Don't break my heart

Такой родной звон – звон лезвий, высыпанных на белоснежную кафельную поверхность. Осторожно взять одно, всего одну маленькую железку и утихомирить боль хотя бы ненадолго... Черт, почему все это происходит тогда, когда тебя нет рядом?.. Слезы затекают в рот сквозь приоткрытые губы, искривленные в истерической улыбке. Удивительно, что дождливые глаза еще способны плакать. Просто слишком давно этого не происходило, ты все время был рядом и не давал мне сорваться... Я не сдерживался ради тебя, мне просто действительно было хорошо, мне не плакать хотелось, а смеяться. Черт, как все не вовремя. Прости, что я тебе сегодня не позвоню. Слишком больно будет слышать твой голос, осознавая, что я совершил. Ты ведь все поймешь и будешь винить себя. Так не должно быть. Ты слишком хороший, это со мной что-то не так... Простишь ведь? Простишь. Ты мне все прощаешь. Как мне жить, когда тебя нет рядом, если ты единственный, кто меня слышит, кто меня понимает и умеет обо мне заботиться? Когда ты рядом, мне плевать на всю вселенную, но когда ты далеко, вся вселенная плюет на меня, и это чертовски трудно терпеть. Кажется, я поранил палец, потому что плохо вижу, что творю... Странно, ты сейчас за тысячи километров, а я словно чувствую, как ты нежно прикасаешься к этой ранке, слизываешь с нее красные капельки, ласково целуешь, а затем смеешься и шутливо даешь мне подзатыльника, заставляя встать. И вот я уже стою. Только тебя нет... Эти видения однажды добьют меня, но я люблю их, если честно, ведь так я могу хотя бы недолго побыть рядом с тобой, пока нас разделяют границы разных государств, километры дорог и миллиарды холодных бетонных стен унылых высоток... И хрупкое дрожащее тело вновь опускается на белоснежный пол. Пальцы задирают рукав и ухватываются за острое, холодное лезвие. Кажется, слезы прекращаются. Значит, скоро я буду смеяться. Я так ненавижу этот смех, и ты его ненавидишь, потому что меня в таком состоянии так трудно успокоить... Черт, какой я проблемный. Тебе со мной нереально трудно. Но ты не сдаешься. А чем я плачу в ответ? Что я творю?.. Неблагодарный... Я продолжаю причинять тебе боль. Зажав лезвие между указательным и средним пальцами, большим аккуратно провожу по запястью... Я должен посмотреть. Нет, я не хочу быть жалким слабаком. Я не прощу себе, если твое сердце разобьется. Оно важнее тысячи моих жизней, оно способно вместить в себе гораздо больше чувств, чем моя бесполезная оболочка. Ударь меня за мои слова. Ударь уже... Дурак. Глупо улыбаюсь, опуская взгляд на собственное запястье. Как же мне тяжело. Обними меня поскорее. Глажу руку, обвожу подушечкой указательного пальца каждую буковку, представляя, что ласкаю в этот момент твое хрупкое сердечко, которое так болит из-за одного недоумка. Ты не говоришь об этом, но я видел, как тебе бывает плохо. Это я тебя довел... Я искренне хочу, чтобы ты меня оставил, но смеюсь, понимая, что это убьет нас обоих. Буквально. Мои жесты такие жалкие, выражение лица такое виноватое. Но я, кретин, продолжаю улыбаться. Это уже нервное. Прости. Спи сегодня спокойно, Рёга-Рин. *** - Тсузуку! - крик за дверью, которая в следующий же миг слетает с петель. Но юноша, сидящий на полу, словно не слышит грохота и повышенного голоса. Он и не замечает ничего, убиваясь в немых рыданиях и со всей силы сжимая в руке острое лезвие, раня ладонь и заливаясь кровью. Он смотрит на свое еще, слава богу, неповрежденное запястье, поглаживая его окровавленными пальцами. - Дурак... Дурак... - на секунду замирая от ужаса, ворвавшийся в ванну Рёга шепчет почти что ласково, тут же срываясь с места и бросаясь к трясущемуся другу. Не брезгуя запачкать рукава своей любимой кофты, он с трудом разжимает сцепленные до побеления пальцы и, выхватив из них окровавленное лезвие, выбрасывает его в унитаз. - Тише, тише, кот, - успокаивающе шепчет он, прижимаясь к юноше всем телом, обнимая так крепко, насколько только хватает сил, и прижимаясь так тесно, насколько позволяет поза сидящего на полу Тсузуку. Тот вряд ли в данный момент что-то соображает. Рыдания перерастают в сумасшедший хохот, парню все никак не становится лучше, сколько бы Рёга его ни успокаивал... И все же в какой-то момент раненные руки обвивают родную талию, пальцы отчаянно цепляются за ткань, пытаются притянуть тело все ближе... - Глупый, глупый мальчик... - шепчет Рёга, который уже и сам близок к состоянию подобному тому, в котором сейчас перебывает его любимый. Как он перепугался, получив от парня сообщение с непонятным пугающим текстом! «Я люблю тебя. Но этот мир слишком тесен для моих чувств. Этот мир – ничто по сравнению с твоим бездонным сердцем. Только в нем для меня всегда найдется место... Я хочу существовать только там. Прости меня, если сможешь». Рёга еще никогда и ни к кому так не спешил, еще никогда он так сильно не боялся опоздать. Никогда еще его сердце не болело так сильно. Наверное, оно разрывалось буквально. Каким бы бездонным оно ни было, его не хватало для всех чувств, испытываемых Рёгой к этому пареньку... - Дурачок мой любимый, как же так... - целуя в виски, щеки, лоб, зарываясь носом в пушистые черные волосы и не прекращая, поглаживать по спине, повторял юноша, успокаивая своего глупого Тсузуку. - Ни на шаг от тебя больше не отойду в свое свободное время... И последнее обещание он сдержит, но это выяснится гораздо позже. *** Уже через полчаса парни сидели на кухне, и Рёга заботливо перевязывал раненную руку Тсузуку, пока тот отводил виноватый взгляд, осторожно перебирая прядки жестких волос любимого. - Теперь мне надо убрать в ванной... Пей чай, успокаивайся... - Рёга все не осмеливался говорить громче шепота, опасаясь спугнуть и без того до смерти перепуганного парнишку. Убрав бинты и пододвинув чашку с чаем, в которой плавала долька желтого лимона, он не сдержался, чтобы еще раз крепко обнять Тсузуку и невесомо поцеловать в искусанные до безобразия губы. Чтобы наверняка выпроводить из головы юноши все его хмурые думы. - Ты теперь, наверное, считаешь меня ненормальным и не простишь за то, что я натворил... - прошептал Тсузуку вслед покидающему кухню парню. Тот остановился, резко обернувшись, а затем, недолго думая, в два счета преодолел расстояние между ним и столом, на котором расселся хозяин квартиры. - Я теперь себя считаю недостойным тебя болваном. Как я мог быть далеко и жить себе спокойно своей повседневной жизнью, пока ты страдал тут в пустой квартире, норовя натворить невообразимых глупостей?! Вот этого я себе точно никогда не прощу... – обхватив ладонями лицо любимого и развернув его в себе, Рёга едва ли не в губы ему это прошептал, однако целовать не думал. Он был слишком серьезен, но в глазах, сосредоточенно вглядывающихся в два тусклых уголька напротив, было сильно заметно волнение. Оно и не мудрено, ведь кто знает, что произошло бы, не успей он. А раз Тсузуку решился на подобное однажды, то вполне вероятно, что решится и еще раз. Когда-нибудь, когда Рёги не будет рядом, когда некому будет прийти ему на выручку, когда он почувствует себя по-настоящему одиноким и всеми отвергнутым… И любимый никак не может контролировать его действия, да и над настроением полного контроля не одержать. Его можно стимулировать до бесконечности, понемногу поднимать посредством нежных слов и невесомых или же вполне себе ощутимых прикосновений, однако это все не решит проблем Тсузуку, лишь заставит его на время о них позабыть. И вот однажды все переживания вырвутся наружу, как сегодня… Пока есть проблемы, этому парню не стать воистину счастливым, то есть не стать ему таковым никогда, поскольку главная его проблема – это общество, которое не желает принять его таким, какой он есть. «Почему бы тебе не наплевать на этих людей и их жалкое мнение? Ведь у тебя есть я! Я приму тебя даже с ярко-зелеными волосами или третей ногой… Потому что люблю безумно этого нежного человечка, который живет внутри тебя… На оболочку смотрят только такие же оболочки, души же тянутся друг к другу, если таковые имеются…» - и ответ на его вопрос крылся в его же словах. Он любил в своем парне эту трогательную хрупкость и душевную красоту, его детскую восторженность и эмоциональность. Он вовсе не хотел, чтобы ему стало плевать на что-либо, он не хотел, чтобы этот лучик солнца погас, превращая теплое тельце в ледяную глыбу. - Ты не виноват в том, что я у тебя дурак такой, - вздохнул Тсузуку, и было видно, что он искренне сожалеет о своем дурном характере и о своих странных причудах. Осторожно, дабы не повредить раненную руку, он обвил пальцами шею любимого, соприкасаясь с ним лбами. - Я виноват в том, что, будучи самым близким тебе человеком, допустил, чтобы ты оказался в подобном состоянии, - ответно вздохнул Рёга, отпуская нежное личико и обхватывая руками талию Тсузуку, где его руки всегда были словно на своем месте. А затем совсем тихо добавил, опасаясь, что его любимый услышит, и в то же время желая этого. - Словами не объяснить, насколько больно осознавать свою беспомощность в данной ситуации… - Прекрати. Ты не беспомощен. Если бы не ты, боюсь, меня уже давно бы не стало… - Тсузуку замолчал, и Рёге показалось, что его парень вспоминает о чем-то печальном, что ему не известно. Однако уточнять и допрашивать сейчас вряд ли было бы уместно. Да и пока Рёга принимал решение, как реагировать на эти слова, Тсузуку тихо заговорил дальше. - Ты у меня самый лучший, я не хотел, чтобы ты чувствовал подобное. Это произошло не потому что ты недостаточно любишь меня, а потому, что другие не способны полюбить меня так же сильно, как ты... Произнеся это, парень потуже сжал руки, крепко прижимая к себе любимого, и ловко обхватил его талию своими ногами, тут же впиваясь в губы горячим поцелуем. И этот поцелуй вряд ли можно было назвать отвлекающим маневром или же банальным подтверждением своих слов. Это была благодарность. Благодарность просто за то, что Рёга существует и принимает активное участие в жизни, казалось, забытого всеми человека. Целовались они как всегда – долго, сладко и немного лениво. Эти парни ценили романтику, наслаждались даже самыми невинными прикосновениями, ценя их и не ленясь убеждать в этом ближнего. Страсть же срывала им крышу обычно лишь по ночам, и тогда упоенные поцелуи заставляли легкие гореть от недостатка воздуха, но даже боль не всегда служила достаточно весомым поводом, чтобы оторваться друг от друга. Им было действительно хорошо вместе. Комфортно, как филину в ночи. Однако, как бы они ни желали, они не могли заменить друг другу абсолютно всех, и с другими людьми общаться все же приходилось. И те другие все время вынуждали филина лететь на свет только потому, что это была удобная для них среда. Они совсем не заботились о состоянии птицы, причиняя ему боль вновь и вновь. «Я придумаю, как тебя обезопасить. Я найду способ быть рядом постоянно», - твердо решил для себя в этот вечер Рёгу, отмывая засохшую бурую кровь с белоснежной плитки, когда измотанный тяжелым днем и ласками любимого Тсузуку уже сладко сопел в подушку. *** - Куда ты меня привел? – уже в третий раз спрашивал Тсузуку, пародируя Осла из Шрека, осторожно ступая вперед, направляемый придерживающим его за плечи Рёгой. Видеть дороги он не мог, так как глаза его были плотно завязаны черной повязкой, не пропускающей под себя ни лучика света. - Скоро узнаешь, - немногословно отвечал затейщик всего этого, не желая раскрывать карты раньше времени. Рёга немного нервничал перед предстоящим и боялся, что парень не одобрит его затею. - Развяжи глаза! – скомандовал Тсузуку, улыбаясь при этом. Он слышал, как открывается дверь, как каблуки туфель стучат уже не по земле, а по гладкому плиточному полу, как приятно обволакивает тело прохлада после душной улицы. Они оказались в помещении, и младшему из парней не терпелось скорее увидеть, куда его привели. - Не вредничай, - уже с нотками строгости в голосе произнес Рёга, делая очередной поворот, после чего шаги их стали звучать несколько глуше – они оказались в другой комнате помещения. - Не ворчи, Рёга-Рин, - пробормотал, надувшись, Тсузуку, потягивая было руки, чтобы самовольно избавиться от повязки, однако Рёга их вовремя перехватил и вернул в прежнее положение. - Уже скоро, потерпи. И прекрати называть меня так, как называл, когда мы были просто друзьями. Я могу неправильно понять, - хмыкнул затейщик, замирая на этот момент и склоняясь к уху любимого. А затем они продолжили ходьбу, сделали пару шагов, после чего стук каблуков стал снова звонким. Но вдоволь насладиться этим звуком не довелось, так как парни остановились. Тсузуку понял, что момент истины настал. Оспаривать же последнюю просьбу Рёги не хотелось, он лишь кокетливо потянулся за поцелуем, повернувшись и обхватив пальцами воротник любимого человека. Тот сразу же отстраняться не посмел, позволив дотронуться к чужим губам, а потом что-то невнятно промычал. Позади послышалось постороннее покашливание, и Тсузуку догадался, что в помещении они не одни, а значит, следует вести себя прилично. Отстранившись от Рёги, парень все же самостоятельно снял с лица повязку, и каково же было его удивление, когда он узнал место, в котором находится! А посетили они этим днем тату-салон. Чего-чего, а подобного сюрприза Тсузуку, настроенный на очередное романтическое свидание, не ожидал. Что задумал Рёга, для него было загадкой и оставалось ею до последних минут. Даже когда его повели в кабинет мастера, он понятия не имел, что с ним собираются делать. И все же спорить не стал, ведь любимый, перебросившись несколькими фразами с мужчиной, заведующим этим местом, попросил его довериться и ничего не бояться. Пока Рёга места себе не находил, наматывая в ожидании круги по залу, Тсузуку, болезненно морщась, наблюдал, как на его запястье одна за другой появляются буквы. Сам процесс ему был не в новизну, и к боли было не привыкать, так что на ней юноша не зацикливался, сосредотачивая все свое внимание на том, что именно так старательно выводит на его руке мастер. Постепенно он начинал понимать, что к чему, и все же никак не мог дождаться возвращения к Рёге, чтобы скорее его обо всем опросить. - Болит? Она такая красная… - едва ли не шепотом вновь и вновь интересовался любимый у Тсузуку, не выпуская его руку вплоть до того момента, как они оказались на улице. Он внимательно рассматривал результат работы тату-мастера и в конце концов остался им доволен. - Я в порядке. Это нормально, не беспокойся… - устало отвечал Тсузуку, снисходительно при этом улыбаясь. Свою руку он убрал, освобождая ладони Рёги, дабы тот прекратил над ней так трепетать. Это не раздражало, может, даже умиляло немного, и все же утомляло… Какое-то время они шли в тишине, думая друг о друге. И оба не решались заговорить. Тсузуку пытался сформулировать вопрос, периодически поглядывая на надпись у себя на запястье и надеясь, что спутник заговорит первым, избавляя его от тяжких раздумий. А Рёга же не знал, как бы правильно объясниться. Почему-то слова, которые он продумал заранее, в данный момент казались крайне неуместны и банально глуповаты. Его ответа на немой вопрос любимый так и не дождался – просто устал ждать, да и время давило, ведь они уже подходили к кафе, в котором Тсузуку хотел бы сейчас засесть. - Don't break my heart, - задумчиво прочитал он слова, красовавшиеся теперь на его запястье, а затем, не оборачивая головы, все же задал свой вопрос. – И что это значит? - Не разбивай мое сердце, - услужливо перевел Рёга, не успевший подготовиться и чудом вообще расслышавший слова любимого. Разговор начался, волнение нарастало. Он потянулся в карман за сигаретами, однако тут же отмел эту идею, напоминая себе о серьезности грядущего разговора. - Это я знаю, - махнул головой Тсузуку, - я о другом. Что значит все это? Зачем она? Будто я позволю себе когда-нибудь ранить твое нежное сердце… Внезапному подарку парень был не очень-то рад, не понимая еще до конца, что к чему. Первое, о чем он подумал, прочитав надпись, – это то, что Рёга ему не доверяет и не верит в силу его чувств. Однако подобное явно не совпадало в действительности, ибо они твердо были друг в друге уверены и знали, сколь великой силы привязанность каждый из них испытывает. Это чувствовалось, когда они находились рядом. Их словно связывали невидимые цепи, наличие которых ощущали даже посторонние. И это только сбивало Тсузуку, все сильнее путая его в догадках. - Недавно ты едва ли не вспорол его острым лезвием… - погрузившись в воспоминания того вечера, Рёга горько улыбнулся и слова произнес едва слышно, скорее, не для любимого, а просто-напросто мысля вслух. Услышав это, Тсузуку вмиг помрачнел и свел брови к переносице. Он на ходу ухватил спутника за плечи, останавливая и разворачивая к себе. Серьезным, не позволяющим солгать взглядом он заглянул в глаза, внезапно оказавшиеся напротив. Рёга был немного растерян, но даже не из-за ситуации, а потому что его заставляли смотреть в эти глубокие печальные глаза, в которых так хотелось однажды увидеть искреннее счастье. - Объясни, - строго потребовал Тсузуку у парня, из-за собственных переживаний сжимая родные предплечья чуть сильнее. Рёга отвел глаза в сторону, не выдерживая этой пытки. Ему хотелось отшутиться и крепко обнять парня, однако язык и руки не слушались. Вместо того чтобы умоститься на облюбованном месте на тощих боках, его левая рука опустилась на его же грудь, туда, где у людей находится сердце. - Ты – самое дорогое, что у меня есть, ты – то, что заставляет мое сердце биться даже в самую трудную минуту. Если тебя не станет, мое сердце больше не сможет функционировать нормально, - осторожно признался он, делая паузы между словами и тяжело, но тихо дыша, словно это давалось ему с трудом. Но его состояние лишь сильнее убеждало слушающего в правдивости этого признания. От смущения Тсузуку даже немного покраснел, однако взгляд не отвел. Он всегда знал о чувствах своего любимого, всегда знал, как тот им дорожит, но из раза в раз терялся, когда Рёга делился этим вслух. Да и подобная формулировка впечатлила юношу, почему-то он верил, что это никакая не метафора, и случись с ним что, у его парня возникнут серьезные проблемы со здоровьем. Из-за нервов у него и так порою болело сердце. И Тсузуку знал, что виноват он. За это хотелось убить себя еще сильнее, и в то же время давая себе установку не заставлять больше дорогого человека переживать из-за себя. Младший растерянно молчал, теперь уже нежно и виновато глядя в невеселое лицо. Что следует отвечать, он не знал, да и делать это не спешил. Слова Рёги не являлись исчерпывающим ответом на заданный ему вопрос, так что нетрудно было догадаться, что речь юноши еще не закончена. Просто он сделал паузу, чтобы дать Тсузуку усвоить хотя бы эти слова и собраться с духом. Неожиданно взяв руку юноши, залюбовавшегося задумчивым лицом любимого, Рёга прижал вечно холодную ладошку туда, где под тонкой тканью клетчатой рубашки в бешеном ритме билось его неспокойное сердце, и накрыл его руку своей, теплой, как весеннее солнце, и красивой, как цветы этой же поры. - Причиняя себе вред, ты делаешь мне в два раза больнее. Ведь для меня нет ничего важнее и ценнее твоей жизни, а ты готов так запросто ее погубить... Значит, я недостаточно хорошо выражаю свои чувства, не в силах заставить тебя поверить в собственную необходимость… Либо же ты не понимаешь их в полной мере... Звучит, наверное, эгоистично. Прости, - Рёга отпустил ослабленную руку парня, и та соскользнула с его груди, но тут же самостоятельно вернулась в прежнее положение. А рядом с ней опустилась голова эмоционального слушателя. Тот едва заметно подрагивал, словно старался сдержать рыдания. Он сожалел о том, что любимому доводится все это терпеть, видеть его не в самом лучшем состоянии, однако сильнее этого чувства было лишь омерзение к собственной слабости, не позволяющей либо отказаться от совершения глупостей, либо освободить парня, который достоин счастья, но вынужден находиться рядом с тем, кто приносит ему одни лишь переживания. Конечно, если Тсузуку произнес бы это вслух, Рёга поспешил бы оспорить его мысли, ведь для себя он давно уже решил, что главное счастье для него в этом жестоком мире – это и есть тот самый раненый филин. И даже переживать за него приятно. Никто другой еще никогда не вызывал у Рёги столь сильные чувства, столь насыщенные эмоции. И парень упивался ими, как спасительным эликсиром жизни. Рядом с Тсузуку он действительно чувствовал себя живым, он не был одной из миллиардов фарфоровых кукол с нарисованной улыбкой. И ради этого чувства, он был готов стерпеть любое. И любой поступок он мог совершить, дабы вызвать подобное чувство у Тсузуку, которого любил так беззаветно и бесповоротно… А пока что младший жался к нему, понятия не имея, как искупить свою вину и сотни раз сожалея о произошедшем несколько дней назад… Рёга не удержался, чтобы приобнять его и успокаивающе поцеловал в висок, однако не говорить дальше просто не мог. Надо было довести дело до конца, надо было добиться того, чтобы депрессивный парнишка запомнил этот разговор раз и навсегда. - Тсузуку, если с тобой что-то случится, мое сердце этого не выдержит. Слишком много чувств, для этого маленького сердечка. Одно переживание, и оно покроется трещинами и разобьется на мелкие осколки, раз и навсегда отпуская все, что там так бережно хранилось. И останется одна пустая оболочка, не способная любить. Сосуд для органов без чувств и эмоций... Все это уйдет вслед за твоей душой... Пока Рёга это произносил, он почувствовал, как Тсузуку опустил руки ему на поясницу и обнял едва ли не до хруста костей. Их грудные клетки были плотно друг к другу прижаты, словно во избежание воплощения опасений старшего в жизнь. Кажется, он все-таки понял, что значит его татуировка. А может, и неверно истолковал. Ведь на самом деле ее цель заключалась в том, чтобы привить Тсузуку любовь к своей жизни, осознать ее ценность, сберечь ее, а не жизнь человека, с ней связанного. Рёга не боялся за себя, он боялся за этого юношу, а тот в свою очередь так искренне переживал за него. И это дико умиляло. И огорчало. Лучше бы Тсузуку о себе так заботился, чем о своем возлюбленном, жизни которого ничего не угрожало. И все же момент был роковым, времени долго думать не было, действовать надо было наиболее эффективными из всех предоставленных методами. И Рёга, опираясь на свои выводы, продолжил говорить: - В следующий раз, когда тебе будет настолько плохо, что захочется резать вены, ты закатишь рукав, увидишь эту надпись и вспомнишь о моих словах… Я знаю, что тебя это остановит. Как бы ты ни относился к своей жизни – мою ты ценишь. Ты любишь меня не меньше, чем я тебя, а значит и желания наши схожи. Мы оба хотим защитить друг друга и по возможности сделать счастливыми… Прости, наверное, слишком жестоко с моей стороны, но только так я смогу спасти тебя, будучи на расстоянии. Тсузуку так ничего и не ответил, но Рёга почему-то был уверен, что тот услышал и понял его. Просто чувствовал, и от осознания этого становилось спокойнее. Ну а что парнишка мог сейчас ответить? Извиниться? Извинения не исправят ситуации, да и Рёга не нуждался в них, не смея любимого ни в чем винить. Согласиться? Слишком сухо. Да и не может Тсузуку обещать того, чего не знает. Ведь когда на него накатывает отчаяние, он забывает обо всех словах и обещаниях, забывает обо всем, медленно сдаваясь и теряя себя. Оспорить? Это неуместно, ведь Рёга прав. - Ну все-все, Тсузуку… Теперь все будет иначе, мы со всем справимся, обещаю… Ведь мы любим друг друга и не дадим друг другу сдаться. Сдаются одинокие люди, потому что когда они теряют веру, не находится человек, который способен поделиться с ними своею… А пока у тебя есть я, ты не будешь одиноким, даже если от тебя отвернется все человечество… Я возмещу тебе всю заботу, в который ты нуждался, но был лишен, в тройном размере… Живи хотя бы ради меня, кот. Прошу, - Рёга трепал парня по шелковистым волосам, которые удивительно быстро пришли в норму после многократных покрасок, и едва сдерживал слезы. Редко бывало, чтобы ему хотелось плакать, однако эмоции так или иначе рвались наружу. Также он знал, что Тсузуку любит, когда перед ним плачут. Ведь это значит, что ему доверяют, ведь это сближает людей между собой… Услыхав сдавленный всхлип, обнимающий Рёгу парнишка перестал жалобно тереться об его грудь, отстранившись немного и заглянув ему в лицо. Он расцепил замок из собственных рук и подушечками пальцев одной из них утер с его щек покатившиеся по ним горошины слез. Рёга невольно улыбнулся, потираясь щекой о тыльную сторону его ладони и аккуратно обхватывая пальцами тонкое запястье, из-за чего Тсузуку недовольно зашипел. - Прости, - прошептал старший, сообразив, что обхватил рукой тату, и поспешил отпустить ручонку. Нехотя они отстранились друг от друга, только сейчас заметив, как на них косятся случайные прохожие. Однако дальше ребята пошли не сразу. Прежде чем сдвинуться с места, Тсузуку с самым невинным выражением лица, на какое был только способен, придержал Рёгу за рукав и несмело заговорил: - Могу ли я тебя тоже кое о чем попросить? - К-конечно… Звезд с неба не обещаю, однако постараюсь исполнить любое твое желание, - слабо хохотнул Рёга, показывая, что он в норме, и разряжая тем самым обстановку. - Ты не мог бы… - Тсузуку опустил голову и покрутил носком ботинка подобно малому ребенку, который стесняется клянчить что-либо у матери. – Ты не мог бы угостить меня пломбиром со взбитыми сливками? - Дурашка… - широко улыбнулся Рёга, чувствуя, как внутри разливается приятное тепло, и ласково потрепал любимого по волосам. Они идеально подходили друг другу. Друг для друга они были лучшими, потому что знали друг друга ближе остальных. Это была действительно красивая пара, даже если окружающие, утопающие в стереотипах, и называли их уродами. Мало кто из этих окружающих умел чувствовать так тонко и любить так бережно и верно. *** Прекрасным пломбиром ты угостил меня в тот раз. Я, гаденыш, специально обмазался в нем, чтобы ты слизал эту белую сладость с моих губ… И ты сделал это так нежно и аккуратно, вовсе не развратно, как показывают в кино. Я млею, вспоминая о твоей нежности. И кончики пальцев начинают покалывать, стоит вспомнить, насколько приятны прикосновения к тебе… Я хочу вновь увидеть тебя, услышать твой голос, прикоснуться к тебе. Хочу весь день смеяться с тобой, катаясь на глупых аттракционах, пока коллеги будут всюду искать не явившегося на репетицию вокалиста. А затем вернуться домой, принять совместный душ, покормить друг друга с ложечки. Целоваться долго, глядя на ночное небо, и заснуть в обнимку на белом ворсистом ковре в гостиной. Хочу закрыться от всего мира в уютной квартире. Вместе с тобой. Хочу беззаботной жизни для нас. Когда ты рядом, все мои проблемы словно перестают существовать. Если ты будешь все время рядом, я смогу ощутить счастье? Если так, то я в благодарность приложу все силы, чтобы сделать счастливым и тебя тоже. И когда я увижу в зеркало отражение наших теплых, искренних улыбок, я умру. От счастья. Мое сердце остановится от передоза эмоций и светлых чувств. Знаешь, я живу благодаря твоей любви и вопреки ненависти всех остальных людей. Видимо, твое мнение для меня во много раз важнее мнения других… Тогда почему бы мне не наплевать на второе окончательно? И забыть о подобных слезных бессонных ночах, лишая себя сна совсем по другим причинам. В твоих руках, под твоим телом, ощущая на коже опаляющие следы поцелуев… Лезвие в руке сжалось сильнее допустимого, несильно распоров кожу ладони. Черт. Неожиданно из-за двери послышалась мелодия звонящего телефона. Это ты. Момент истины настал. Решение, которое я сейчас приму, решит мою дальнейшую судьбу. И твою дальнейшую судьбу, ведь они так тесно переплетены между собой. Ты ведь не шутил, называя нас тогда одним целым? И пусть фанаты смеялись и возмущались… Они никогда не узнают правды. Никто никогда не узнает правды, поскольку мы слишком жадно друг друга любим, чтобы делиться с посторонними своими чувствами. Наверное, это и был ответ… Лезвие выпадает из рук, удаляясь о белый, вычищенный до блеска кафель. И таким ему предстоит оставаться еще долго. Если, конечно, его не сильно запачкают подошвы спешно выбегающего из комнаты парня. Сегодня он так отчаянно спешил, что даже забыл разуться… - Привет, Рёга-Рин… Я скучал.