Дома и домики

Похоже, кроме станции, у нас теперь нет иного дома. (Деленн, «Вавилон-5») Вавилон 5 был последней из станций серии Вавилон. Другой никогда не будет. (Иванова, «Вавилон-5») Звездолет по самой своей сущности не принадлежал Земле. Он был на ней только временным гостем, а его подлинная жизнь протекала в космических просторах, ради которых люди и создали его. («Звездоплаватели»)

Для драматургии классицизма обязательными были «три единства» - единство места, единство времени и единство действия. Я хочу поговорить о сходстве двух моих любимых фандомов, в которых я заметила единство места (основной сюжет ограничен небольшим, четко обозначенным пространством). В нашем случае это станция «Вавилон-5» и звездолеты «СССР-КС2» и «СССР-КС3». Любимые истории пересматриваешь-перечитываешь, возвращаешься к ним мысленно ради сюжета и персонажей. Даже помня наизусть, прокручиваешь, радуясь тому, как же хорошо все придумано. Ну, почти все. Но шероховатости примирительно прощаются. Станция и звездолеты тщательно описаны: - материал, размеры, форма, планировка - способы защиты (прочный корпус, выходные камеры, локаторы, в случае станции – орудия и служба безопасности) И возвращаешься к истории еще и для того, чтобы «побродить» по так хорошо знакомым местам. Хочется иногда там пожить-поработать, не встречаясь даже с каноничными персонажами, не участвуя в основном сюжете – просто делать свою маленькую работу, из сотен которых составляется предназначение места, идея произведения и то, зачем мы здесь. А жить там реальнее, если хорошо знать планировку и кнопки лифта. На хорошо проработанное место легче ложится роль дома. Дом – место, где ты нужен и где тебе рады. Но дом – очень общая категория. Подвидом дома может быть «домик» из детской игры, ситуация, когда тебя нельзя трогать. В домике безопасно, только какой-то страшный катаклизм может навредить домику, но всему сразу. Пока звездоплаватель не покидает «домика», с ним ничего плохого не случается. Стоит ему выйти наружу в скафандре или любой машине – его начинают преследовать молнии, пыльные бури, местные хищники и разумные контактеры. Но как только ему удастся вернуться на звездолет, за него можно быть спокойным. На станции с безопасностью все не так просто – она очень велика и канонично предусмотрено, что не вполне безопасна, и это неизбежно («Порой здесь небезопасно, но это наша последняя надежда на прочный мир», Синклер). Но все же за ее пределами с героями случается больше неприятностей (они умирают от разных причин, их предают, похищают, там есть страшный За’ха’дум и Серый Совет). Когда что-то трагическое случается в «доме», это чувствуется особенно остро – гибель Коша, побоище после провозглашения независимости станции, смерть профессора Баландина на операционном столе (его уже доставили на звездолет, место, где по умолчанию не происходит ничего плохого). Но когда ты в «доме», ты среди друзей, вы сидите в рубке, на пульте, в обсерватории или где еще и думаете сообща, как будете спасать общий дом от внешней напасти. И война становится не такой страшной, и природа Венеры не столь враждебна. Когда Синклер уходит с «Вавилона» и из основного сюжета, когда Ивановой дали свой корабль и она улетела, когда Камов из-за подорванного здоровья больше не полетит в космос, мы грустим примерно одинаково. Они живы, они продолжают свою работу, впереди возможно счастье. О них будут еще каноничные книги и бесчисленные фанфики. Но дорогой фанатскому сердцу персонаж отныне разлучен с не менее дорогим «домом». Покидать дом грустно. Грустно уходящему, грустно остающимся, грустно собственно «дому». И безусловно грустно, когда «дом» взорвут. И тогда придумывается традиционное, но хорошее и мотивирующее утешение – давайте строить новый дом, помня и любя старый, и будем продолжать каждый свою маленькую работу, которые сложатся в большое «зачем мы здесь».