Глубокая заморозка

Коляска тихонько поскрипывала от осторожных прикосновений к ней тяжёлой руки Тилля. Фриц посапывал на свежем весеннем воздухе. Крикливый и бодрый, он только что уснул, поэтому Линдеманн, углядев подходящего к нему по аллее Рихарда с вечной сигаретой в углу рта, отчаянно замахал руками. Круспе остановился метрах в пяти от него, непонимающе окинув взглядом композицию "дед с внуком на прогулке". Тилль картинно поднёс к губам два пальца и резко отбросил их от себя, и тут же этими пальцами сжал обе губы в кучку, делая при этом страшные глаза. Рихард усмехнулся, кивнул головой и выбросил сигарету. На цыпочках приблизился к Тиллю и опустился рядом с ним на лавочку. Оба молча сидели и с глупыми улыбками наблюдали за безмятежно спящим ребёнком. – Неле пошла в парикмахерскую, сейчас придёт. – Одними губами едва прошептал Линдеманн и снова замолк. Рихард сунул руки в карманы, вытянул ноги и, откинувшись на резную спинку парковой лавки, глубоко вдохнул чистый воздух. Весна в этом году выдалась ранней и щедрой на тепло. Середина марта, а снег уже сошёл, и солнце пригревало всё жарче и жарче. Низко свисающие ветви деревьев уже приготовились выпустить первые листочки, нетерпеливо шевеля набухшими почками в прозрачной тени парка. В такое время на всех обычно опускалось ленивое ничегонехотение: говорить, что-либо делать, даже шевелиться лишний раз было отчаянно лень. Поэтому двое мужчин на лавочке в парке посередине Берлина с удовольствием сидели и молчали, пользуясь временным и вынужденным бездельем. Откуда-то сбоку, со стороны оттаявшего газона, раздались быстрые шаги. Встрёпанная светловолосая девушка в коричневом распахнутом плаще и сумкой через плечо подходила к парочке на лавке, осторожно ставя ноги в высоких сапогах на клочки бурой травы между ноздрястых полосок оставшегося снега. Увидев на сыне одеяльце, не заправленное за голубой матрасик, она погрозила кулачком отцу, молча чмокнула в щёку Рихарда и, подхватив коляску, медленно пошла прочь. Чуть слышно цокали каблучки, затихал мерный скрип первого в жизни детского транспорта. Линдеманн с улыбкой смотрел в узкую спину удаляющейся дочери, и что-то тихонько таяло у него внутри, словно сладкий пломбир в нагретой тарелке. Неожиданно громкий голос Круспе заставил его вздрогнуть. – Доволен, дед? – Не то слово! – хмыкнул Тилль. – О чём ты поговорить хотел? – Вот, слушай! – и они пустились в обсуждения текущих проблем. Примерно через полчаса Линдеманн откашлялся и потёр застывшие ладони друг о дружку. – Что-то замёрз я, давай разбегаться, – он первым встал с насиженного места и плотнее запахнул на груди короткое пальто. Круспе было дёрнулся встать, но видно зацепился штаниной за невидимую щепку на гладкой поверхности сидения. Когда ему удалось всё-таки приподняться, он изогнулся назад до резкого прострела в пояснице, чтобы глянуть, что произошло. – Ёбаный в рот! Сзади к светло-синим джинсам, чуть ниже задницы, прилепился довольно большой кусок жвачки отвратительного ярко-розового цвета. Качественно так прилепился, насмерть. Рихард тут же с подозрением покосился на Линдеманна. – Это не я! – совершенно по-детски испуганно проблеял Тилль. – Я не жру такую дрянь! – Да? – с остаточным сомнением в голосе спросил Рихард и запричитал. – Вот что мне теперь делать, а? Я пешком, между прочим, к тебе пришёл! Как я через полгорода попрусь в таком виде? Тилль оглядел масштабы катастрофы и потянул Круспе за рукав. – До меня – пара кварталов, пошли. Отдерём твою задницу! – Ну, спасибо! – заржал Рихард. – Этого мне только не хватало! Однако дал себя увести ближе к квартире Линдеманна, всю дорогу надоедая ему стонами о цене штанов и о вреде жевательной резинки в общем и целом. Заткнулся он, только когда за ними захлопнулась, наконец, спасительная дверь квартиры Линдеманна, ограждающая щепетильного Круспе от гипотетических тыканий пальцем в его изгвазданные штаны. – Раздевайся, – Тилль сбросил обувь, пальто и прошёл на кухню. Распахнул холодильную камеру и тяжело вздохнул. Вот где пожалеешь о нынешнем благополучии! Вся вместительная морозилка была доверху забита полуфабрикатами, заботливо завёрнутыми в целлофан рачительной Мартой. – Что ты собрался делать? – Круспе сунул нос следом за ним в покрытый изнутри инеем шкаф. – Решил покормить меня, чтоб я не расстраивался, проебав дорогую шмотку? – Харя не треснет? Тебе б только жрать! – съёрничал Линдеманн, прекрасно зная, что излишний вес – больное место Круспе. Рихард тут же выпрямился и обидчиво поджал губы. – Раздевайся, я тебе говорю! – требовательно повторил Тилль. Он взял с полки над раковиной большую миску и принялся перекладывать в неё свёртки с рыбными котлетами и куриным филе из холодильника. – Что, совсем раздеваться? – Рихард скинул куртку и стоял перед хозяином квартиры, в недоумении разводя руками. Линдеманн глубоко вздохнул, едва удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска в международном жесте полного превосходства над тупым собеседником. – Нет, блядь, жопу отстегни! Ты целиком в мой холодильник не влезешь! Круспе вытаращил глаза и окончательно упустил нить разговора. А Тилль начал терять последнее терпение, решив, что умный и сообразительный Круспе впал по весне то ли в поздний авитаминоз, то ли в ранний климакс. – Ты дурак совсем, что ли? В морозилке жвачка от твоих джинсов отвалится максимум за полчаса! И без всяких следов! – глядя на глупо хлопающего глазами Рихарда, Тилль расхохотался. – Правда не знал? Удивительно в твоём-то возрасте! – ляпнул он и тут же прикусил язык. Шутки шутками, а оскорблять друга не хотелось. Круспе сосредоточенно сопел, стягивая штаны и помалкивая. «Обиделся!» – с досадой подумал Тилль, принимая протянутую одежду. Свернул аккуратно и бережно, памятуя о трепетном отношении к своим драгоценным шмоткам их хозяина. Уложил в нижнюю камеру холодильника, тщательно расправив материал прилипшей мерзостью вверх. – Вот и всё, подождём чуть! – сказал Линдеманн, захлопывая дверцу. – Дай мне что-нибудь надеть, – потребовал Рихард, стоявший рядом. Тилль перевёл на него взгляд и, ухватившись за белоснежно-матовую поверхность полезного агрегата, полуистерически рассмеялся, мелко подрагивая плечами. Вид у Круспе был, мягко говоря, шутовской. Шапочку свою дурацкую он стянуть с дурной башки почему-то не подумал и теперь, стоя в носках, трусах, трикотажной майке с длинными рукавами и головном уборе до кучи, мог иллюстрировать собой русскую поговорку, услышанную когда-то Линдеманном от Хирурга: «Без порток, но в шляпе!» – Что ты опять надо мной ржёшь? – с плаксивыми бабскими нотками в голосе поинтересовался вконец разозлённый Рихард. – То дурак я старый, то жру я много... Он прищурил потемневшие разом глаза и, круто развернувшись на пятках, рванул вон из помещения. Тилль потряс головой, отгоняя некстати вырвавшийся приступ смеха, и пошёл следом за ним, намереваясь повиниться и успокоить. – Никакой ты не дурак, – приговаривал он в спину идущему по коридору к гостиной Рихарду, – и вовсе ты не старый, и не толстый. Линдеманн сделал два быстрых широких шага, нагнав кипящего негодованием на его выходки приятеля, и добавил: – Вон, жопец какой! Девки все глаза сломали! – и, недолго думая, одним шлепком припечатал обе ладони к ягодицам Круспе. От неожиданности Рихард подпрыгнул на месте и так некстати зацепился ступнёй за собственные разбросанные по полу ботинки. Тилль в свою очередь, стараясь удержать неумолимо падающего вперёд приятеля, перехватил его поперёк живота, дёрнув на себя, не нашёл ничего лучше, как припечатать его носом в ближайшую стену. И, видимо, для большей устойчивости припереть его собой. Тилль уже улыбнулся и открыл было рот, чтобы вместе поржать над удачным спасением нехилой тушки Круспе, как живое тепло прижатого тела рвануло сквозь кожу пальцев куда-то глубоко внутрь, до самых печёнок. Он изумлённо распахнул глаза и автоматически провёл по голому бедру под собой, по упругой ягодице и остановил руку где-то в районе поясницы. И безнадёжно завис между физиологическим удовольствием и творческой задумчивостью. У Линдеманна в последнее время случались такие неконтролируемые провалы в прострацию, когда он мог, стоя возле окна, комкать в руке штору, доводя её до состояния предельной изжёванности, совершенно не замечая при этом, что делает. Или, сидя за компьютером, выпасть внезапно из реальности и не глядя стучать одним пальцем по клавише, благодаря чему на черновике с недоработанным текстом появлялись стада зловеще-весёлых смайликов. Вот и сейчас он застыл, как истукан, не соображая, что делает, и пробирался руками под тонкий джемпер замершего приятеля всё дальше и выше. Так же мгновенно, как начался, ступор внезапно закончился, и Тилль обнаружил, что стоит в коридоре собственной квартиры, нежно прильнув к Рихарду и ласково поглаживая его по бокам под майкой. Самое странное во всем этом было то, что Круспе не только не сопротивлялся, но и не шевелился, и даже почти не дышал. Заинтересовавшись этим вопиющим фактом, Тилль состроил у него за спиной глумливую рожу и, потянувшись губами к его уху, прошептал томным голосом: – Тебе хорошо, любовь моя? – и задышал часто-часто, символизируя крайнюю степень возбуждения. – Ага! Я всю жизнь прям мечтал, чтоб меня какой-нибудь дедуля полапал! – Рихард давился смехом, отбрасывая от себя руки покатывающегося со смеху Тилля. Сквозь слёзы, навернувшиеся на глаза, и остатки неудобной ситуации Линдеманну внезапно показалось, что высвобождался из его нечаянных объятий Рихард с явной неохотой. И глазки у него поблёскивали как-то подозрительно ярко. А, может быть, ему неловко было признаться себе самому в том, что... – Жвачка отлипла уже, как думаешь? – быстро спросил Рихард, старательно рассматривая небольшую картинку на стене. Тилль развернулся и сбежал на кухню, заняв себя делом и выбросив из головы все раздумья и выводы. Достал из морозилки окутанные холодным паром на тёплом воздухе джинсы, которые ничуть не пострадали от беспардонной экзекуции. Оставалось только сковырнуть розовую дрянь, что Линдеманн и проделал с обещанным ранее успехом. – Вот видишь! – констатировал он, выбрасывая прилипчивую пакость в мусорный пакет. Рихард тут же ухватил замороженные брюки и натянул на свою многострадальную пятую точку. – Холодные, бля, – шипя и подпрыгивая на месте, он застёгивал пояс. Тилль присел на табурет и наблюдал за ним с каким-то странным любопытством. На языке так и вертелся жутко бестактный вопрос, но пока он набирался храбрости, чтобы его озвучить, и ждал удобного момента, когда Круспе перестанет одёргивать и оглаживать на себе одежду, время было безнадёжно упущено. – Ну, я пойду? – полувопросительно кивнул головой Рихард и, по-прежнему не глядя на Тилля, взялся пятиться к двери. – Иди, – старательно скрывая тень разочарования в голосе, произнёс Линдеманн. – Слушай, давай завтра пожрём сходим куда-нибудь? Рихард завёл глаза под потолок, производя в уме одному ему понятные расчёты. – Давай, я завтра свободен. – Кивнул головой Круспе и зачем-то добавил: – Весь день. После этого посмотрел на Тилля со странным налётом лёгкой грусти и вышел в коридор. Через секунду хлопнула входная дверь. А Линдеманн так и остался сидеть возле стола, подпирая щёку ладонью, с раздражением смотря на холодильник и думая о том, что современная техника работает слишком хорошо. Круспе шёл по улице и размышлял, что в приличном кафе вряд ли найдётся жвачка, некультурно прилепленная к стулу, а вот чашек с кофе, которые можно опрокинуть на себя невзначай – сколько угодно.