Mr. Fail

— Вся эта система довольно сложная, но разобраться можно. Очевидно, что сейчас не стоит перекупать их акции. Ты понимаешь? Игра не стоит свеч, компания может понести убытки, момент не самый подходя… Эй, ты меня слушаешь? — Чунмён резко замолкает, недовольно сдвинув брови, после чего откидывается на спинку стула и трёт переносицу указательным пальцем. Кинув взгляд на наручные часы, за которые ему пришлось выложить ну очень много денег, он ослабляет крепко завязанный галстук, ерошит волосы на затылке и устало выдыхает: — Я для кого тут распинаюсь уже второй час? — Понятия не имею, — в ответ тянет Чонин и качается на стуле, опасно балансируя на грани того, чтобы с грохотом распластаться на полу. — Я перестал слушать со слов «ну, начнем?». — Боже, — из Чунмёна вырывается мученический стон, после чего ему враз хочется совсем не по-джентльменски вылакать литр успокоительного, либо пригубить хорошего, очень дорогого виски, лишь бы не прибить мелкого гадёныша, сидящего напротив. — Не за горами тот день, когда я не выдержу и надаю тебе по морде. — С нетерпением жду, когда же он настанет, держи в курсе, — ехидно раздается в ответ, после чего Чунмён вознаграждается очередной улыбочкой, из-за которой желание задушить Чонина опасно начинает зашкаливать. К его огромному сожалению, он и рта раскрыть не успевает, как тот уже демонстративно игнорирует его, разглядывая висящую на стене картину. Смотрит очень задумчиво и делает вид, будто разбирается в искусстве (конечно же, нихрена подобного). — Послушай, — парень на секунду мнётся, раздумывая над тем, стоит ли в сотый раз повторять одно и то же, но в итоге складывает руки в замок, понадеявшись, что когда-нибудь ему удастся вдолбить их в чужую голову. — Я понимаю, что тебе этого не хочется, но рано или поздно компания перейдет в твои руки. Это неизбежно, пора смириться. — Не хочу, — просто отвечает Чонин, на секунду оторвав скучающий взгляд от картины (то, что он не шарит в искусстве, не мешает прийти к выводу, что картина дерьмовая), после чего жмёт плечами. — Мне это не нужно. Это не то, чтобы совсем правда и Чонин не хочет быть наследником компании, лидирующей на рынке. От такого может отказаться только болван и иногда случается так, что он задумывается над тем, что пора бы перестать воротить нос от неизбежного. Собственно, это самое неизбежное обещает переодеть Чонина из безразмерных футболок и конверсов в деловой костюм и лакированные туфли, зализать его вечно торчащие во все стороны волосы, заставить стать серьезным человеком и променять своих друзей на каких-то мутных чуваков в белоснежных рубашках. Стать крутым перцем, конечно, было бы здорово, но не такой ценой. — Какого черта все привязались ко мне с этой компанией? — возмущается он, эмоционально дернув руками. — Я ведь не единственный наследник, почему она не может перейти к Крису? — Твой брат не самая подходящая кандидатура, ты прекрасно это знаешь. — О, да ладно, — не сдержавшись, Чонин закатывает глаза. — То, что он куда-то сбежал со своим парнем, не лишает его возможности быть наследником, окей? Его можно вернуть. За своим Ромео он потащится куда угодно, просто привезите его. — Твой отец… — …против, потому что «мой сын, возглавляющий компанию, не должен встречаться с мужчиной», — передразнивает Чонин. — Как-то не вяжется, что я тоже гей, тебе так не кажется? — В отличие от него, ты не афишируешь… — начинает Чунмён, но затем тяжело выдыхает, когда понимает, что внимание Чонина вновь приковалось к картине. — Ладно, если тебе нравится корчить из себя неразумного ребёнка, то пожалуйста. За столом повисает немного напряженная тишина, которую слегка перекрывает тихая музыка, играющая на фоне, и приглушенные разговоры других посетителей ресторана. Смирившись с тем, что в ближайшее время внимание Чонина ему не светит, Чунмён вновь откидывается на спинку стула и принимается листать меню. Под невнятное бормотание Чунмёна, который не может определиться с выбором, Чонин пялится на картину, которая в скором времени грозится отпечататься на внутренней стороне его век, и осознаёт собственную безысходность. Когда тебе двадцать, ты в одиночестве живешь в огромной квартире в элитном районе Сеула, а денег у тебя столько, что можешь отвалить официанту чаевые в размере его двухмесячной зарплаты, то ты не хочешь становиться главой какой-то там компании. Ты хочешь жить на полную катушку, продолжать кататься на крутых тачках, вливать в себя столько алкоголя, сколько организм вообще может выдержать, а еще свободно встречаться с парнем, который тебе нравится (его, к слову, зовут Бекхён, и он просто потрясающий), не опасаясь гнева своего гомофобного папаши. Променять счастливую жизнь на рутинные будни в обществе бумажек, в которых ты нихрена не смыслишь — сомнительная перспектива, но Чонин с гордо поднятой головой смирился бы с тем, что его жизнь не принадлежит ему, если бы отец не пытался так рьяно принудить его это сделать. Он элементарно нуждался в выборе, хотел знать, что «да, чувак, ты усадил себя в это кресло сам» чтобы успокоить свое самолюбие, а потом, спустя время, подняться утром с кровати и, стоя напротив зеркала, сказать что-то вроде «о, мать твою, я действительно сейчас надену этот стремный костюм». Но выбора нет, поэтому бунтующий Чонин продолжает разъезжать на крутых тачках, регулярно гробит свой организм огромным количеством алкоголя, и тащится по Бекхёну (боже, видели бы вы его офигенные пальцы), который частенько навещает Чонина после его попоек, прижимая к груди несколько бутылок с холодной минеральной водой. За то время, пока Чонин размышляет над тем, как же ему все-таки нелегко живется, Чунмён успевает не только определиться с выбором и дождаться своего заказа, но и умять его за несколько минут, с набитыми, как у хомяка щеками, выглядя при этом не очень по-джентельменски (это его расстраивает). — Знаешь, — тянет он, максимально аккуратно вытирая рот салфеткой. — Я тут подумал… — О нет. Чунмён раздражённо закатывает глаза и продолжает: — Я подумал, что мы могли бы встречаться в более простом месте, если ты хочешь. — В смысле? — не понимает Чонин, прекращая изучать взглядом ближайшую стену. Сил смотреть на картину больше нет, теперь он уверен, что эта хрень будет видеться ему во снах. — В смысле, что ты хоть никогда и не говорил, но тебе, возможно, тут не очень комфортно, — он кивает на светло-синие ободранные джинсы парня, которые такие только потому, что дизайнер явно не самый одарённый, но его задница выглядит в них просто шикарно. — И ещё все пялятся, — шёпотом добавляет Чунмён. — Ну и пусть пялятся, мне-то что? — Не мог бы ты одеваться, как нормальный человек, когда мы сюда приходим? — предлагает Чунмён. — Или выберем другое место, я ведь для этого и предлагаю. — Иди ты, — оскорбленно фыркает в ответ Чонин. Он обидчиво поджимает губы и недовольно отворачивается. Одно дело, когда тебя критикует отец, другое, когда это пытается делать его служащий, и плевать, что ты общаешься с этим служащим довольно близко. С этого момента оскорбленный Чонин игнорирует любые попытки Чунмёна вновь заговорить с ним, пока тот не понимает, что сегодняшняя встреча не принесет никаких результатов. Чунмён устало выдыхает и решает заказать десерт. Чонин смиренно ждёт, подперев подбородок рукой, и время от времени кидает скучающий взгляд на настенные часы золотого цвета (это что, сусальное золото? Нет, правда?), потому что их встреча должна идти ровно два часа, не минутой меньше (кто и почему так решил, Чонин до сих пор не знал, но скорее всего отец). Ему очень скучно. Публика в этом месте вообще мало к себе располагает, ибо каждый человек, находящийся в непосредственной близости от их столика, считает жизненно важным кинуть на Чонина недовольный взгляд, даже не подозревая, кто он такой, поэтому он просто пялится в дальнее окно, которое позволяет видеть одну сторону улицы. Прохожие быстро сменяют друг друга, не давая задержать на себе взгляд, пока в поле зрения не появляется высокий паренек, который и не думает никуда спешить. В одной руке он сжимает непонятную темную тряпку, в другой свой мобильник, в котором, судя по его выражению лица, происходит что-то ну очень интересное. Чонин не понимает, чего это он встал прямо напротив окна, пока тот не убирает телефон в задний карман штанов, а затем достаёт откуда-то из-за спины бутылку с синей жидкостью. Только после того, как жидкость оказывается распыленной на стекло, а непонятная тряпка начинает растирать ее по поверхности, до Чонина таки доходит, что этот парень — мойщик окон. Видимо, наняли его недавно, потому что до этого момента Чонин никогда его здесь не видел. Его губы удивленно вытягиваются в форме трубочки, пока глаза неотрывно следят за двигающейся тряпкой, совсем как у кота, наблюдающего за лучом лазера. — Я всегда думал, что у мойщиков окон есть такая крутая губка на палке, а у этого парня просто тряпка, — как-то разочарованно тянет он. — Что? — дёргается Чунмён, который уже вовсю уплетает заказанный десерт. Щёки у него набиты, из-за чего изо рта тут же во все стороны сыпятся крошки. Он снова расстраивается из-за того, что ему не удается держать лицо. Так хочется выглядеть хладнокровным и деловым, как все эти люди вокруг. — Ничего, — хмыкает Чонин, глядя на его выражение лица, после чего возвращается к наблюдению за парнем, который увлеченно натирает стекло. К его сожалению, лицо он не может разглядеть, потому что на улице ярко светит солнце, а тот стоит против света, к тому же довольно далеко. Как оказалось, занятие это действительно затягивает, потому что Чонин вздрагивает от неожиданности, когда лежащий на столе телефон Чунмёна вибрирует и заливается трелью (Чунмён ставил таймер на два часа). Кинув взгляд на часы, он с удивлением обнаруживает, что отведенное на встречу время прошло, а парень с тряпкой давно моет вторую половину окна. На секунду Чонину хочется соскочить с насиженного места, на котором наверняка остался отпечаток его задницы, ибо сидел он на нем, кажется, вечность, и заорать что-то типа «прощайте, неудачники!», но потом он вспоминает, что ему придется вернуться сюда еще не один раз. С трудом сдерживая себя, он встает и, стараясь не срываться на бег, идёт к выходу из этого инкубатора снобов. К моменту, как его нога ступает на асфальт, он уже нащупывает ключи от машины в кармане джинсов, поэтому направляется прямиком к своему Porsche 911 Carrera S белого цвета, который, как свято верит Чонин, является девушкой, поэтому именуется не иначе, как «Лулу». До машины остаётся пара шагов, как Ким вспоминает о мойщике окон. Не раздумывая, и сам не понимая, на кой черт это делает, он тут же разворачивается и шагает обратно, со стороны выглядя не очень адекватно. Парень все так же моет окно, ни о чем не подозревая, когда Чонин останавливается позади. Со спины он выглядит еще более высоким. Эта самая спина у него широкая, а под тканью хлопковой фиолетовой футболки выделяются острые лопатки. Все это совсем не в Кимовском вкусе, он любит низких и миниатюрных, потому что на фоне всегда выглядит крутым альфачом. — Эй, — раздаётся вместо запланированного «здравствуй». Мойщик слегка поворачивает к нему голову, показывая свое лицо, которое выглядит совершенно очаровательно, начиная с лисьих глаз и аккуратного носа, заканчивая небольшими, будто кукольными губами. Он удивленно смотрит, приподняв чётко очерченные чёрные брови, вопрошая взглядом «ты это мне?». Про себя Чонин думает, что паренек все же красивый и это дико мило, но вслух почему-то говорит: — Ну ты и дрищ. — Извини? — моргают в ответ. — Худой ты, говорю, очень, — мямлит Чонин, враз растеряв непонятно откуда взявшийся запал. Становится очень неловко и он чувствует себя полным идиотом. Если быть честным, то он является им не только по ощущениям. — Эмм… — парнишка явно не понимает, как реагировать, но на всякий случай решает промолчать. Клиенты этого ресторана простыми людьми бывают редко, а терять работу из-за какого-то козла ему очень уж не хочется — платят в этом месте действительно хорошо. — Как тебя зовут? — на этот раз удается выговорить слова без дополнений в виде комментария о фигуре или еще чего-то подобного. Дрищ, как ранее его назвал Чонин, на секунду мнется, разглядывая лицо Кима. Выглядит тот обычно, но доверия точно не внушает. Мысленно подискутировав между собой и собой, мойщик решает, что из-за того, что какой-то левый чувак узнает его имя, ничего страшного не случится, поэтому отвечает: — Сехун. — Я Чонин, — Ким пытается обворожительно улыбнуться, но с треском проваливается. — … рад знакомству? — неуверенно отвечает новый знакомый, глядя на него все еще недоверчиво. Чонин ожидает восхищенного оха или что-то типа того, но нет. Серьезно, он даже не окидывает его оценивающим взглядом, ему реально все равно. Богатый и уверенный в себе Ким Чонин еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько ущербным. — Я тоже рад, — уныло отвечает он, покачнувшись на пятках. Повисает тишина, которая не напряженная, но смущает до такой степени, что хочется провалиться сквозь землю. Ким топчется на месте, судорожно пытаясь вспомнить, зачем он вообще подошел к этому парню, а еще пытается придумать, как не выглядеть неадекватным маньячиной, который пристаёт на улице к незнакомцам. Попытки, конечно же, безуспешные. — Ну, я пойду. Пока, — решает он свинтить. — До свидания, — отвечает Сехун, наблюдая за тем, как Чонин плетется к машине, что-то бормоча себе под нос. Склонив голову набок, он наблюдет за ним, пытаясь понять, что этому парню было нужно. — Твою мать, зачем я вообще подошел к нему? — бубнит себе под нос Чонин, разве что не падая на колени и не поднимая руки к небу с вопросом «за что?». То, как на него смотрят прохожие, его совершенно не заботит. — Лулу, я выглядел, как какой-то мудак, — жалуется он машине, как только добирается до нее. Машина, конечно же, не отвечает, зато мотор довольно урчит, как только Чонин заводит ее. Проследив за тем, как странный парень скрывается в салоне автомобиля, Сехун поджимает губы: — И правда. Мудак какой-то, — растерянно пожав плечами, заключает он. * Они видятся еще несколько раз. Встречи с Чунмёном еще никто не отменял, поэтому Чонину предоставляется возможность регулярно лицезреть спину Сехуна, который бросает на него короткие взгляды, в моменты, когда тот пытается прокрасться к входу ресторана, при этом оставшись незамеченным. Чонин ведёт себя не просто так (даже несмотря на то, что придурошность — его обычное состояние). Ему просто не хочется попадаться на глаза мойщика некоторое время, ибо он уверен, что воспоминания о стремном и жутко неловком знакомстве еще слишком свежи. Разумеется, его попытки не дают никакого результата, и как только Чонин понимает, что ведет себя, как дурачок (о, ну неужели), то начинает вести себя, как еще больший дурачок, делая до ужаса пафосное лицо и выпячивая грудь колесом, когда приветственно кивает Сехуну. Чонин и правда думает, что благодаря повадкам альфа-самца сможет за считанные секунды запикапить мойщика (ведь тот такой милашка, аввв), но время идёт, Сехун моет окна, а Чонин продолжает надеяться, что когда-нибудь его потрясающая красота сможет покорить сердце мальчика с тряпкой в руках. В тот день все идёт наперекосяк с самого начала. Проснувшись, Чонин обнаруживает, что кто-то из побывавших на минувшей вечеринке гостей стащил у него карточку. Проматерившись, приходится полчаса искать мобильник, ибо квартира больше походит на городскую свалку, чем на жилое помещение. Спустя время, когда карта заблокирована, а домработник Тао вычищает засранную квартиру, Чонин получает по морде от недавно пришедшего Бекхёна, который по привычке принес похмельному Киму несколько бутылок минералки, одна из которых, собственно, позже и прилетела ему в лицо. На самом деле Чонин хотел по-человечески признаться в своих трепетных (или не очень) чувствах к Бекхёну. Он хотел, чтобы все было прилично и правильно, даже подумывал о том, чтобы упасть на одно колено и произнести пламенную речь в стиле «о, свет очей моих», но так уж у него в жизни повелось, что его желания мало кого волнуют. На деле все выходит так, что он начинает нести какую-то совершенно неадекватную чушь, при этом постоянно запинаясь и сбиваясь, а потом заявляет, что хочет завалить Бекхёна прямо на кухонном полу. Тот, разумеется, этого не оценивает, поэтому спустя несколько секунд Чонину разбивают нос, а сам он вынужден наблюдать за тем, как Бекхён улепетывает из его квартиры, а Тао, до этого собирающий пустые бутылки, откровенно потешается над ним. К моменту встречи с Чунмёном Чонин злой, как черт, а на его носу красуется широкий пластырь с очаровательными голубыми цветочками, потому что в аптечке нашлись только такие. Когда Лулу тормозит напротив ресторана, Сехун, по обыкновению, находится на своем рабочем месте, что расстраивает Чонина еще больше. Выглядит он, мягко говоря, не очень, а разрушать образ потрясающего красавчика очень не хочется, но делать нечего, потому что Чунмён уже начинает строчить ему гневные смс, содержащие что-то типа «где тебя черти носят?». Приходится вылезать из машины с лицом дико страдающего человека, который регулярно подвергается жесточайшим пыткам, хоть он и пытается таким не выглядеть. Сил на то, чтобы выпятить грудь колесом, элементарно не хватает, поэтому, приветствуя удивленного Сехуна, Чонин смотрит под ноги, мечтая расщепиться на молекулы или быть затянутым в черную дыру. Сехун, к слову, даже немного волнуется, потому что Чонин хоть и с приветом, но сейчас выглядит побитым и несчастным до такой степени, что сердце кровью обливается. Хочется посочувствовать и спросить, что же такого с ним приключилось, но только он открывает рот, как Чонин уже несется к дверям, сверкая ярко-красными щеками, после чего шустро скрывается за ними. Закатив глаза и пробурчав под нос «ну что за идиот», Сехун возвращается к работе. — Паршиво выглядишь, — говорит Чунмён вместо ожидаемого Чонином «бог ты мой, что с тобой случилось?!». — Чувствую себя так же, — бурчит он в ответ, плюхаясь напротив. Народу в ресторане немного меньше, чем обычно, но это не мешает всем пялиться. Киму мгновенно хочется обзавестись табличкой, красноречиво говорящей «fuck you», чтобы отмахиваться ей от раздражающих взглядов. Он даже думает над тем, чтобы соорудить такую из меню, а затем решает, что просто нужно прикупить футболку с таким принтом. Чтобы буквы были яркими и огромными, на всю грудь. — Что произошло? — все-таки интересуется Чунмён, начиная листать меню одной рукой — в другой он сжимает телефон, тыкает в дисплей пальцем, пытаясь вслепую поставить таймер. — Неудачный день, — отмахивается Чонин. Чунмён выгибает бровь, разобравшись со своим телефоном, и явно ждёт продолжения. — День, говорю, дерьмовый, — повторяет Чонин, не желая вдаваться в подробности. Не то, чтобы ему стыдно перед Чунмёном или он секретничает, ведь они все-таки друзья, но именно в этот момент перед ним сидит не друг, а подчиненный его отца — это вдруг создаёт некоторые рамки. — Ладно, — пожимает в ответ плечами тот, начиная изучать меню, будто это не он обедал в этом месте несколько раз в неделю, поэтому давно знает его наизусть. Иногда Чонину кажется, что если разбудить Чунмёна посреди ночи и попросить перечислить хотя бы половину блюд из этого ресторана, то он, несомненно, сделает это. Встреча тянется до ужаса долго. Обычно Чунмён пытается разнообразить свою болтовню о компании и делах чем-то более интересным, но сегодня он настроен на то, чтобы превратить мозг Чонина в нефункционирующую кашу. Он ни разу не перескакивает на другую тему, не отвлекается на ворчание о том, что цена на его любимый десерт снова поднялась, и даже не обмолвливается словом о том, что неуклюжий официант Кёнсу в какой раз запнулся возле их столика (Чунмён никогда не упускает возможности оборжать бедного парня, но Чонин думает, что он ему просто нравится). Чонину кажется, что он попал в ад, а перед ним сидит как минимум Астарот. Несколько секунд он даже ненавидит Чунмёна, но потом понимает, что тот, возможно, просто обиделся на него. Когда два положенных часа страданий истекает, а телефон Чунмёна вибрирует на столе, у Чонина нет сил даже на то, чтобы соскрести себя со стула. Если совсем недавно он чувствовал себя убого только из-за того, что огреб по морде от возможной любви своей жизни, то теперь к этому прибавляется желание зарыться в землю и больше никого не видеть. Чунмён торопливо собирает свои вещи и уходит первым, даже не попрощавшись, из чего Чонин заключает, что тот и правда обиделся. Казалось бы, этот день просто не может стать еще хуже, но ведь именно после таких фраз все всегда катится в задницу. Когда Ким выходит на улицу, еле волоча ноги, Сехун все еще моет окна. Чонин смотрит на него широко открытыми глазами, потому что, блин, как можно мыть одно окно два часа? Ему вообще как, нормально? На улице довольно тихо и немноголюдно, что довольно странно; Чонин приваливается к стене, все еще глядя на Сехуна, который ничего не подозревает, а потом его взгляд падает на дверь собственной машины. — О Господи! — Что? — мгновенно подскакивает на месте Сехун, от страха чуть не долбанув по стеклу рукой. — Божечки, Лулу! — Ким мгновенно несется к машине, не веря своим глазам. — Твою же мать! По идеально-белой, гладкой и блестящей дороговизной поверхности двери тянется длинная и до ужаса глубокая царапина, которая ярко бросается в глаза. Сердце Чонина готово переехать в район задницы, а сам он сесть на землю и позорно разрыдаться у всех на глазах. Ведь это Лулу — его вторая после Бек… окей, теперь его единственная любовь всей жизни. — Кто это сделал? — вместо того, чтобы рыдать, Ким начинает злиться. — Я не знаю, — Сехун моргает, явно испугавшись. — Я мыл окна и ничего не заметил. — Ты же здесь два часа тусишь, как можно было не заметить? — возмущается Чонин, доставая из кармана телефон. — Теперь придется вызывать эвакуатор! — Но это ведь просто царапина, ты можешь отогнать машину в серв… — Ты не видишь, как Лулу пострадала? Нужно вызвать эвакуатор! — страдальчески хныкает Чонин, все еще не отрывает взгляда от дисплея телефона, что-то яростно там набирая. Сехун с ужасом понимает, что Лулу — это машина. Вытаращив глаза, он вновь решает промолчать, ибо наживать себе проблем все еще очень не хочется. Этот парень и без того не лидирует в рейтинге адекватных людей, а теперь и вовсе выглядит неуравновешенным, поэтому он пытается придать своему голосу успокаивающий тон: — Окей, вызывай эвакуатор. Только успокойся, ладно? В ответ Чонин цыкает языком, забивая на приличия. Имидж потрясающего красавчика разрушен, теперь терять ему нечего. Спустя несколько минут он уже верещит в телефонную трубку о том, что с ним случилась беда и ему срочно требуется помощь. Кто-то по ту сторону провода орёт не менее громко, так, что даже до Сехуна доносятся обрывки фраз вроде «ты, дебил, что еще за бред» и «я говорил тебе». В итоге трубку Чонин кладёт еще более злой, чем был до этого. Кажется, еще немного и он взорвется. — Лулу заберут через двадцать минут, — вздыхает он, ероша волосы на затылке. — Отлично, — отзывается Сехун, будто ему вообще есть до этого какое-то дело. Оставшиеся двадцать минут Сехун проводит за работой (блин, наверняка у него очень сильные руки, раз он может драить стекла так долго), а Чонин на капоте Лулу, нервно грызя ногти на правой руке. К удивлению первого, эвакуатор действительно (!) приезжает и забирает (!!!) машину только из-за, мать ее, маленькой царапины (она реально маленькая, а Чонин — чертов псих, деньги которого творят чудеса). Только когда Лулу забирают, Сехун может свободно выдохнуть, потому что уверен, что странный Чонин возьмет и наконец-то уже свалит восвояси. Не то, чтобы он его пугает или напрягает… ладно, он его пугает и напрягает. Еще через несколько минут до Сехуна доходит, что Чонин стоит на месте, где недавно была его машина, как-то растерянно оглядываясь и даже не думает о том, чтобы свалить. — Ты чего здесь стоишь? — подозрительно косится Сехун, стараясь не выдать собственного разочарования по этому поводу. — Я не знаю, как попасть домой, — слегка смущенно отзывается он, только чудом не покраснев. Сехун замирает и просто пытается понять, какого хрена с этим парнем не так. — …что, прости? — Ну, Лулу же забрали, — объясняет Ким. Ему действительно кажется, что это все объясняет. Боже. Боже. — Вызови такси, — жмёт плечами мойщик. — Я не пользуюсь такси, — фыркает Чонин, на что Сехун выгибает бровь. Что в такси плохого? Ох уж эти богатеи. — Тогда иди пешком. — Далеко. — На метро? — Это, конечно, лучше такси, — задумывается Чонин, в то время, как Сехун на полном серьёзе пытается оценить, в своем ли уме его собеседник. — Но я не знаю, на какой станции мне выходить. Ох. Кажется, все-таки не в своем. — Господи, за что мне это? — тихо стонет Сехун, а потом закусывает губу, пытаясь что-нибудь придумать. Мысли в голове роятся, перескакивая с одной на другую. — Адрес-то ты свой знаешь? — Конечно, ты за кого меня принимаешь? — возмущаются в ответ. Лучше бы Чонину не знать, за кого он его принимает. — Тогда дождись, пока закончится моя смена. Поеду с тобой на метро, — выдыхает Сехун, сам не понимая, зачем вообще подписывается на это. Просто он, наверное, добрый человек, поэтому не может бросить кого-то в беде, а этот идиот явно не доберётся до дома сам. «Да», — мрачно думает Сехун. — «Я просто добрый человек». * Как оказалось, человек Сехун вовсе не добрый (или не такой добрый, как он о себе думал), потому что этот Чонин, вполне ожидаемо, уже через десять минут начинает его ужасно раздражать. Нет, он послушно дожидается конца его смены, покорно кивает в ответ на «сначала нам придется поехать на автобусе», мало того, он даже умудряется дождаться этот автобус, но когда оказывается внутри, то его прорывает. Сехуну хочется провалиться сквозь землю, начиная от чониновского «Какие крутые тут сидения! Ты знал, что они такие? Знал, да?», но не останавливаясь на «интересно, как мое лицо будет выглядеть снаружи, если я прижмусь к нему с этой стороны?». И он делает это. В метро все намного хуже. От истерики Сехуна спасает только толпа людей, в которой ему ненадолго удается затеряться и перевести дух. Несколько раз переспрашивая адрес Чонина, Сехун молится всем известным и не очень богам, чтобы скорее выйти на нужной станции, сплавить этого раздражающего сверхразума домой и отправиться в свою теплую и уютную квартирку, где его дожидается пушистый и горячо любимый кот Чанни, который, к слову, наверняка уже проголодался. Когда они добираются до дома Чонина, то Сехун ничуть не удивляется тому, что тот представляет из себя элитную многоэтажку, высокую до такой степени, что она, кажется, достаёт до самых облаков. Ким хвастливо заявляет, что живет на предпоследнем этаже, откуда открывается потрясающий вид на город. Сехун ему и на слово верит, но тот почему-то вдруг решает, что его спаситель непременно должен заценить вид лично. Когда хренова туча этажей остается позади (лифт едет слишком медленно и Сехуну очень неловко), то энтузиазм Чонина заметно убавляется, и когда они заходят в квартиру, он, к удивлению Сехуна, падает на диван лицом вниз. — Принеси водички? — бурчит он в диванную подушку. Сехун растерянно оглядывается. Этот парень. Он привел его в свою квартиру, чтобы показать вид из окна, а в итоге расплылся на диване, словно лужа. К тому же квартира действительно огромная, и Сехун понятия не имеет, где эту самую водичку взять. Да и вообще, какого хрена он должен таскать ему воду? Он помог ему, разве этого недостаточно? — Кухня справа, — добавляет Чонин, перевернувшись на спину, и кидает на него взгляд из-под полуприкрытых глаз. Сехун неловко кашляет в кулак, после чего напоминает себе, что он добрый человек (нет, правда, добрый), и от него не убудет, если он потратит лишнюю минуту на то, чтобы принести парню воду. Вот только потратить приходится не минуту, а намного больше, ибо справа вовсе не кухня, а ванная комната. Кухня оказывается прямо по коридору, а вода в доверху забитом холодильнике находится далеко не сразу. Когда он возвращается в гостиную, чуть не заблудившись по пути, то застаёт наипрекраснейшую картину: Чонин лежит на диване все в той же позе, приоткрыв рот. И он спит. Он, черт его возьми, спит. Сехун с чувством ругается, ставит бутылку на журнальный столик, после чего бредет к входной двери, оскорбленно поглядывая в сторону дрыхнущего Кима. Хрена с два он хоть раз вызовется кому-то помогать. Чонин даже не поблагодарил его. Когда входная дверь не открывается, Сехуну становится как-то не до благодарностей. Он пробует открыть дверь еще раз, но у него снова ничего не выходит. Третья попытка не дает результата. Лишь приглядевшись, он обнаруживает рядом с ручкой маленький дисплей и кучу разных кнопочек. Кодовый замок. О, мать твою, ну где же он так согрешил? Тихо простонав, Сехун направляется обратно в гостиную. Чонин крепко спит, обняв диванную подушку, и просыпаться явно не собирается. Парень наклоняется к нему, слегка ткнув в плечо. — Эй. Тишина. — Поднимайся. Сопение. — Серьезно, просыпайся. Мне нужно домой, а я не знаю кода от твоей двери. Чонин сладко причмокивает губами. — У меня дома голодный кот. Никакой реакции. — Если он умрет с голоду, то я придушу тебя. Вставай, говорю. Чонин снова никак не реагирует. Сехун вздыхает так тяжело, будто на его плечи сгрузили пару мешков с песком. Он сам не может в это поверить, но ему, похоже, не остается ничего, кроме как остаться здесь. Хотя бы до тех пор, пока Чонин не проснется. Недовольно прищурившись, Сехун склоняется над Кимом и, осторожно поправив пластырь на его носу, который слегка отклеился, говорит одну единственную фразу, которая пляшет на кончике языка: — Ну ты и мудила. * Утро встречает Чонина едва начинающим подниматься солнцем, которое уже порывается выжечь его глаза парой появившихся лучей, и хмурым лицом О Сехуна, во взгляде которого сосредоточилась вся ненависть этого мира. К слову, если от первого можно легко избавиться, одним движением задвинув жалюзи, то от второго, как от мешающего фактора, отвертеться практически невозможно. Сехун сложился в три погибели недалеко от чониновских ног, время от времени от души пиная его самого, и несчастно сжимает в ладонях салатовый плед, которым Ким так и не укрылся. Чонин поначалу и не понимает, чего это он проснулся в такую рань, как в его задницу с силой впечатывается чужая нога. Он стонет, пару раз моргает, облизывает сухие губы, а затем неуклюже трёт правую щеку, на которой отпечатался след от складки подушки. Перевернувшись на бок, он широко зевает, потирая пострадавшую ягодицу, после чего жалобно тянет: — Воды. Сехуну кажется, что он сейчас умрет. Его нижняя губа дрожит, правый глаз дергается, а в голове начинает красочно разворачиваться сцена жестокого убийства с Ким Чонином в главных ролях. На секунду Сехуну думается, что он даже сможет грамотно замести следы и состряпать себе алиби — у него за плечами все сезоны «Мыслить как преступник». Он злой и не спавший, потому что места на диване мало, а еще у него жутко затекла спина, потому что он просидел целую ночь в компании тупых ток-шоу, которые совершенно точно выели маленькую частичку его мозга. С минуты на минуту он готов либо вырубиться, либо психануть и начать цитировать последнюю просмотренную программу о сёстрах Кардашьян. Нога встречается с пятой точкой Чонина ещё раз. — Ауч! — Если ты сейчас же не поднимешь свою задницу с дивана, то я тебя задушу, — мрачно проговаривает Сехун, переламывая все чониновские кости одним взглядом. Половину ночи он мечтал только о том, чтобы наорать на этого раздолбая, перебирая в своих мыслях не самые изящные ругательства. Оставшаяся половина прошла в потопе из воображаемых слез и муках совести, потому что он все еще в квартире Кима, а его голодный кот на другом конце города, скорее всего, уже нагадил в его кеды. — Встаю, — мямлит не до конца проснувшийся Чонин, принимая сидячее положение. Зевнув еще раз (Сехун удивляется, как он челюсть только не вывернул), он чешет нос, а потом дергается, потому что тот все еще болит. — Чёрт, — медленно поднявшись на ноги, Ким потягивается и невозмутимо направляется в сторону двери, игнорируя Сехуна, лицо которого начинает принимать зеленый оттенок, затем красный, а потом вообще какой-то синеватый. Радуга — это классно. Сехун хочет возмущенно подняться с дивана и уже накостылять ему, но сразу же плюхается обратно. Затекла у него не только спина, и ноги начинает неприятно покалывать, когда они вдруг осознают свое существование. Сехун почти расстраивается, потому что это значит, что за Чонином ему не поноситься. Но это ничего, потому что находчивости ему не занимать, и он быстро ориентируется. В лицо Чонина глухо впечатывается диванная подушка, как только он заходит обратно в комнату. — За что? — стонет он, запрокинув голову. — Из-за тебя мой кот сидит голодный черт знает сколько времени! — Это же просто кот, — воет Чонин, схватившись за свой многострадальный нос. — Это же просто твое лицо, — шипит Сехун, запустив вторую подушку. У Чонина приключается глобальная жизнь-боль, потому что ее бок попадает точно в цель. Практически отклеившийся пластырь болтается, готовый совсем оторваться в любую секунду, и это даже трагичнее больного носа, потому что в аптечке остался только пластырь с розовыми цветочками, и он даже не знает, откуда они там взялись. — Зачем было тащить меня к себе домой, если собирался тут же вырубиться? — полыханием сехуновской задницы можно осветить всю Корею. — Но вид из окна… — О, точно, и как я мог забыть, — он издевательски закатывает глаза и снова пытается подняться. Чонин молча пялится на то, как Сехун хромает мимо него, а затем плетется в сторону двери. У полки с обувью жизнь-боль застает уже его, потому что кеды никак не хотят налезать на непослушные ноги. — Тебе помочь? — неловко предлагает Чонин, которому, кажется, стыдно. Ого! Сехун фыркает, переживает невзгоды в одиночку, и говорит только когда у него получается выпрямиться: — Открой дверь. Чонин сглатывает. — Слушай, я… Сехун смотрит на него долгим, очень тяжелым взглядом, и если бы Ким умел читать мысли, то через пять секунд сам бы выталкивал его за порог. — Открой чертову дверь. Чонин обиженно замолкает, шаркая ногами по полу. На секунду ему и правда становится немного стыдно, потому что он совсем не думал, что все так получится. У него же такой крутой вид из окна, Сехун должен был заценить его и очароваться, а потом очароваться самим Чонином, и все было бы как в кино, но он вырубился, Сехун превратился в цербера, и вообще все плохо. У самой двери он снова пытается сказать хоть слово, но из Сехуна плещет неконтролируемый поток тех самых не самых изящных ругательств (не зря же всю ночь тренировался). Чонин смотрит на него и молча вводит код. Замок пищит. Сехун опасно щурится, хорошенько двигает Чонину в ребра, и только после этого сматывается, напоследок кинув уже стандартное: — Мудила. * Целую неделю Чонин корчит из себя несчастного эмо-боя, которому жуть как стыдно не только за то, что четыре года назад он забыл оплатить в магазине шоколадный батончик и Ред Булл, но и за то, что он просто существует. Эмарьское состояние только усугубляется, когда до него доходит, что запикапить Сехуна не то, что не удалось, а охренеть как очень сильно не удалось. На Чонина вообще все почему-то обиделись, потому что Чунмён до сих пор строит из себя Астарота, богатырскими порциями выжирая его мозг, а Сехун не попадается ему на глаза, записавшись то ли в ниндзя, то ли в невидимки. Киму от этого немного неуютно, а еще очень стремно, и он сильно надеется, что хотя бы сегодня Сехун будет на рабочем месте, и он сможет по-человечески перед ним извиниться. Надеждам, разумеется, не суждено сбыться, потому что жизнь дерьмо и все такое. Стоянка ресторана забита под завязку, что вызывает у Чонина страдальческий стон и пятисекундный приступ агрессии в демо-версии, потому что это значит: А) В ресторане хренова туча людей, которые все еще считают его нищебродом. Б) Ему негде припарковаться. Чертыхнувшись, он чуть не царапает занявший его место джип, и оставляет машину практически у самого входа. Надеясь, что огребать за это не придется, Чонин плетется внутрь. Чунмён, сидящий за столиком, вовсю ломает систему, потому что начал с десерта, а ещё рядом с ним стоит официант Кёнсу и они о чем-то мило беседуют. У Чонина жизнь чуть не ломается, когда Чунмён улыбается парню, а потом чуть не ломается дважды, когда он перестаёт улыбаться, завидев Чонина. Ким обиженно сопит, направляясь к столику и гадая, что он сделал не так, что Чунмён так разобижался. Как он должен реагировать, когда тот стал вести себя как девушка, у которой диета, месячные, куча стресса, и все это сразу? Чонин по своей натуре никогда не был обидчивым и сейчас оказался вообще не в теме. — Привет, — мямлит он, усаживаясь напротив. Официант тут же линяет, а Чунмён одаривает его коротким взглядом, после чего решает, что десерт намного интереснее, чем его вроде как друг. — Ага. Наступает тишина. Чонин глубоко вздыхает. На что Чунмён мог обидеться? Он никак его не оскорблял, даже несмотря на то, что тот имеет привычку носить просто отвратительные галстуки, и даже не шутил насчет его бешеной пуделихи Бекки (которая просто жуть какая смешная). Он всегда всем делится с ним, а еще они круто проводят время вместе, когда не надо выносить мозг болтовней о компании. Единственное, чего Чонин не рассказал Чунмёну — душещипательная история о его унижении и Бекхёне. И… да ладно, не может нормальный человек на такое обидеться. Не может же. — Я понятия не имею, почему ты себя так ведешь, но прости, если я виноват, ладно? Чунмён молча поднимает глаза. — Ладно. И это не звучит так, будто он реально перестал обижаться. Это талант — вроде как согласиться, что теперь все окей, посылая куда подальше одной интонацией. Но извинение, видимо, всё-таки действует, потому что Чунмён перестает быть Астаротом, и меняет ипостась, становясь скорее рядовым, немного чмошным демоненком. Он снова несколько раз отступает от темы, пытается пошутить, и Чонин с облегчением понимает, что все понемногу встаёт на свои места. Плюсом делает мысленную заметку, что с этим чуваком нужно быть поосторожнее на поворотах, чтобы в следующий раз снова не облажаться. Когда Чунмён заказывает десерт второй раз и привычно начинает причитать, что он подорожал, Чонин совсем расслабляется, но не надолго, потому что примерно минут через пять за окном появляется О Сехун, взваливший на себя какую-то стремянку. Выглядит он как египетский раб, строящий пирамиду — лестница для него явно слишком тяжёлая. Чонин чувствует себя так, будто его в задницу ужалила пчела, а потом ещё одна и ещё. Улей уже устроил на его ягодицах знатную тусу, когда он поднимается с места и говорит: — Чувак, ты не против, если я выйду ненадолго, ладно, ты просто чудо, спасибо, я скоро. Чунмён подимает на него глаза, чтобы сказать «what?», но Чонин уже бодро скачет на выход. Чуть не сбив по пути очередную элиту, топтавшуюся у гардероба, он бормочет неловкие извинения и выскакивает на улицу. Сехун стоит на лестнице, совсем близко от Лулу, и, блин, у него в руках что, ведро? — Привет. Железное ведро? — Здр… — начинает Сехун, но вовремя оборачивается и тут же хмурится. — А, это ты. Судя по его лицу, он испытал бы больше удовольствия, если бы перед ним нарисовалась жуткая девка из «Звонка». Чонин печально думает, что он намного симпатичнее. — Как дела? — спрашивает он, засунув руки в карманы. — Нормально, — говорит в ответ, и не то, чтобы тон Сехуна звучит так, будто он настроен на поболтать. — Как кот? — чертовски прекрасная идея спросить про кота, Ким Чонин! Воображаемые зрители поднимаются со своих мест и молча начинают аплодировать. Это их мальчик. — Как мило, что ты поинтересовался, — Сехун того же мнения. Чонин неловко хмыкает и начинает топтаться на месте. — Ну так как? — В порядке, — бурчит он. — Ты должен мне новые кеды. — Оу… — Ким пытается не улыбаться. Правда пытается. Он вообще парень неунывающий и много чего в этой жизни пытается сделать, жаль только, что неудачно. — Очень смешно. — Я вообще чего вышел, — начинает Чонин. — За ситуацию дома… прости меня, — он извиняется второй раз за последние двадцать минут и сегодня что, день прощения или как он там называется? — Я не думал, что вырублюсь, это вышло случайно. — Твои извинения не вернут мои кеды, — мрачно отвечает Сехун, глядя на него. Судя по всему, данное выражение лица у него одно из любимых. — Я куплю тебе новые, — душевно обещает Чонин. — Вы, богатенькие, всегда пытаетесь откупиться, — хмыкает Сехун и демонстративно отворачивается. Чонин хмурится и подходит ближе. Это тут вообще причём? В чем его проблема? — Так ты прощаешь меня или нет? — Нет. Оба замолкают. Чонин выглядит даже несчастнее, чем в тот день, когда Бекхён расквасил его нос, а тогда ему было реально хреново, но Сехун больше интересуется своим ведерком с водой. Ким жмурится и решается на отчаянный шаг: — Пошли на свидание? Сехун замирает с тряпкой в руке, которая так и не касается стекла, после чего резко разворачивается. Щеки Чонина стремительно приобретают цвет спелых помидоров, и Сехун вынужденно признает, что это даже немного мило. — Ты это серьезно? — весело хмыкает он. — Угу, — кивает Чонин, нервно закусив губу, а затем начинает теребить в руках низ своей футболки. Сехун сочувствующе улыбается, а потом говорит: — Нет. — …что? — Я сказал: нет. И не проси. Никаких свиданий, — немного молчит, а потом припечатывает: — Только не с тобой. — Почему это? — Чонин оскорбляется так сильно, что у него дрожат губы. Наверное, пора смириться, что ему в любви не везет от слова «совсем», а он сам полный неудачник. Бекхён закатил истерику и кинул ему в лицо бутылку, а теперь Сехун так безжалостно его отшивает. Стоит сказать спасибо кому-нибудь наверху, что ведро не имело чести познакомиться с его лицом. — Потому что нет, — жмёт плечами Сехун, будто бы это все объясняет. Так вот нихрена это не объясняет, что за аргументный аргумент вообще? — Не очень, знаешь ли, объяснение, — озвучивает Чонин свои мысли. — Какое есть, — Сехун тянется за ведром. — И вообще… А потом происходит совершенно неведомая фигня, достойная «Матрицы» и мешка Оскаров, потому что Сехун оступается, и ведро выскальзывает из его рук. На этом моменте должен выскочить какой-нибудь чувак и оперативно организовать замедленную съемку, потому что мыльная вода эпично разливается по всему пространству в радиусе метра, а ведро с треском сехуновских надежд на нормальную жизнь шмякается о лобовое стекло Лулу. — Твою мать… Чонин, кажется, мрет в ту самую секунду, когда по стеклу бегут уродливые лапки, поганящие идеальность его малышки трещинами, а вода заливает ноги. Мозг перезагружается, потом еще раз и еще. Он глупо стоит и не может даже моргнуть, из-за чего глаза начинает щипать. — Чонин, я… Боже мой, боже мой, боже мой. Прямо на стекло, на его детку. — Чонин? Это же Лулу, его любимая девочка, БОЖЕ МОЙ. Ким часто моргает, открыв рот, и переводит глаза с Сехуна на машину, приоткрыв рот. Туда-сюда. Туда-сюда. Ту… — Эй, ты живой вообще? — паникует Сехун. А повод для паники есть, да ого-го какой. Вы когда-нибудь видели мойщиков окон, способных оплатить ремонт дорогущей тачки? Чонин переходит на новую стадию: дышит так часто, что Сехуну на мгновение кажется, что сейчас тот рухнет в обморок из-за гипервентиляции легких. Но Чонин храбро держится, снова смотрит на него, судорожно вдыхает и истерично выносит вердикт: — Ты труп. Звучит очень многообещающе. Сехун пытается расщепиться на атомы, кануть в Лету, и просто свалить куда-нибудь, но ничего не срабатывает. Он прижимается к стремянке и зло на нее смотрит. Чертова лестница. — Я оплачу ремонт, — начинает юморить Сехун. Чонин шутку не оценивает. — Продав почку? Сехун обрывает себя на кивке, потому что его почка — это его почка (спасибо, кэп), и в жизни она ему ещё пригодится. И тут на него снисходит: — Что ты там говорил насчет свидания? — К черту свидания, — Чонин начинает наступать, хлюпая водой в обуви. — Я согласен на три. Даже на четыре! Можем и больше, если хочешь, — Сехун улыбается улыбкой умирающего человека, прощаясь с миром. — Меньше десяти даже не предлагай, — внезапно звучит в ответ, на что Сехун таращит глаза и исполняет миниатюру «оживающее дерево». — Десять, так десять, — очень уж хочется ему жить. На кого он оставит кота? — Двенадцать? — ухмыляется Чонин. — Еще лучше. — Двадцать? — Вообще крутотень, — Сехун почти плачет. — А еще на одном из них я поцелую тебя так, что вместо ног у тебя будут две макаронины, и только попробуй кинуть в меня чем-нибудь, — очень уж сложно возражать человеку, который в эту секунду выглядит, как серийный убийца. Судя по лицу Сехуна, он молится, но все равно говорит: — Заметано. Чонин улыбается широко и радостно, а потом смотрит на Лулу и ему хочется упасть на колени и разрыдаться. Но улыбаться все еще хочется, ведь СЕХУНИСВИДАНКИМУАХАХАХАХПОНЯЛДА, и его так колбасит от столь противоречивых чувств, что он все больше и больше склоняется к первому варианту. Чувствуя приближение глобальной истерики, он смотрит на Сехуна, который выглядит смертельно несчастным, осторожно за ним наблюдая. Красивый он, думает Чонин. Очень даже. И У НИХ БУДЕТ ДВАДЦАТЬ СВИДАНИЙ АХАХАХАХАХАХ. И он намного лучше Бекхёна, потому что его нос все еще цел. А еще свидания с Сехуном, наверное, все-таки лучше какой-то там тачки, правда ведь? Чонин очень надеется, что да.