когда я впервые понял, что эта стеклянная хрупкая гладь повторяет не все мои движения, а точнее — все, вот только есть в этом нечто своё, не моё и моё одновременно, я разбил эту поверхность. Но любопытство вскоре взяло верх, и я купил этот шкаф. И оно появилось вновь, множество бинтов свисали с него, тёмные пятна впитались в белоснежную ткань. Неужели это после того, как я оторвал трельяж от его законного места и швырнул в угол?
Оно умеет чувствовать боль?
Сейчас я прошёл мимо зеркала, краем глаза отметив движение в нём. Поначалу меня беспокоило то, что
это может выбраться оттуда — а дальше я уж не знаю, злое оно или хорошее. Теперь я желал этого всё больше, наплевав на принципы. Я никогда не разговаривал с ним. Он был в похожей одежде, иногда в пижаме, явно большой по размеру, иногда в халате с завязанным поясом. Сейчас, приметив лёгкий кивок головы в знак приветствия, я прошёл, не замедлившись. Вымыл руки и заварил себе чай. Сердце отчаянно рвалось туда, к отражению, желая не оставлять его ни на секунду, наблюдать за ним, смотреть, что оно делает, но упорство и вредность брали верх над всеми остальными чувствами. Я терпеливо налил себе мятный чай и прошёл в холл, опускаясь кресло.
Как хорошо, что я успел присесть! От увиденного я чуть не пролил на себя кипяток!
Передо мной в зеркале, словно на экране, сидела в кресле девочка. Да, девочка, невероятно похожая на меня, Кагамине. Она сидела боком, опершись спиной на одну лапу кресла, поставив ноги на другую, привалившись к спинке, которая была сбоку. Она была в красивом платьице, хвост, который она носила обычно, сейчас был распущен, а короткие светлые волосы были подвязаны белой лентой, концы которой смешно торчали на макушке, словно ушки зайчика. Обхватив тонкие ножки руками, она положила щёку на коленки, повернув лицо ко мне, лучезарно улыбалась. Неужели моё отражение... Девчонка!?
Она вдруг встала, спорхнув легко, словно бабочка, подошла ко мне близко-близко, насколько было можно. Но только зеркальная гладь не давала ей приблизиться ко мне. Она вдруг стала стучать по ней изнутри, что-то крича. Я не слышал ни звука, лишь видел, как она что-то говорит, надрывая голосовые связки. Капли слёз брызнули из её глаз, она заскользила по прозрачной поверхности вниз, оставляя за пальцами след из десяти быстро исчезающих полос. Всё также прижимая ладони к стеклу, она уронила голову вниз, опустившись на колени, и плакала, плакала... Я вскочил, беспомощно озираясь вокруг. Я просто не знал, что делать: это было неожиданно, внезапно, это поражало, страшило. Неуверенно шагнув к ней, я присел на одно колено и посмотрел на неё. Она была сейчас так близко, очень близко, словно и не было никакого зеркала, никакой грани, разделявшей нас. Казалось, протяну руку — и смогу дотронуться до острого вздрагивающего плечика. Холодная гладь была встречена моими тонкими пальцами. Положив руки на препятствие, я точно накрыл её ладонь своей, а она словно это почувствовала: вздрогнула, подняла блестящий взгляд. Её глаза переливались голубыми, зелёными и серыми оттенками, я не могу оторвать взора от них. Зажмурившись, я отчаянно ударил по стеклу. Оно не треснуло, с костяшек сжатого кулака потекли струйки алой крови. Не кожей — душой я ощутил лёгкое прикосновение губ к ране. Боль стихала. Открыв глаза, я увидел отстраняющуюся девочку, которая грустно улыбалась, тихонько качая головой. В уголках больших очей были хрустальные шарики. Они дрожали, желая упасть на ковёр.
Тогда я улыбнулся вдруг, показал ей ладонь, молчаливым знаком прося подождать здесь, рванул в комнату, выкидывая из ящиков стола всё, что так старательно складывал ещё вчера, достал альбом и карандаш, поскользнулся на хламе вещей, упал, тут же поднявшись, не обращая внимания на боль в коленке, локте и щеке, полетел в холл. Потрёпанный, словно после боя, предстал перед девочкой. Та стояла, прижав к груди кулачки, испуганно глядя на меня. Я вырвал лист, быстро складывая его. И вот в моих руках оказался самолётик. Нарисовав на нём улыбающуюся рожицу, я запустил его вверх, лёгонького, невесомого. И тут же взглянул на неё. Большие глаза наполнились счастьем, она не отрываясь смотрела на маленькую птицу.
Острый кончик толкнулся в грань.
...И пролетел сквозь него. Мы оба смотрели, как заворожённые, когда крошечные клочки, кружась, падали по ту сторону зеркала, словно кружочки серпантина. Она задрожала, ловя в раскрытые ладони обрывки. Они пролетали мимо её пальцев, а она смотрела в одну точку. Лишь один опустился на руку. Она грустно улыбнулась, показав его мне. На клочке был нарисован смайлик. Прижав его к груди, девочка чуть закусила губу. Я не мог смотреть на её слёзы. Быстро рухнув на колени, я стал быстро водить карандашом по листку, выводя всё новые и новые линии. Закончив, я показал ей альбом. Она чуть улыбнулась... И беззвучно засмеялась.
Я нарисовал себя и её, тонкую линию, разделяющую лист на две части — зеркало. Мы сидели, откинувшись, потирая лбы — ведь на картинке мы побежали друг к другу и стукнулись лбами.
Вновь заскользил карандаш по листу, скользит автоматически, а я даже не знаю, что нарисовать — не умею я быть оптимистом, юмор — не мой конёк. Вскинув альбом вновь, я лихорадочно вспоминал, что я написал. Девочка улыбнулась и куда-то ушла. Повернув вещицу к себе, я увидел буквы "Лен". Интересно, как зовут её?
А она уже стояла рядышком, показывая зелёную тетрадку. Нарисовав ручкой что-то поверх маленьких блёклых клеточек, она подняла тетрадь.
"Рин"...
Я расслабился. И вновь начал что-то вычерчивать.
"...— Лен.
— Рин.
— Красивое имя.
— Спасибо! с:
— Ты — моё... Отражение..?
— Я твоё. Я просто... Твоё?
— Я не понимаю...
— И я... ^-^
— Ты странная...
— :( Я хочу к тебе..."
После этого я замер. Я смотрел на неё — такую близкую и недоступную.
"...Я тоже..."
Да. Я тоже. Очень хочу к тебе, Рин. Да что это за грань такая!? Я прислонился лбом к стеклу, к любимому отражению, вжимая побелевшие пальцы в поверхность. Я впервые... Кого-то полюбил.
В голове бессмысленно прокручивался сегодняшний день с самого начала. Вспомнились Лука и Мику... Быстрые штрихи.
"Я сейчас! Я... Сейчас!"
Я рванулся в студию, забыв даже ключи от дома. Впервые я оставил квартиру открытой. Плевать, ведь ничего не случится, я быстро... Вот уже знакомые ступеньки — лечу через одну. Второй этаж, резная дверь. Вышибаю её ногой, взмыленный предстаю в зале. Удивлённые ребята оборачиваются на меня.
— А? Лен? Ты де сегодня пораньше ушёл...
— Мику, Лука! Вы говорили о желании! Помните!? Почему вы спрашивали?
— Просто так... — растерянно отозвалась девушка с волосами цвета сакуры. Что ж, это было предсказуемо... Поворачиваюсь к проёму, ухожу. В коридоре меня догоняют ребята.
— А что, случилось что-нибудь? — спрашивает девочка с зелёными длинными хвостами до пола.
— Д... Нет, — вовремя одёргиваю себя я.
— Та-ак, — напряжённо говорит Мэйко, самая старшая из всех, — сейчас мы пойдём к тебе, и ты всё расскажешь.
— Только не ко мне! — рявкнул я. Но... Там же открыто...
Кайто кладёт ладонь на плечо Гакупо, наклоняется ко мне.
— А мы не спросим, — смеётся весело и мило.
И тогда я рванул. Я бежал так, как не бегал ещё никогда — быстро, резко, без лишних движений. Крутые повороты, на которых меня сильно заносит, прыжок с каждым разом всё более сильный и упругий. Ветер свистит в ушах, режет звуком барабанные перепонки. Подъезд. Лифт? К чёрту. Взбегаю на пятый этаж. Дверь открыта...
От зеркала отстраняется странный прохожий, испуганно взирая на меня. Представляю, как я сейчас выгляжу: вспотевший, злой, разъярённый, с сумасшедшими крошечными дрожащими зрачками и растрёпанным хвостом с выбившимися торчащими прядями. Мятая рваная рубашка, такие же шорты, когда-то белые кроссовки с оторвавшейся наполовину подошвой на правой ноге. В мгновение ока я оказался рядом с ним, крича что-то в ненависти. Схватил табуретку, стоящую поблизости, замахнулся.
— Уходите! Я подам на вас в суд! — выкрикнул я, не думая о смысле этих слов. Тот быстро засеменил к выходу, извиняясь. Подбежав к зеркалу, я увидел перепуганную Рин. Она зажалась в крошечном уголке между шкафом и креслом, обхватив голову руками и дрожа.
— Рин! Рин! — она не слышала меня, —
Рин!, — я ударил по поверхности. Она очнулась, подбежала ко мне. Господи, как хочу я её обнять сейчас! Невероятно желаю прижать к себе, успокоить. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Она боялась, она дрожала. Схватив маркер, я быстро начал писать на скользком стекле. Водяные полосы быстро растворялись, а я писал снова и снова, задом наперёд, зеркально отражая их. Она подняла глаза, отняв их от рук, читая заветные строки. Рин, я люблю тебя. Я люблю тебя, Рин! Слышишь меня? Не слышишь — так читай: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! Прости меня, милая, прости...
Девочка улыбнулась, вновь протянув ладонь к стеклу. Я не чувствовал её прикосновения, я мог лишь догадываться, что наши руки соприкоснулись бы, не будь стекла.
— Ого... — выдохнул Гакупо. Он стоял в проёме распахнутой двери, а рядом с ним - и остальные обомлевшие ребята.
— Уходите... — я ненавидел их, —
уходите!
— Порой тебе стоит больше доверять нам, — вдруг сказала Мэйко. А Лука произнесла неожиданно:
— Ты можешь быть с ней.
— С чего ты взяла!? Какого чёрта!? Самолётик порвался в мельчайшие клочья! — я оглянулся на удивлённую грустную Рин, всё ещё прижимающуюся к грани.
— А вдруг людям грани нипочём? Вдруг ты не распадёшься? Или она...
— Я не позволю ей рисковать. А если я погибну... У неё не будет никого. Она останется одна! — а вжимал побелевшие пальцы в стекло всё сильнее, казалось, что оно тает, плавится под моей обжигающей ладонью. Если бы...
Я выгнал их. Я кричал долго и громко, пока они не ушли. Заперев дверь, я вернулся к зеркалу. Вдруг я увидел, как девочка дышит на стекло, оставляя блёклые плёнки пятен дыхания, которые быстро исчезали. Рин, милая моя Рин... Я подошёл ближе, повторив её движение. Она улыбнулась, улыбнулся и я. Если так будет продолжаться всю жизнь, я сделаю всё, чтобы она была счастлива.
Внезапно я увидел, как сзади к ней подходит какой-то человек. А она всё улыбалась мне... Я закричал, показывая ей за плечо, а она не понимала... Он схватил её внезапно и резко, девочка билась и извивалась, а человек не реагировал абсолютно.
—
Лен... — донёсся до меня её голос... Вдруг я понял, что слышу её, слышу...
И тут я увидел, что стекло тает, стекает на пол, словно смола, а маленькое отверстие, где встретились два наших дыхания, увеличивается. Закрыв глаза, я протянул руку, окуная её в эту обжигающую субстанцию, окуная её в другой мир. Схватив протянутое тонкое запястье, я рванул на себя моё отражение, сжимая в своих объятиях. Она не разбилась, не растворилась, не исчезла. Человек поражённо стоял за гранью, затем шагнул за неё и... Превратился в пепел... А я... Я сжимал в объятиях Рин, и слёзы застыли в моих глазах.
— Говорила же, что всё возможно, — сказала Лука, выбивая хлипкую дверь ногой.
