По венам

Все словно протекает по венам. Каждая эмоция, каждое услышанное слово, каждый взгляд. Все ощущается так, словно по венам вместе с эритроцитами текут крошечные частички боли, создавая в сердце созвездие. Созвездие, которому нет названия. Оно как сеть, которая не пропускает чувства. Оно держит твое сердце в тисках, сдавливая до того момента пока оно не лопнет. Затем оно разойдется тысячами звезд по телу и не оставит ни одну его часть в живых. Ты ходячий живой труп. Без эмоций, слез, смеха, прошлого и будущего. Ведь без него ты просто ничто. Все та же жизнь, все те же коридоры, все тот же рояль. Но ничего не то. Когда твой разум где-то далеко, а ты здесь, слишком сложно. Когда твои глаза видят его счастливым. Когда твои глаза видят его счастливым без тебя. Когда хочется прижать ладони к ушам и закричать. Когда хочется «случайно» повернуть руль и съехать со своей полосы. Со своей полосы Мейсона столкнули. Ложь, боль. Ложь, нож в спину, протыкающий все одновременно. Парализующий как страх. А потом пустота. Ни мысли в голове. Так, как после атомного взрыва. Тихо, пусто, а если кто-нибудь зайдет, отравится навсегда. Поэтому там нет Медисон. Поэтому там нет никого. Это только мучительные боли и не выдерживающий желудок, выворачивающий все наружу. Это очередной приступ и кошмары по ночам. Это мокрая от пота постель и синяки под глазами. Мейсону хочется. Хочется показать, что все хорошо. Что ему лучше. Лучше без него. Но это не правда. Вся его жизнь сплошное клеймо. Ему лгали, он лжет. «Тш, не надо». «Тш, ты не единственный». «Тш, ты не нужен. Ты тут не нужен». «Тш, не плачь, уйди. Без тебя лучше. Лучше. Лучше». Мейсон сплошное кладбище. Мейсону восемнадцать, и у него разбито сердце. Какое клише. Сплошное клише. Он всегда такой. Черлидер, гей, подстилка. Лишь это. Больше ничего. Мейсон больше не может петь. Он не может. Он закрывает за собой дверь, оставляя грустных друзей за ней. Оставляя то, что ему было дорого. Потому что вещи, которые дороги ему априори, причиняют нестерпимую боль. Спенсер смотрит на пол и задерживает дыхание. Так, чтобы не вдыхать тот воздух, которым не дышит он. Так, чтобы задохнуться и умереть за его спиной. Так, чтобы он не знал. А Спенсер бы остался внизу, в подметках, под подошвой кроссовок Мейсона. «Я люблю» остается далекой мелодией цвета его глаз и вкуса губ. Спенсеру хочется целовать его колени, тихо напевая мелодию их сердец. Но вместо этого в плеере Мейсона «In The Lonely Hour»*, и он не стал бы винить его за это. Мы не ценим то, что бережно греется в наших руках. Мы выбрасываем это словно ненужную вещь, а потом оказывается, что ты без нее не существуешь. Ты не живешь. Тебе словно перерезают горло. И ты больше ничего не можешь сказать. Спенсер не может. Мейсон не может тоже. И эта пропасть молчания глубже Марианской. Глубже пространства космоса. _______________________ Мейсон садится на скамейку и смотрит на детей, играющих на детской площадке. Для них это, похоже, маленькое королевство. Они бы собрали королевство Мейсона по камушкам? Если бы попытались, то не смогли бы. Строитель у него один. Он никогда не притронется к руинам внутри него. Он просто запряг своего коня и ускакал к другому принцу. Наверное, чтобы стать его королем. Мейсона оплетут гладкие стебли растений, хороня под собой. Обнимая, сжимая. Спенсер теперь не обнимает. Не сжимает. Мейсон вытаскивает из бара папин виски и запирается на чердаке. Сэм шепчет, что нужно выбираться отсюда**, а Медисон кричит, стуча в дверь. Ей страшно. Она теряется, ей тоже больно. Она чувствует все. Мейсону смешно, потому что, как она может чувствовать, если этого не может он? _______________________ — Знаешь, что? — тихо шепчет Мейсон, лежа на холодной траве. Его рубашка пропиталась влагой, и ему жутко холодно, но уйти отсюда он не смеет. Даже взмах ресниц слышно так громко, что от этого больно. — Не знаю, — практически неслышно отвечает Спенсер, нежно притрагиваясь губами к плечу Мейсона. Тот кривится от того, что слезы подступают к глазам. Он судорожно ищет руку Спенсера и переплетает их пальцы, еле дыша. — Я тоже не знаю, — надрывно говорит он. — Я просто хочу остаться здесь с тобой. — Но ты не можешь. — Я не могу. Они молчат. Мейсон смотрит на звезды, а Спенсер ― на Мейсона. Они оба дышат и впервые за много лет друг другом. В этом они находят то, чего в других не находили. В этом они находят, пожалуй, все. — Это ты виноват. — Я знаю, — Спенсер целует их переплетенные пальцы, пытаясь игнорировать на одном из них обручальное кольцо. Потому что Мейсон его. И этого не изменят глупые росписи, кольца и даже общий ребенок. У Мейсона есть все, у Спенсера ― ничего. Ему нечего терять, тогда как Мейсону потерять придется всю его жизнь. А может, и не придется. Может, ставка тут совсем не на него. — Это могла бы быть наша жизнь, Спенс. Она могла бы, ведь так? — спрашивает Мейсон, поворачивая голову. Он такой же красивый. Он уже не подросток, он мужчина. Самый прекрасный мужчина на свете. Спенсер понял это, когда впервые увидел его, прыгающего на футбольном поле. Спенсер понял это при первом прикосновении губ, при первом взгляде сияющих глаз. Сейчас они не сияют, и Спенсер не знает, как заставить их снова быть счастливыми. — Она может и сейчас, Мейс, — отвечает Спенсер, прикасаясь кончиком носа к его. Мейсон жмурится и выдыхает воздух. Мейсон не может терпеть. У Мейсона сердце вырывается наружу. Оно проситься обратно в то место, где ему тепло. В руки к Спенсеру. — Я люблю, — шепчет он, и Мейсон вздрагивает. Он сглатывает ком в горле и открывает глаза. Глаза Спенсера смотрят, как раньше. Словно ничего не изменилось. Словно им было по семнадцать. Словно не было между ними пропасти в условностях, отношениях с другими, обязательствами. Когда они смотрели друг на друга, они создавали свое королевство. — Ты выдержишь это? Потому что я не думаю, что справлюсь один, — наконец говорит Мейсон. Спенсер порывисто целует холодные, но мягкие губы и кивает. Кивает. Кивает. Кивает. Да, он может быть Атлантом для него. Кем угодно, лишь бы чувствовать это единение всю свою жизнь. Лишь бы вдыхать аромат не меняющегося одеколона, сырости земли и нежного запаха кожи. Лишь бы. Нам свойственно совершать ошибки и, если ты переполнен любовью к кому-то настолько сильно, что трудно существовать, исправить эти ошибки тебе дает второй шанс. Главное не промотать его. Главное схватиться за него, как за спасательный круг в этом бесконечном океане непонимания и холода. Если тебя любят также сильно, тебя вытащат. Поднимут на судно, укроют одеялом и дадут чашку чая. И после это ты ощутишь себя дома. _________________________________ *Название альбома американского поп-исполнителя Сэма Смита. ** Строчка из песни Sam Smith - Reminds Me of You