О мотивации

— Вы должны победить! — сегодня Яги и Ания возвращаются домой вдвоем. Они медленно идут в сгущающихся сумерках вдоль уже опустевшей детской бейсбольной площадки. В жилых домах через улицу начинают загораться окна. — Вы просто обязаны им всем показать! — с жаром твердит Яги. И её голос становится всё выше и звонче. Наконец, когда в нём появляются какие-то не свойственные ей истерические нотки, Ания не выдерживает. — Само собой мы победим! — Если вы победите, то перевернёте всё с ног на голову! Весь Токио! Вы заставите всех замолчать! — Яги преграждает Ании путь. Её глаза лихорадочно блестят, она дышит так, будто пробежала кросс, и так отчаянно кусает губы, что Ании кажется: она их сейчас съест. — Да что с тобой такое? — мимо них торопливо идут люди. Только что пришёл поезд, и его пассажиры спешат по домам после рабочего дня. Яги провожает их глазами, она не знает, что ответить. Если бы можно было объяснить, выразить словами переполняющую её злость, обиду, раздражение и унижение. Бедняга Микосиба так расстроился из-за того, что про них злословили ученики других школ. * * * — Ты видела её? Такая с чёлкой и дурацкой улыбкой? — Менеджера Футакотамагавы? Ага. — По-моему, она ужасная. — Она выглядит так вульгарно. — А знаете, что говорят? — Что? — Говорят, что она спит со всей командой. — Да ладно?! — Не может быть! — Со всей? — Откуда знаешь? — Да это все знают. Подруга моей сестры учится в Футакотамагаве, она мне рассказывала. — Какая гадость! Фу! А что она рассказывала? — Я не расспрашивала. Это так мерзко! Но Мики говорила, что она у них прямо по кругу ходит. Как арендованный велосипед. Кто хочет, тот и берет, — и три девичьих голоса залились смехом. Токо зажмурилась и прикусила ладонь, чтобы не издать ни звука. Хотелось сделать, как в кино: выйти из кабинки, подойти к раковине, долго мыть руки, потом окинуть трёх сплетниц презрительным взглядом, чтобы они подавились своим ржаньем, и уйти с гордо поднятой головой. Но так бывает только в кино: Токо знала, что не сможет даже открыть дверь и выйти, не то что посмотреть на этих безмозглых дур. А если и выйдет, то разрыдается прямо там, у них на глазах. Поэтому она продолжала стоять, прислонившись к стенке туалетной кабинки, и старалась не заплакать в голос. Наконец раздались шаги: невидимые обидчицы покинули туалет, обсуждая, в какое кафе пойти, отметить удачную жеребьёвку. А Токо никак не могла заставить себя выйти, и только после звонка Микосибы, волновавшегося, куда она пропала и всё ли у нее хорошо, она покинула своё убежище. * * * Но разве можно кому-нибудь об этом рассказать, и особенно Кей-чану? Да она умрёт от стыда, если он услышит хоть малую часть того, что наговорили эти дуры. — Микосиба, — говорит Токо, когда последние, самые медленные, пассажиры скрываются в темноте. — Он не рассказывал, но на жеребьёвке, — она изо всех сил вцепляется в ручки школьной сумки, как будто это поможет обрести уверенность, — ребята из других школ очень плохо отзывались о нас. Кеичи молчит. Кажется, это не производит на него нужного впечатления. Токо и сама понимает: Кей-чана, равнодушного к мнению окружающих, трудно мотивировать чьими-то сплетнями. Ему вообще не нужна дополнительная мотивация, его собственной хватит на целую олимпийскую сборную, кому как не Токо это знать. Но вот он улыбается немножко нагло, немножко лукаво. — Если ты меня поцелуешь, то я постараюсь победить, — Токо несколько секунд неотрывно смотрит на него, словно заново открывая знакомое до мельчайших подробностей лицо: две крохотные родинки под правым глазом, чуть нахмуренные брови, непослушные пряди волос, падающие на лоб. Сколько раз она слышала эти слова? Сколько раз сама играла в эту игру «Дай — сделаю, сделай — дам». Ни один из них никогда не воспринимал её всерьёз, Токо в этом совершенно уверена. Иногда, чтобы позлить или сбить с него спесь, она говорила «да» и с удовольствием наблюдала, как Кей-чан сразу же терялся и, чуть ли не краснея, начинал что-то мямлить или пытался огрызаться. Это всегда её очень смешило: он был не таким крутым, каким хотел казаться, и Токо было приятно осознавать, что она, пожалуй, единственная, кто знает, как щёлкнуть его по носу. Но сегодня всё по-другому. В ушах всё ещё звучат глумливые голоса, а внутри всё переворачивается от злости и незаслуженной обиды. Токо делает шаг вперёд, потом ещё один, теперь Кей-чан близко, очень близко. Так близко, что она чувствует запах мыла и мятной жвачки; так близко, что видит, как отражается свет фонаря в его глазах. — Ты что? — ещё более хриплым, чем обычно, голосом спрашивает он. Токо, крепко зажмурившись, чуть подаётся вперёд и касается его губ. Они немного шершавые, но при этом мягкие. Если уж честно, Токо никогда раньше не целовалась по-настоящему, поэтому она не знает, что должна чувствовать в этот момент. То ли у неё должны подогнуться колени и кончиться воздух в лёгких, как пишут в книжках, то ли потемнеть перед глазами. Но она стоит прямо, дышит спокойно, а глаза у неё и так закрыты. Правда, сердце бьётся быстрее, но мысли всё такие же ясные. Сегодня Кей-чан в одной рубашке и через тонкую ткань она чувствует под ладонью тепло чужой кожи. От этого приятно сосёт под ложечкой. Разве что со временем все как-то непонятно: ей кажется, что проходит целая вечность. А потом Токо чувствует холодок чужих зубов, и это её отрезвляет. Даже если она ужасно обижена и расстроена, нельзя забывать, что она приличная девушка, а приличные девушки не целуются посреди улицы с мальчишками. Даже с Кей-чаном. Токо торопливо отстраняется. Ей ужасно неловко: она боится поднять глаза и поэтому смотрит перед собой — прямо на ямочку между ключицами — что за дурацкая привычка не застёгивать верхние пуговицы рубашки? Но потом всё же поднимает глаза. Что бы ни было дальше, этот поцелуй того стоил — Кей-чан чуть ли не глазами хлопает, и куда весь его опыт подевался. Таким потрясённым и растерянным она видит его в первый раз. — Что это было? — медленно, словно разучился говорить, спрашивает он и дотрагивается пальцами до губ. — Ты же сам сказал, что постараешься победить, если я тебя поцелую. Вот поцелуй. Теперь твоя очередь, — Токо начинает понимать, какую глупость совершила. Что теперь Кей-чан будет о ней думать? Что она легкодоступная? Одна из тех, кого он таскал когда-то в клубное помещение? Фу, как противно. И всё из-за этих дур! Нашла, кого слушать, безмозглых сплетниц. «Тебе должно быть стыдно, — говорит сама себе Токо. Но вся странность в том, что стыдно ей не так сильно, как следовало бы. И чтобы не совершить ещё какой-нибудь такой же, чёрт возьми, приятной глупости, Токо торопливо разворачивается и спешит прочь. — Токо, эй, Токо, подожди! — отмирает наконец где-то за её спиной Кей-чан. — Эй, так не считается! Давай ещё раз, я даже не успел просунуть язык. — Сам виноват! — бросает она через плечо. — Уговор есть уговор. Так что постарайся как следует! «Ты такая испорченная», — говорит себе Токо, шагая по дороге, и губы её сами собой расплываются в улыбке, а настроение с каждым шагом становится все лучше.