Жизнь как наказание

Само её рождения было ошибкой. Грех неповиновения. Мертвая, но все же живая. Никто не защитит её. То, что она жива — её наказание.

      Десятки лет назад маленькая Алёнка тянулась к детям, которые кружили хороводы и звонко смеялись, придумывая новые развлечения. Особенно если малышам удавалось убежать от грозных родителей подальше. Она нетерпеливо дёргала ногами, сидя на лавке, ожидая пока мама заплетёт её необычного цвета волосы в косу и отпустит погулять. Это нетерпение и желание найти друга возвращалось каждый день, несмотря на то, что дети едва не камнями в неё кидались. Кричали, чтобы она, монстр, к ним не приближалась, чтобы лучше пошла, да утопилась от греха подальше. Алёна обиженно сжимала губы в тонкую полоску и бежала домой: искала поддержки у единственного родного человека. Мама её печально вздыхала, отводила полный жалости взгляд и укладывала родную кровинку на кровать. Косы расплетала и начинала петь, перебирая шелковистые волосы лунного цвета.       Материнский голос девочку успокаивал и давал новые силы, новую надежду, что завтра деревенские дети сменят гнев на милость. Да только чудо обходило светловолосую стороной, заставляя ту желать уже не дружбы, а смерти. Самой себе смерти. Чтобы и на мамочку перестали волком смотреть, с ненавистью. Сколько она не пыталась, сколько не уговаривала мать рассказать, почему к ним так относятся, ничего у неё не получалось. Женщина прижимала к себе своё чадо и, как обычно, начинала петь. Голос у неё не портился с годами, был такой же мелодичный и очаровывающий. Под него у Алёны все лишние мысли и пропадали. Вновь появлялось желание бороться за своё собственное счастье и за хорошее отношение жителей деревни к ней.       Немного повзрослев, девочка стала более серьёзно задаваться вопросом о том, почему у всех детей в деревне два родителя, а у неё только мама? Тут же начинала причитать, что мамочку она, конечно, любит всем сердцем, но узнать всё равно хочется. Да только женщина и эту тему стала сводить на нет, прося дочь помочь по дому или пойти прополоть грядки. Алёна просилась в лес, за компанию с мамой по грибы да по ягоды, но встречалась лишь с испуганно-затравленным взглядом и виновато опускала голову. Понимала, что мама чего-то боится и пообещала себе, что чуть только повзрослеет и сразу раскроет все тайны, которыми её мамочка окружила. Волосы, которые казалось, светились лунным светом, с каждым днём становились всё длиннее и не поддавались ни одним ножницам. Девочка искренне этому радовалась, кружилась и звонко смеялась, подавляя в себе один из смертных грехов — гордыню. А мама её стала ходить белее простыни, дёргалась от каждого шороха, а потом и вовсе запретила дочери выходить за забор.       Алёна хлопала пушистыми ресницами и с непониманием смотрела на мать. Ведь только-только с ней стали ровесники разговаривать. Пусть пока только парни, но уже хоть что-то. Уже друзья появляются, и терять их сейчас девушке совсем не хотелось. И однажды дождалась она, пока мама уснёт, да вышла на деревенскую улицу к парню, что улыбался ей, а в руке букетик ромашек держал. Счастью Алёнушки предела не было. Половину ночи они гуляли, разговаривали, да смеялись. Девичье сердце небывалой радостью наполнилось и было готово вот-вот из груди вырваться, когда парень тот вдруг её к забору прижал и раздевать начал. Алёна и без того огромные глаза распахнула от страха, попыталась оттолкнуть нахала, а он лишь злобно рассмеялся.       — А ты что, правда думала, что с тобой дружить кто захочет? С монстром-то? — сквозь смех выдавил из себя парень и продолжил срывать одежду с испуганной Алёны. — Да ты такая же подстилка, как твоя мать, — голос его презрением был переполнен. — Ты радоваться должна, что я сейчас тебя нагну, а не нежить какая-то, — он бы наверно и далее продолжал гадости говорить, да девушка, словно силой нечеловеческой наградили, и она отшвырнула его.       Алёна, из-за слёз бежала, не разбирая дороги, пытаясь прикрыть нагое тело сорванной одеждой, и молила о том, чтобы мамочка забрала её, и они уехали из этой деревни проклятой. С этого момента в душе у неё не надежда на дружбу теплилась, а ненависть и обида пылала. На востоке уже алым солнце загорелось, и из домов девушки стали выходить, ровесницы её. Они все до единой знали, что Алёна монстром была, хоть никогда и доказательств не видели. Но ведь не может обычный человек красотой такой обладать, от которой мужики с ума сходят. И если не монстры они с мамашей, то ведьмы точно.       Девушка под градом проклятий в родной дом забежала и, увидев перепуганное лицо матери, пуще прежнего заплакала. Ненависть изнутри словно пожирать её стала, но, как совладать с ней Алёнушка не знала, не испытывала раньше такого чувства ведь. Прильнула как раньше к материнской груди и стала сбивчивым голосом умолять уехать её отсюда. Уехать от таких жестоких людей подальше. А женщина немигающим взглядом смотрела в окно и видела, как деревенские жители все с досками, да с факелами идут. А дети канистры тащат, с керосином наверняка. По щёкам её слёзы покатились, но она заговорила ледяным голосом:       — Поколение старшее, сами меня в лапы монстру отдали, чтобы не убивал он никого более в деревне. Мои родители умерли давно, поэтому и не стал никто защищать. Монстра того гулем звали, он детей похищал да людей ел. Меня когда в лес к нему привели, он смотрел долго, но убивать не стал, мужчина ведь, вот и пожелал женской ласки. А после отпустил и ушёл. Я же представить не могла, что монстры плодиться могут. А когда тебя под сердцем ощутила, рука не поднялась жизни лишить, — перекрикивая стук молотков, рассказывала женщина, перебирая волосы своей дочери. — Я хотела, чтобы ты как все росла. Обычной девочкой, но сама знаешь, как жители относиться ко мне и к тебе стали. Прости меня, милая. Надо было и правда раньше уезжать из деревни, да боялась. Ты ведь кроха совсем была, — женщина говорить закончила и опустилась на колени, дочь за собой утягивая.       Они обе понимали, что подожгут сейчас дом их и выбраться они не смогут, но мать до последнего желала защитить своё чадо. Буквально накрыв её своим телом, она лишь шёпотом прощения просила и говорила что, несмотря ни на что, любит Алёнушку свою. А девушка до этого молчавшая распахнула глаза, и они уже цвет сменили с материнского голубого на отцовский алый. Ненависть теперь уже, словно вулкан, извергалась из неё, а сама Алёна пообещала, что мстить людям будет.