Глиняный светильник

      Бофур вскочил среди ночи, проснувшись от своего же собственного крика и медленно сел, схватившись руками за волосы, отшвырнув в дальний угол сверную тряпку, которую он подложил под голову. Мало того, что жизнь не сахар, так еще и во сне не забудешься — уж если ему не везет, то не везет во всем. А почему бы и вправду не напиться до потери сознания, может, брат на самом-то деле не так уж ошибается? Зачем сохранять в трезвости свой рассудок — чтобы лучше чувствовать побои и острее осознавать свою никчемность? Так ведь будет проще… его выгонят, а ему и всё равно… холод в горах — плевать с высокой башни… Скорее всего, тогда он умрет не дольше, чем через месяц или немногим больше… И не будет никому мешать, не будет изгоем — вообще не будет. Хотя, с какой стати так долго ждать, лишний раз терзать себя: взял нож подлиннее, взял покрепче, и дело с концом, а уж решительности хватит, незачем жалеть о жизни, окатывающей помоями каждый день. Это ведь быстро, не больше минуты, и все! Никаких проблем!       Бофур часто по вечерам или как сейчас, просыпаясь от ночных кошмаров, мечтал, как покончит с собой, как всем будет спокойно после его смерти… и всегда ловил себя на мысли, что нельзя. Нельзя и всё тут. Возможно, мориец желал смерти себе самому, однако хотел счастья для брата — насколько позволяли обстоятельства. Кстати, сны снились как раз соответствующие, о родне.       Бездонное озеро, наполненное кровью, плюющееся желчью и сажей, утопающие, бессильно кричащие, моля о помощи и жарясь в кипящей жиже. Крови становилось больше, она переливалась через край, лилась бесконечным потоком, сметая любого, вставшего на пути. От воплей закладывало уши, волна подхватывала, сбивая с ног. Кожа лопалась, как будто от страшного ожога, изнутри лезли скользкие белые создания, пищащие на одной высокой ноте, прорываясь через разваренную плоть.       О каком самоубийстве вообще может идти речь? Есть же способ пороще, куда проще! Уйти, уйти туда, где всем плевать, кто ты и откуда, где всегда исправно платят! Или начать жить разбоем, раз мирно не удается… На юг и восток! В Умбар, Харад, Дагорлад! Нет, о таком и думать невозможно. Хотя неплохая идея — уйти…       День оказался не лучшим, чем прочие, скорее даже наоборот — пришли почти все, у кого Бофур брал в долг. Он уже мысленно готовился быть избитым до полусмерти, но подоспел вчерашний гость. Мориец было дернулся, завидев его, пытаясь высвободить шею из цепких пальцев, однако те лишь плотнее её обхватили, заставляя замереть, если он хотел продолжать жить. Бофур встретил приближавшегося Двалина кривой улыбкой — наибольшее, на что он был способен.       Разговор был краток: пришелец, видимо, с большим трудом решил, что до драки не стоит доводить, просто заплатил каждому, сколько было нужно. С недоверием оглядываясь на гнома, компания разошлась.       Мориец отлип от стены, проведя вспотевшей ладонью по лбу, вымученно прикрыв глаза. Сглотнув, он с недоумением воззрился на чужака.       Честно сказать, Двалин вовсе не ожидал, что бывший невезучий должник повалится ему в ноги. — Эй, ты этого чего? Ну, отстань от меня! — За такое принято благодарить, — с выдохом произнес Бофур, вставая с земли и отряхивая от пыли залатанные штаны; вдруг тень пробежала по его лицу, — Эм… как же я расплачиваться-то буду? Нет денег-то почти… — Не беспокойся, я — не они, успеешь еще! Не торопись! — что ж, надеяться, что незнакомец, может, не потребует ничего, было бы нелепо. Однако второй гном надеялся на нечто иное. — Вы… куда едете-то? — В Синие горы! Тебе что с того? — подводя лошадь к ручью, ответил тот. — Да так, ничего, сударь… — мориец немного помолчал, — А попутчик вам не нужен? Ночью там посторожить, еду в дороге сготовить? — Нет, я и сам справлюсь, — Двалин зачерпнул воды и умыл лицо. — Поклажу понести, чтоб вы верхом ехать смогли? Да и если снова нападет кто, вдвоем всяко лучше. — Ты чего это удумал? — Так ведь здесь я — изгой, а там, — гном махнул рукой в сторону гор, — А там, может, больше повезет. — Братца своего небось с собой потащишь? — Коли вы позволите… — Ладно, хватит. Хочешь ехать — езжай, если думаешь, что в другом месте будет лучше. — С чего бы не быть, сударь?       После разговора с, как оказалось, удачным новым знакомым, Бофур поспешил домой собирать кое-какие пожитки и звать брата.       Бифур сидел на своей кровати поверх смятых грязно-серых простыней, сосредоточенно рассматривая донышко пустой бутылки, иногда тяжело вздыхая. Лицо его никогда не выражало большего напряжения и большей заинтересованности, чем тогда. Густые брови были сдвинуты, переносица сморщена, обветренные губы плотно сжаты, взгляд был на удивление суров. — Эй… — нерешительно молвил вошедший, осторожно подходя ближе. До чего он дожил! Боится даже собственного брата, чего же говорить об односельчанах и, тем более, редких гостях, — Все хорошо?       Худощавый мориец в мгновение ока оказался у постели брата, наклонившись к той же самой бутылке. — Угу, — буркнул тот, не отрывая взгляда от замызганного стекла, отодвинув родича локтем в сторону. — Приходил тот добрым господин, — помявшись, продолжил мориец, прикладывая пальцы ко рту, — Он позволил нам уйти вместе с ним, представляешь? — Угу, — снова вставил Бифур, но уже, хоть с неохотой, но отложил предмет своего интереса в сторону. — Больше не будет этих… ну, ты понимаешь, о ком я, нас больше никто не будет бить, понимаешь? Новая жизнь в новых землях, шанс начать все заново! Разве ты не хочешь жить в сытости и чистоте, не носить эти обноски? Ну же, братец! — Бофур пытался придать себе уверенности, говоря громче.       Неразговорчивый собеседник неуклюже встал, неожиданно осмысленно взглянув на говорившего. — Ты знаешь, я видел сегодня сон, — угрюмо произнес он, — Да, сон. Там был ты. И твой гость. И какой-то тракт. — И что же? — Вы были мертвые. Оба. А вокруг — стая ворон. — А себя ты видел в своем сне? — Да. Я стоял высоко. На башне, — Бифур задумался, — На развалинах башни. Холодно. Я видел, как вас потом утащили. — Кто? — осведомился собеседник. — Вороны. Кто же еще? Не надо уходить. Дальше — опасней. — Ну что ты! Это всего лишь сон, все видят дурные сны… кошмары… и если бы каждый в них верил, все бы только сидели по домам и тряслись от страха. Идем со мной, я обещаю тебе, что никогда не брошу. — Обещаешь, говоришь? — с недоверием отозвался Бифур, вновь наклонялась за пустой бутылкой. — Обещаю. Нет, клянусь! Жизнью своей клянусь!       Бофур спешно собрал все, что еще можно было надеть на себя, нашел огниво, отрыл где-то под кроватью брата два старых одеяла и дорожный плащ, прихватил свой инструмент и, в очередной раз уговорив своего ближайшего родственника, вышел из дому на свежий воздух. Право же, пускай тут ему довелось много натерпеться, здесь был его дом, с которым нужно попрощаться — иначе удачи не будет.       Бофур обвел глазами дверной косяк, прохудившуюся крышу, толстые стены, ручей, пробегавший вблизи. Глубоко вдохнул и обернулся. — Идем? — спросил он у самого себя, чувствуя, как мурашки пробегают по спине, — Идем!       Увы, гость уже уезжал, так что мориец, схватив Бифура за плечо, понесся вслед, наступая в лужи, не высохшие еще после недавно прошедшего дождя.       Их окон смотрели поселяне — с насмешкой или презрением, кто-то кинул в него гостью мелких камешков, кто-то выкрикнул вслед бранное слово. Нет, никакой тоски по здешним местам гном испытывать не будет! — Обождите! Обождите же! Мы бежим! — окликнул он Двалина.