devour

      Тяжёлые, чёрные капли падали на сломанные половицы, вспоротые в щепки и белые обрубки, будто огромным мясным ножом. Поток усилился: черные, бурые, коричневые струи буравили пол, сливаясь непонятно куда, оставляя копошиться на полу непонятную, бесформенную тварь.       Мэнсону было плохо. Настолько, что ухудшение и спазмы не чувствовались вообще: они заполнили его, каждую клетку, каждую красную решётку расцарапанной кожи, занимая сосуды тухлого мозга, становясь им. Уже механически, вжав локти в пол, перевернувшись на четвереньки, осев на распухшие колени, Мэнсон открыл мокрую, как последняя псина, пасть и испустил всё, что находилось внутри его изуродованного нутра. А было много чего. Но в тот момент он не видел ничего из этого. Только плотную, стиснувшую его темноту, и бурые круги, точно запах дерьма который извивался вокруг него и вздутых, покрасневших от напряжения гланд, готовых разорваться в ту же секунду.       С подбородка стекли пару капель желчи. Вокруг него не было ничего. Одни старые, иссохшие деревянные доски, вставшие дыбом, взлетевшие в зернистую требуху, выстроившиеся над ним в маленький купол без рисунков, окон и дверей, как и он сам, обросшие сетью вен и разорванной плетью падального трупа, распятого на крыше и нитями свисающего до земли. Не единого луча света. Ни одно пылинки или светлой жилки, капли, стекающей по плоской поверхности. Его лицо было сухим. Иссохшим, будто огромная чёрвствая земля: в трещинах и кратерах, особенно видными из-за рвоты и сукровицы на них. Этого не было видно. Он просто знал.       Чёрная, насквозь промокшая от пота, крови и рвоты, футболка, трепыхалась от повторяющихся вздрагиваний. Пытаясь разлепить ресницы от насыпавшегося красного песка, сплёвывая выпавшие комья волос, шаря руками в прохладной, залившей всё бесконечное пространство, луже, Мэнсон осечётся, переберёт пальцами в жидкости, и поймёт, как у него сосёт под желудком. Сгорбившись, постанывая, как сломанный, раздавленный, сдавшийся урод, пряча огромные, скрывшихся за тонкой кожей сморщенного выкидыша, глаза, всхлипывая, пуская пузыри из носа, ломая ногтями черепную коробку, чувствуя, как стягивает мышцы и ломаются хрупкие, детские кости, теряясь под складками жидкой кожи восьмидесятилетнего старика, и сворачиваясь в вытянувшуюся, засаленную футболку, где огромным кругом расползлись невообразимых размеров бурое пятно, Мэнсон поймёт, что что-то изменилось, треснулось и сломалось в нём прямо сейчас. Маленький щелчок, клацк зубов и быстрые обороты широкого, слюнявого языка в потёмках глотки.       обернись, Мэнсон.       ты убил кого-то.

13. 02. 15.