let me out

Огромный особняк заполыхал моментально и от всей щедрой на ненависть охотничьей души, как спичка, которую для верности сначала опустили в бензин. Когда огонь пробрался внутрь, жадно затрещал, норовя облизать каждую доску и перескакивая с одной на другую, захватывая все больше места, чуткие оборотничьи носы забило острым запахом ядовитой смеси, пламени и надламывающегося и пожираемого ненасытным пламенем дерева. Питеру казалось, что из уютного вечера их экспрессом перенесло прямиком в ад, под бок к ухмыляющемуся Сатане, потому что Талия надрывно выла, а волчата метались туда-сюда, задыхаясь от дыма с примесями аконита и трав, срывались от волнения в неполный бета-релиз, а под конец скулили, цепляясь за железные решетки на окне. Они все сгорали заживо. Клетки исцелялись, кожа восстанавливалась, но тут же покрывалась волдырями под любопытными оранжевыми языками, и Питер выл вместе с ними, заглушаемый треском обрушивающихся балок. Никого из них не успели спасти: пожарные подъехали только к тому моменту, когда от волчат не осталось почти ничего, от дома - почерневшие стены, а от Питера - обгорелое тело без единого живого места. Его сочли мертвым, но, вытаскивая наружу, обнаружили, что сердце все еще бьется, а сам Питер дышит через раз. Не то чтобы Питер не любил проводить время наедине с собой, но это тотальное одиночество бесило, а после - сводило с ума. Вы знаете, каково быть запертым внутри собственного разума? О, Питер мог бы рассказывать о нем несколько дней подряд, не прерываясь ни на секунду. Питер мог бы накатать по этой теме сотни страниц и с блеском защитить гребанную диссертацию, вот только в его голове не было ни ручки, ни карандаша, чтобы все записать. Одиночество подтачивало то, что уцелело в нем после пожара, заставляло жрать свою личность изнутри, вынуждало скалить клыки и бросаться на прозрачную стену барьера из комы. На третий год Питер узнает, где его держат. Узнает, что со всей страны съезжаются знаменитые врачи, которым требуется свежее мясо во славу науки, и наблюдают за его состоянием, фиксируют с задумчивым видом и обсуждают его феномен в медицинском кругу. Питер рычит, но в теле не отзывается ни один мускул. Питер смотрит со стороны на самого себя, на палату, на бейдж медсестры, который хочется содрать и выбросить в мусорную корзину, лишь бы не видеть скупое «Тереза Палмер. Eichen House», а самой блондинке - разорвать когтями глотку, чтобы больше не глядела с сочувствием. Питеру не нужно ничье сочувствие, тем более - от человека. * * * Стайлзу Стилински семнадцать, у него есть любимая машина, лучший друг и марафоны игр раз в две недели по выходным. Стайлз - гиперактивный подросток, вечно ширяющийся аддералом и - тайком и редко, чтобы отец не узнал, - транквилизаторами. У Стайлза нет девушки, нет клевой компании и частых тусовок, на которых собирается весь Бикон-Хиллс, зато его отец - шериф, в чьи дела всегда можно запросто сунуть нос за стакан хорошего виски и короткий укол совести, и обалденная аура обаятельного неудачника. Стайлзу вполне хватало той жизни, что он имел, он не жаловался и собирался после школы поступать в Калифорнийский Технологический университет или даже куда покруче - Стайлз давно признался самому себе, что готов прыгнуть выше головы, сдав экзамены на А+, и поступить туда же, куда и прекрасная Лидия Мартин. Если ему повезет, то восемь лет безответной любви и игнора - затянувшейся стадии отрицания, как говорит Стайлз, - не уйдут в никуда. Но госпожа удача задумчиво хмурится, постукивает длинным ногтем по папке с личным делом Стайлза Стилински и качает головой. * * * Еще через два года Питер понимает, что не настолько все безнадежно. Например, потому что вместо осточертевшей палаты с желтым оттенком, обстановку которой он успел изучить вдоль и поперек, вплоть до микроскопических трещин на стене за низкой тумбой, он стоит в прямоугольнике серебристого света, наполовину закрывая луну спиной, оглядывается в незнакомом месте и вопросительно изгибает брови при виде заваленного стола, стопок комиксов, рамок с фотографиями и плакатов. В шоу-бизнес пробиваются через постель, а к тебе, Господи, через бессильную ярость? У Питера есть два варианта: либо его измученное воспаленное сознание поднялось на уровень выше и компенсирует нормальную жизнь суррогатом воображения, либо он достиг той самой точки, о которой часто слышал и читал, точки, где возможно нечто сродни путешествию во снах. Питер не верит в Бога, но молится, чтобы правдой оказался второй. Кокон из одеяла шевелится и ерзает, потом Питер замечает темноволосую макушку и садится в кресло рядом с кроватью. Годы, проведенные в коме, научили терпению, так что спустя всего полчаса пристального изучения комнаты и спящего человека, Хейл слышит возню и по-девчачьи высокий испуганный вопль. Иисусе, серьезно? Стайлза сносит с кровати поближе к двери, где в куче хлама валяется бита, он трет глаза и недоверчиво смотрит сначала на окно, затем на дверь и на незнакомца. - Хей, - он нервно ухмыляется и пытается нашарить биту. - Чувак, я все понимаю, но этого я не понимаю, потому что за этот десяток секунд моя голова просто готова взорваться от кучи вопросов, начиная, например, тем, кто ты, и заканчивая тем, как сюда попал. Плюнув на биту, Стайлз возвращается на развороченную постель, затаскивает с пола упавшее одеяло и любопытство берет верх, заставляя податься вперед и присмотреться. - Воу-воу, - тянет Стилински, уже решив, что на почве недосыпа и калейдоскопа таблеток его посещают галлюцинации, - ты что, современный прототип Фредди Крюгера, который убьет меня в моем сне? - Детка, будь ответ на твой глупый вопрос положительным, ты бы сейчас не болтал, а лежал в луже собственной крови. Какое-то время Стайлз честно пытается понять, спит он или нет, и поэтому он щипает себя за лодыжку украдкой, тихонько ойкает и трет покрасневшую кожу, потом пробует вспомнить, были ли у него когда-то настолько правдоподобные сны, но если он действительно спит и этот мужик не забрался в закрытое окно его второго этажа, то мозг может сыграть с ним злую шутку. Человек с обожженной половиной лица из кресла никуда не девается, изучая его заинтересованным тяжелым взглядом, в котором Стилински видит что-то еще, кроме интереса, но не может уловить, что именно. Мысль крутится вокруг нужного слова, дразнит его, почти давая себя поймать, но исчезает из-под самых кончиков пальцев. - Исчерпывающе, согласен, мой косяк, - бормочет Стилински, подтягивая ноги к себе и скрещивая их. - Я не похож на принцессу, чтоб на второй этаж влезали поклонники. И знаешь, пялиться на спящих парней... Нет, я не имею ничего против того, чтобы просто пялиться на парней, демократия, толерантность, свободная Америка, но на спящих - это несколько странно, или это только мне так кажется? - Слушай, детка... - Я Стайлз. Твое «детка» звучит так, словно мы в клубе, и ты пытаешься снять меня за дешевый разноцветный коктейль. Питер закатывает глаза. Стайлз. Отлично. - Хорошо, Стайлз, - его имя он специально выделяет голосом, но непробиваемую стену Стилински этим точно не проймешь. - Ты все еще спишь. И, видишь ли, я не уверен, что это всего лишь сон. Брови Стайлза недоверчиво встречаются у переносицы, а потом поднимаются снова. Он обреченно стонет что-то типа «где я свернул не туда, раз мне снятся типы вроде тебя», а Питер думает, что чувство самосохранения у парня явно отсутствует. Он не рассказывает ничего о себе, только называет имя, потому что Стайлз не отстает с дурацкими комментариями и порывается звать его Джеймсом Бондом. Не рассказывает, потому что все слишком шатко и не проверено, хоть Питер и тешит себя надеждой, что научился разделять галлюцинации и реальность. Стайлз открывает глаза, когда электронный будильник громко трезвонит в 7:00 утра, а Питер предсказуемо не просыпается-осознает себя в осточертевшей палате. Целый день у Стилински проходит почти как обычно: он отсиживает уроки, болтает со Скоттом, переругивается с Айзеком и строит планы мести учителю физики; но напрягает одно - за всю жизнь он не запомнил ни единого сна, а лицо, наполовину похожее на сплошной шрам, и льдисто-голубые глаза смог бы зарисовать по памяти, если бы умел. Скотт пихает его в плечо и зовет обратно в класс. Питер на другом конце города мечтает перерезать глотку блондинке-медсестре, которая в очередной раз болтает при нем по телефону, и ловит себя на мысли, что комната болтливого малолетнего идиота - единственное место, где он побывал за последние пять лет. Питер все еще не знает, существует ли Бог, потому что следующие три дня он снова проводит за решеткой своего тела, и чувствует себя так, будто в пустыне ему дали отхлебнуть ледяной воды из бутылки и тут же отобрали, но на четвертый появляются комиксы, скомканное одеяло в ногах и тусклый свет из окна. Один раз - случайность, два - совпадение, три - закономерность, которая будет обрастать как снежный ком, пока в итоге не превратится в стиль жизни. Питер не намерен ждать подтверждения и проводить остаток дней прикованным к койке в психушке. Стайлз ворочается и бормочет, и Питер подходит ближе, наклоняясь и прислушиваясь, но разобрать невозможно, поэтому он просто ждет, пока тот откроет глаза и еле удержит себя от громкого крика - внизу спит отец, - чтобы после с тяжелым вздохом уткнуться обратно в теплую подушку. - Чувак, у тебя есть вип-флаер или персональное приглашение? Я тебя не ждал, - Стилински косится на часы - цифры жизнерадостно мигают задом наперед и отсчитывают минуты не как положено, а скачками. Все-таки сон. Сон во сне - довольно жуткая штука. Питер соврет, если скажет, что тоже не ждал этого визита, но он пожимает плечами и присаживается на край постели. Удивительно, но здесь на нем приличная одежда, а не грязно-серый балахон и свободные штаны. Питер бы выглядел сумасшедшим. Какая ирония. - У меня есть деловое предложение. - В... - начинает и осекается, вздыхает, - ночью? В моем сне? Ты странный, поверь, я встречал достаточно двинутых, но ты вообще ни в какие рамки. - Ты закончил? - Хейл вопросительно вскидывает правую бровь, одновременно с этим морально опуская моментально насупившегося Стайлза, который близок к возмущению по поводу того, что полузнакомый мужик качает тут права. - Вероятно, да. Предложение заключается в том, что ты должен вытащить меня из одного места. Он не говорит «не мог бы ты» или «если ты вдруг хочешь безвозмездно помочь и заработать плюсик в карму», он ставит его перед фактом, не будучи на сто процентов уверенным, что сможет отомстить за отказ. Почти русская рулетка, где среди четырех вариаций отрицательных ответов одно «да». Стайлз молчит целую минуту, смеется коротко и машет на него рукой. - Да ты прикалываешься. Ладно, допустим, что мне за это будет? - Как насчет прожить беззаботно и без паранойи еще лет пятьдесят? - Теперь ты мне угрожаешь? Клевая тактика уговоров, научишь? - Всего лишь даю дружеский совет, как тебе лучше поступить, Стайлз. Стилински с сомнением щурится, но внутренний маяк на приключения не дремлет и не дает послать Питера куда-нибудь в Антарктиду, отрабатывать свои приемчики на пингвинах. - Откуда? - Правильное решение, - криво улыбается Питер, поворачиваясь. - Eichen House. Название отдается непонятным шумом у Стайлза в голове и совершенно не кажется знакомым. Краем глаза Питер видит уголок своей больничной подушки в полумраке раннего утра. В конце следующего месяца, Стайлз ловит себя на том, что заводит будильник на десять минут позже и пробует ухватить ощущение чужого присутствия сразу после пробуждения. Как там называется явление повторяющихся снов? В любом случае, два раза - всего лишь случайность. Питер больше не приходит. Интервал повторения снов, чье содержание дублируется с незначительными изменениями, - от дня до нескольких лет. Еще через две недели, уже натягивая футболку и спускаясь на кухню, - «доброе утро, па!» - Стайлз останавливается, достает телефон и по пути к холодильнику отбивает Скотту смс, что пропустит сегодня школу, потому что «это секрет, бро, без обид». Пакет молока и остатки пиццы в картонной коробке перебираются в его комнату, а сам он падает на стул и включает ноут. - Окей, гугл... - бормочет Стилински, нетерпеливо постукивая пальцами по клавиатуре, пока браузер грузится. Психушка с дурной репутацией, парадоксально лучшая в Калифорнии, - не самое худшее, что могло ждать Стилински. В конце концов, Питер мог оказаться психопатом, потрошащим людей направо-налево, а оптимизм у Стайлза на третьем месте после сарказма и торжественной помолвки с неприятностями. В салоне джипа громко играют The Neighbourhood, Стайлз грызет нижнюю губу, стучит ладонью по поверхности руля и совершенно не знает, чего ждать: на сайте ни слова о пациентах, так как это запрещено врачебной этикой, а сам он даже не уверен, что нужный ему человек существует. Три поворота направо, объезд, поворот налево и по прямой до окраин; высокие кованые ворота выглядят более впечатляющими, чем на фотографиях с сайта. Стайлз осознает весь идиотизм ситуации, но ничего не может поделать. Немолодая черная женщина неодобрительно смотрит на него поверх очков и кивает замершей за ее плечом санитарке чуть старше самого Стилински. - Вы к кому? - К Питеру, - невозмутимо говорит Стайлз, как будто «Питер» не одно из самых распространенных имен в стране, и незаметно вытирает вспотевшие ладони о толстовку. - Знаете, такой мужик в возрасте, с ожогом в пол-лица. Честно говоря, я сперва перепутал его со стариной Фредди, тот тоже практиковал подобное. Шанс, что это сработает, у него один к пятидесяти при благосклонной судьбе, а шанс оказаться выставленным за дверь за дебильные шуточки - гораздо выше. Но санитарка хлопает густо накрашенными глазищами и недоверчиво хмурит брови, уточняя: - К Хейлу? Питеру Хейлу? Стайлз пробует фамилию на вкус; она обманчиво мягкая, бархатная, перекатывающаяся к кончику языка, - Питеру идеально подходит. Где-то за пределами объективной реальности госпожа удача позволяет сорвать джекпот. Бесконечные коридоры с одинаковыми дверьми, широкие квадратные пролеты лестниц - не меньше шести этажей, думает Стайлз, - звон ключей и светлая просторная палата с одинокой кроватью у дальней стены. - Кем вы ему приходитесь? - запоздало интересуется санитарка по имени Тереза Палмер, все еще не сводя со Стилински подозрительного взгляда. - Родственник, - банально и неоригинально врет он, но за правду ему выделят отдельную койку и не выпустят из этой палаты. - Семья Питера Хейла сгорела шесть лет назад. Стайлз поспешно перебирает варианты путей отступления, и «как насчет третьего сына его двоюродной бабушки?» автоматически отпадает. Он хмыкает, выразительно подвигав бровями. - Вы меня раскрыли, окей. Тащитесь по подробностям чужой личной жизни? Санитарка брезгливо кривит губы и складывает на груди руки, давая ему пятнадцать минут. Оказывается, что на самом деле ожоги по всему телу, а не только на части лица. Оказывается, Питер дышит почти незаметно - грудная клетка едва приподнимает ткань. Стайлз стоит столбом возле кровати, а потом присаживается на самый край, соскальзывая взглядом по спокойному лицу с закрытыми глазами и рукам поверх больничного одеяла. Бессознательный Питер не выглядит таким насмешливым и пугающим, как на фоне луны в его комнате или с хищно поблескивающими из темноты зрачками, Питер выглядит как самый обычный коматозник. Стайлз не уверен, что должен незаметно выкрасть его из палаты и увезти к себе. Как он вообще себе это представлял? «А сейчас выпуск срочных новостей: неизвестный молодой человек застрелил двух медсестер и главного администратора и скрылся с места преступления, затолкав в багажник машины - синий джип, калифорнийский номер, дайте знать, если где-то увидите, - койку с нашумевшим в одно время медицинским феноменом» - вот что сказали бы по телевизору. А еще «молодой человек, не забудьте капельницу, коматозников нельзя оставлять без присмотра, да, разумеется, не стоит благодарности». Стайлз полузадушенно хихикает, представляя, прикусывает губу и косит взгляд в сторону санитарки, уставившейся в экран смартфона. У него еще целых десять минут и целое отсутствие смысла сидеть здесь, потому что Питер не реагирует на внешние раздражители. - Хей, - на выдохе зовет Стайлз, наклоняясь и опираясь локтем о свое колено. - Чувак. Санитарка закатывает глаза. Стайлз чувствует себя идиотом. - Ты же в курсе, что я даже опеку на тебя выбить не смогу? Меня пошлют в увлекательное путешествие нахрен и посоветуют хотя бы дожить до совершеннолетия. Слышишь? Под потолком приглушенно и мерно гудят лампы, Питер размеренно выдыхает. Стайлз страдальчески трет подбородок и проклинает симпатию к этому мужику, все существующие болезни и, за компанию, самого господа, потому что Питер определенно не согласен с предоставленной участью. - Все способы вытащить тебя отсюда до того, как ты очнешься, слегка незаконны. Ну, самую малость, если понимаешь, о чем я. Твою ж мать, Питер. Семь минут; Стилински напряженно вглядывается в Питера, пытаясь поймать хоть что-то. И губы сами расползаются в кривой невольной улыбке, когда чужие ресницы подрагивают в ответ.