Познавая прекрасное

Оказавшись в толпе целеустремленно спешащих на работу людей, Гермиона несколько расслабилась и тоже торопливо зашагала к метро. «Жизнь продолжается. Что сделано, то сделано. И после обеда ко мне придет Люциус…» А когда уже сидела в вагоне, вдруг похолодела от кольнувшей мысли: «Он же придет, правда? Он же точно придет?!» – ее охватил недюжинный страх того, что их разлука (пусть и короткая) могла что-то изменить в отношении к ней Малфоя, в его намерениях и планах. Поезд тряхнуло, и Гермиона ощутила, как внутренности скручиваются от страха в тугой и болезненный узел, а к горлу начинает подниматься мерзкая и отвратительная тошнота. «Что, если я потеряла их обоих? И Люциуса, и Рона. Нет! У меня нет никаких причин сомневаться в том, как Люциус относится ко мне. Хотя… он никогда не говорил о любви... Да и способен ли Люциус Малфой любить? Ведь ты, дурочка, именно этого ждешь от него?» Она сознательно сосредоточилась на его прощальной фразе. «И сам я пуст без тебя…» Словно мантру повторяла Гермиона ее про себя, раз за разом прокручивая в памяти эту сцену: вспоминая его голос и то, какими были в этот момент глаза Малфоя, вспоминая выражение его лица и прикосновения. Воспоминания эти здорово грели душу, и по мере того, как поезд метро приближался к ее станции, Гермиона все больше приходила в себя и уже даже начала мысленно подтрунивать над собственными опасениями. «Чего я, в конце концов, боюсь? Я молода, сильна, независима. И смогу прожить эту жизнь и одна, если вдруг окажется, что не нужна никому из мужчин. Разве счастье можно найти лишь в любви?» Однако, несмотря на эти заверения, больше напоминавшие аутотренинг, она ощущала, как когтистая лапа страха, усиленного еще и тоской по Малфою, снова начала мерзко царапать душу. Гермионе ужасно хотелось, чтобы Люциус оказался сейчас рядом и развеял это муторное наваждение. Ничего уже не имело значения: ни разрыв с Роном, ни обиды и непонимание друзей – ничего! Только Люциус Малфой. Только он нужен был прямо сейчас. Гермиона не могла думать ни о чем другом, как только о желании скорее оказаться в его объятиях. Откинув голову назад, на спинку сидения, она зажмурилась, и с губ невольно слетел тихий стон отчаяния. Придя в себя от этого звука, Гермиона тут же выпрямилась и открыла глаза. Чтобы столкнуться взглядом с сидящим напротив молодым симпатичным клерком, который открыто и приглашающе улыбнулся ей. Смущенной донельзя Гермионе пришлось быстро отвернуться и подняться с места. «Забавно! Но ни в каких случайных знакомствах я точно не нуждаюсь!» К счастью, нужная станция оказалась следующей и, подъехав к ней, Гермиона стремительно вышла из вагона, поднялась наверх и так же быстро прошла к телефонной будке, в которой располагался вход в Министерство магии. Еще минута, и она уже спускалась в атриум, оживленный утренней суетой. По дороге к себе в кабинет Гермиона приветливо здоровалась со встреченными коллегами, правда, попутно ощущая легкую неловкость. Сотрудники ее отдела искренне сочувствовали и переживали, когда думали, что на прошлой неделе она и впрямь заболела. Тогда как она откровенно лгала им, на самом деле занимаясь исключительно своими личными делами. «Как же я ненавижу, когда приходится что-то скрывать или прятать!» Гермиона зашла в кабинет, пообещав самой себе, что до прихода Люциуса будет думать исключительно о работе. И ей это удалось: дел навалилось действительно немало и в них пришлось погрузиться с головой. Она перебирала одну кипу пергаментов за другой, попутно делая пометки на их полях или что-то записывая себе в блокнот. И почти не думала о Малфое, хотя и ждала его прихода с прежним нетерпением. Работа помогла отвлечься, и первая половина дня пролетела практически незаметно. На часы ее заставил взглянуть лишь сердито заурчавший живот, напоминающий о том, что с самого утра нерадивая хозяйка побаловала его лишь одиноким тостом, наспех поджаренным на кухне у Гарри. Взглянув на циферблат, она резко и обрадовано выдохнула, увидев, что стрелки показывают уже больше часа пополудни. «Стоит ли идти обедать? Ведь Люциус может прийти в любой момент. Хотя вряд ли». Ощущая, как голод мучает ее сильней и сильней, Гермиона быстро собралась и выбежала наверх, где наскоро перекусила в ближайшем кафе и уже через полчаса снова оказалась в кабинете. Не думать о Люциусе Малфое уже не получалось, хотя она и отчаянно пыталась заняться до его прихода работой. «Так… Что я там сказала ему про время? Да ничего! Дурочка, надо было назначить точно, а не обходиться этим нелепым «приходи во второй половине дня»… Ты б еще в ежедневнике так себе дела планировала!» Тем временем утренние страхи и сомнения навалились на нее с новой силой. «Что я буду делать, если он не придет?» Гермиона еще не успела отогнать от себя эту жуткую мысль, когда без двадцати минут три услышала за дверью тяжелые шаги и знакомый звук цокающей по каменному полу трости. Сердце будто замерло. Еще секунда и от низкого голоса, раздающегося из приемной, по телу пробежала дрожь. Она заставила себя остаться на месте, понимая, что Присцилла обязательно зайдет сообщить о его приходе, что та и сделала, почти сразу постучав в кабинет. – Здесь мистер Малфой. Говорит, что у вас с ним назначена встреча, – произнося это, секретарша внимательно следила за ее реакцией. На что Гермиона спокойно и даже несколько прохладно отозвалась: – Спасибо, Присцилла. Попроси его пройти. Мир снова обрел краски, а гнетущие трусливые мысли, помахав ручкой, исчезли в неизвестном направлении. Люциус пришел! Он был там, за дверью. Живой и настоящий. И она наяву ощущала, как боль и пустота последних суток будто исчезают куда-то, оставляя после себя лишь уверенность, что все будет в порядке. Эти яркие и сильные ощущения настолько ошеломили, что подняться со стула сил не оказалось. Сознание туманилось, и Гермионе даже показалось, что еще чуть-чуть, и она нелепо провалится в банальный обморок, словно кисейная барышня из позапрошлого века. Малфой же тем временем зашел в кабинет, снял мантию и повесил ее на вешалку. Затем закрыл за собой дверь, попутно пробормотав свои обычные запирающие и блокирующие звуки заклинания. Только после этого он обернулся к Гермионе и, взглянув на нее сверху вниз, протянул со знакомой надменной ухмылкой на губах: – Добрый день, мисс Грейнджер. – Люциус… – лишь хрипло смогла прошептать в ответ Гермиона, все еще не пришедшая в себя до конца и снова пораженная тем, как действует на нее одно лишь присутствие этого человека. Он остался стоять там же, все еще с насмешкой (хотя и уже слегка удивленно) обводя взглядом черты ее лица. А затем снова протянул, но без прежнего сарказма: – Не вставай. Пару секунд она молча смотрела на него, будто отчаянно пытаясь объяснить, почему не бросилась ему навстречу. – Я и не смогу… – выдавила наконец хрипло. – У меня ноги стали ватными, как только услышала твой голос за дверью. – Ее глаза невольно наполнились слезами, которые тут же потекли по щекам. Какое-то время Люциус молчал, бесстрастно глядя на нее, и выражение его лица было привычно нечитаемым. Гермиона не могла понять, о чем он сейчас думает, и это почти убивало ее. Но затем Малфой стремительно приблизился, обошел стол и встал прямо перед Гермионой, которая чуть развернулась на стуле, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Подняв на него глаза, она замерла, не зная, что он будет делать дальше, и очень удивилась, когда Люциус вдруг опустился рядом с ней на колени. Она вопросительно подняла бровь, но тут же чуть не задохнулась от того, каким нежным стал его взгляд. Все еще продолжая всхлипывать, Гермиона увидела, как он наклоняется и осторожно кладет голову ей на колени. Глубоко вздохнув, она вздрогнула от переполняющих эмоций и принялась нежно поглаживать рассыпавшиеся по ее ногам гладкие светлые волосы. Медленно. Едва касаясь кончиками пальцев. И наслаждаясь каждым прикосновением. Оба молчали и, казалось, в этой странной и умиротворяющей тишине для них прошла целая вечность, пока Люциус наконец не заговорил. И голос его звучал сейчас так нежно и искренне, как не звучал еще никогда: – Я скучал по тебе. Очень скучал… Гермиона снова глубоко вздохнула и с трудом смогла ответить: – Я тоже… Очень… – между ними опять воцарилось долгое молчание, и она лишь продолжала нежно кружить пальцами по его голове, успокаиваясь от этих незамысловатых движений. А потом тихо, но очень отчетливо произнесла: – Я ушла от него. И, не ожидая ответа, удивилась, когда Люциус отозвался на это спокойно и уверенно: – Вот и славно. После этих слов Гермиону охватила такая глубокая радость, смешанная с облегчением, что она почувствовала, как по щекам снова заструились слезы. Наклонившись, она поцеловала Люциуса в макушку, а затем заставила поднять голову и, обхватив лицо Малфоя ладонями, начала целовать и его: лоб, глаза, щеки. Пока наконец не нашла губами рот и не прикоснулась к нему нежным и почти целомудренным поцелуем. На который Люциус тут же ответил, постепенно углубляя его, делая более страстным и интимным. Ощутив это, Гермиона с радостью отозвалась, приоткрыв рот и позволив языку Малфоя по-хозяйски скользнуть внутрь. Какое-то время они с упоением и жадностью целовались, как будто в первый раз. Но потом этого стало мало: оба уже желали больше. Намного больше. Спустившись с кресла, которое Люциус тут же оттолкнул прочь, Гермиона упала на колени рядом и крепко обняла его. Отвечая на объятие, и не прерывая поцелуя, Малфой аккуратно уложил ее на пол. Оба знали, что сейчас произойдет. И оба ужасно хотели этого. Приподняв бедра, Гермиона быстро расстегнула молнию на юбке, опустила ее вниз вместе с нижним бельем и приглашающе раздвинула ноги. Тогда как Люциус уже судорожно боролся с пряжкой ремня и пуговицами на брюках. Еще мгновение – и он вошел в нее, сразу же толкнувшись сильно и глубоко. И Гермиона сладко застонала, приветствуя это первое проникновение. Ей было чуточку больно, но радость оттого, что они наконец вместе, что наконец снова слиты в единое целое, могла бы превзойти и не такую боль. Выждав совсем немного, Люциус начал плавно и размеренно двигаться, с каждым разом стараясь погрузиться в нее все глубже и глубже. И каждый его толчок мягко задевал клитор, заставляя Гермиону дрожать и гореть в предвкушении приближающегося оргазма. А уже совсем скоро она выгнулась и, что-то бессвязно пролепетав, громко застонала в тишину кабинета. И этот стон наслаждения эхом отразился от стен, заставив самого Малфоя ускориться и почти сразу же вслед за ней взорваться, содрогаясь и наполняя горячим семенем. Тяжело дышащий Люциус уткнулся Гермионе в шею и глухо рыкнул, крепко прижимая ее к полу. Они еще долго лежали в какой-то необычной, но прекрасной и будто обволакивающей тишине, так и не произнося ни слова. Гермиона лишь продолжала тихонько гладить его по голове, а Малфой изредка, но очень нежно целовал ее шею. Казалось, прошла целая вечность, когда наконец раздался его слегка насмешливый голос. – А теперь, мисс Грейнджер, хочу напомнить вам, что у нас вроде как запланирована какая-то там «официальная беседа». Или я неправ? Вспомнив их разговор тем утром, Гермиона негромко рассмеялась. – Всему свое время, мистер Малфой. Всему свое время… – Ты как считаешь: можно считать нашу официальную беседу уже начавшейся? Сейчас, когда я… прижимаю тебя к жесткому полу кабинета. Или нам все-таки стоит добраться до стульев? На это она уже откровенно расхохоталась, поскольку комизм ситуации действительно зашкаливал, но ответила честно и прямо: – Не хочу, чтобы ты выходил из меня. Никогда… Хочу, чтоб был во мне. Ничего не ответив, Малфой не двинулся с места. Правда, чуть позже немного сместился на бок, чтобы Гермионе было не так тяжело. Но сместился так, чтобы по-прежнему остаться внутри нее. Потянувшись, он расстегнул пуговицы на ее блузке и, подняв бюстгальтер, мягко коснулся груди. Не возбуждающе, нет. Наоборот – мягко, нежно и будто бы успокаивающе. А потом тихо спросил: – Как ты? Гермиона измученно улыбнулась. – Сейчас – в порядке. Я всегда в порядке, когда ты рядом, – глубоко вздохнув, она чуть отвернулась в сторону. – С сегодняшнего дня ты живешь в Малфой-мэноре. Его слова ошеломили, хотя втайне она ждала и очень надеялась их услышать. Но еще больше ошеломила внутренняя и какая-то необъяснимая готовность подчиняться этому мужчине. Ведь раньше Гермиона и представить себе не могла, что способна слушаться кого-то из них вот так: просто, легко и безоговорочно. Но у Люциуса каким-то невероятным образом получалось подчинить ее. И было еще кое-что. Подчиняясь его уверенной силе, она и сама становилась сильнее и уверенней в себе. Просто чуть удивилась, что он заговорил сейчас о том, что так мучило ее все утро, словно почувствовал ее мятущиеся мысли, ее страх, ее сомнения. – Ты, в самом деле, этого хочешь? – Я никогда бы не сказал, если бы не хотел. – Тогда я согласна… Гермионе казалось, что тепло его руки, лежащей на груди, согревает сейчас не только ее тело, но и душу. Она глубоко вздохнула и ладонь Малфоя инстинктивно сжалась, обхватывая одно из сливочно-белых полушарий. – Куда ты меня ведешь сегодня вечером? – Не скажу, пока не окажемся там… – Не стоит беспокоиться. Когда я с тобой, мне все равно, где я нахожусь. Она качнула головой: – Но я не хочу, чтобы тебе было все равно. Хочу, чтобы тебе было хорошо там, куда я веду тебя. – Знаю. Но что есть, то есть. – И тебя не волнует, что нас может заметить… кто-то из тех, кому бы ты не хотел ничего сообщать? – Ну, мы же будем находиться там, выполняя эту дурацкую программу. Не так ли? – Да. И будем вынуждены держаться холодно и отстраненно, как и повелевают приличия, – Гермиона немного помолчала. – А я не уверена, что хочу этого. Малфой ничего не ответил. – Люциус, я не возражаю, что пока наши отношения нужно держать в секрете, и счастлива лишь оттого, что нахожусь рядом с тобой. Но пойми: мы не сможем прятаться в мэноре вечно. Ты знаешь, как я отношусь к тебе. И я не стыжусь этого… и даже не возражаю, если жизнь моя, как ты говоришь, «осложнится». Потому что осложнения в ней случались и раньше. Также, впрочем, как и в твоей. Единственное, о чем тебе стоит спросить самого себя, – она повернулась и посмотрела ему в глаза. – Ты стыдишься меня? Очень долго он молча смотрел на нее, будто пытаясь прочитать ответ в ее лице. А потом наконец произнес так просто и ясно, что у Гермионы даже не возникло сомнений в его искренности: – Ни капли. В глазах что-то защипало, и, сопротивляясь искушению заплакать еще раз, она проговорила: – Тогда давай вести себя так, как нам хочется. А если кто-то и узнает, то кем бы он ни был, пусть знает. – Пусть, – тихо повторил Малфой, в глубине души восторгаясь ее решением. Так они и пролежали еще почти два часа, не обращая никакого внимания на неудобство жесткого пола и негромко разговаривая о жизни, о неизбежных ошибках и потерях, о сопровождающих все это печалях и бесплодных сожалениях. Ни Рона, ни Нарциссу, ни один из них так и не упомянул, эти имена ни разу так и не были произнесены, но у обоих создалось ощущение, что и тот, и другая незримо присутствуют почти в каждом моменте беседы. И это было горько, но необходимо. В конце концов за дверью послышались голоса сотрудников министерства, прощающихся друг с другом с пожеланиями отличного уик-энда. И Люциус с Гермионой вдруг одновременно подумали о том, что их уединение наверняка показалось кое-кому очень и очень подозрительным. Они неохотно поднялись, разминая затекшие конечности, и принялись приводить себя в порядок. Оправившись, Гермиона отменила брошенные Малфоем заклинания, убедилась, что выглядит он прилично, и открыла дверь кабинета. Для того, чтобы сразу натолкнуться взглядом на Присциллу и Ормуса, которые стояли в коридоре совсем неподалеку и о чем-то тихо шептались. Увидев Гермиону, оба жутко смутились, и Присцилла, немного виновато посмотрев на нее, тут же заторопилась в дамскую комнату. Ормус же, напротив, подошел к Гермионе и, глядя через ее плечо на стоящего в кабинете высокомерного Люциуса, спросил: – У тебя все в порядке, Гермиона? – Более чем. Она не ожидала, что ответ ее прозвучит так спокойно и даже сухо. – М-м-м… Просто вы с мистером Малфоем закрылись у тебя на несколько часов. И не только закрылись, но и использовали заклинание, блокирующие звуки. Поэтому, вполне естественно, что мы… беспокоились, – в голосе Ормуса откровенно звучали ледяные нотки, впрочем, холодным был не только его голос, но и внимательный испытующий взгляд. Он явно ждал объяснений. – Да. Нам нужно было очень многое обсудить с мистером Малфоем и во многом разобраться. Тем более, если ты помнишь, я не видела его с самого понедельника, – Гермиона открыто и смело посмотрела ему в глаза. Разочарованный тем, что она и не думает ничего отрицать, Ормус не отступал: – Гермиона, ты, безусловно, имеешь право вести свою личную жизнь так, как хочется тебе, но прошу не забывать о том, что, находясь на территории Министерства магии, ты обязана работать. Причем, работать предельно открыто. И прозрачно для своего руководства. Конечно же, в глубине души она понимала, какую непростительную глупость совершили они с Люциусом, закрывшись так основательно и так надолго. И уж конечно, не желала никаких проблем, которые пошатнули бы ее положение или повредили репутации. Тем не менее, позволить Ормусу так откровенно высказывать эти грубые претензии, Гермиона не могла. И еще одно: она не могла отделаться от мысли, что за категоричностью Снипуорта стоит не что иное, как банальная мужская ревность. И это одновременно удивляло и возмущало ее. Тряхнув головой, будто пытаясь отогнать нелепые подозрения, Гермиона быстро заговорила: – Я попросила бы тебя, Ормус, не опускаться до дешевых сплетен и слухов, когда пытаешься оценить то, хорошо или плохо я справляюсь с поручением, которое дал мне министр магии. И могу заверить тебя, что поставленные Кингсли задачи по реабилитационной программе мистера Малфоя, я выполняю более чем успешно. Можно сказать: на пределе своих возможностей. Снипуорт, на секунду смутившись, отвел глаза, но затем снова уставился на нее в упор и спросил еще более категорично: – И в чем же конкретно заключается это самое твое «более чем успешно», Гермиона? Позволь узнать. Ощутив, как внутри закипает неконтролируемая ярость, она еще ничего не успела ответить, когда услышала позади себя звук шагов и почувствовала, как вдыхает знакомый пьянящий аромат, который тут же привычно наполнил нос и легкие. Гермиона поняла, что Люциус тоже вышел из кабинета и стоит сейчас так близко, что она может чувствовать тепло его тела. Даже не оборачиваясь, она вдруг ощутила какое-то необъяснимое единство с ним и искренне наслаждалась тем, что в такой непростой и щекотливый момент он находится рядом. Малфой же тем временем молчать не стал, а спокойно, привычно растягивая слова, но, тем не менее, очень серьезно спросил: – У вас все в порядке, мисс Грейнджер? Дыхание ее на секунду замерло, но потом, зная, как сильно это разозлит и уязвит Ормуса, Гермиона не удержалась от соблазна и мягко ответила Люциусу: – Да, мист… Люциус. Я как раз собиралась рассказать мистеру Снипуорту, что сегодня вечером мы собираемся поужинать в магловском ресторане, а затем посетить сольный концерт. И хотела поделиться с ним, насколько открыто и искренне ты воспринимаешь все, что я подготовила для программы твоей реабилитации, – произнося это, она специально сделала шаг назад, почти прислонившись к Малфою. В результате чего любому, даже самому случайному и непредвзятому наблюдателю, стало бы понятно, насколько привычно их тела находятся так близко друг от друга. И с радостью отметила, как дыхание Ормуса сбилось, а щеки весьма заметно покраснели. Раздавшийся в ответ на ее тираду, голос Люциуса струился шелком в тяжелом напряжении сгустившегося вокруг них воздуха: – Конечно. Я могу подтвердить, что разработанная программа очень грамотна и весьма интересна. Хотя полагаю, что и мисс Грейнджер узнает для себя что-то новое, общаясь со мной. Поскольку есть многое, чем я мог бы поделиться с нею. Так что можно сказать: эта программа чрезвычайно полезна для нас обоих. И мы оба более чем удовлетворены тем, насколько плодотворно оказалось наше сотрудничество. Ты согласна со мной… Гермиона? Услышав, как он назвал ее по имени в присутствии непосредственного начальника, Гермионе показалось, что внутри нее все перевернулось и ухнуло куда-то вниз. И острота сложившейся ситуации лишь подчеркивала то, насколько важный для них обоих шаг только что сделал Люциус, приняв ее подачу и вступив в это незримое противостояние со Снипуортом. О такой открытой и явной демонстрации их… «плодотворного сотрудничества» она и не мечтала. И сдерживалась изо всех сил, чтобы не развернуться и не броситься ему на шею прямо сейчас, при Ормусе. Но нет. Гермиона лишь сделала еще один маленький шажок назад, прижимаясь к Люциусу чуть сильнее, и тут же ощутила, как касается спиной его явно возбужденного члена. Да что говорить? Происходящее горячило и ее кровь тоже! Она шевельнулась, переступив с ноги на ногу и еще раз задев его член, и услышала, как с губ Люциуса слетело легкое, почти неслышное шипение. А потом с легкой улыбкой ответила, продолжая вызывающе смотреть на Снипуорта: – Абсолютно согласна, Люциус. И очень рада, что нам удалось найти общий язык и точки соприкосновения, позволяющие работать… столь плодотворно. Не зная, что сказать на это, Ормус явно ощутил неловкость. Возразить ему было нечего: поставленную перед ней задачу Гермиона и впрямь выполняла. И делала это превосходно. Экс-Пожиратель смерти и правая рука Волдеморта абсолютно спокойно посещал места скопления маглов, ни на йоту не проявляя к ним былой нетерпимости. С сожалением осознавая, что возразить ему этим двум нечего, Ормус лишь сжал зубы и хмуро кивнул, напоследок бросив Гермионе: – И все же, постарайся вести себя более осторожно и не давать повода для, как ты их назвала, «дешевых сплетен и слухов», – с этими словами он развернулся и прошел в свой кабинет. Еще с минуту, тяжело и рвано дыша, Люциус с Гермионой стояли в приемной, пока она не завела руку за спину и не коснулась затвердевшей плоти, к которой прислонялась во время разговора. Малфой тут же крепко схватил ее за запястье и потянул обратно в кабинет. Закрыв за собой дверь, он резко притянул Гермиону к себе, жадно и яростно набрасываясь на ее рот. И она сразу же ответила на этот поцелуй, глухо застонав от голодного вожделения. Но потом он отстранился и, с силой толкая ее за плечи вниз, прошипел: – На колени! Хочу, чтобы ты ласкала меня ртом. Сейчас… Сию же минуту… Опускайся! И она поймала себя на мысли, что упивается этой мужской властью, этим злым, но и ужасно возбуждающим шепотом, заставляющим ее не просто подчиниться, а подчиниться с радостью. Люциус уже расстегнул брюки, и она лишь успела бросить беглый взгляд на возбужденный член, прежде чем дотронулась языком до его кончика, а затем неторопливо взяла в рот головку. Гермиона знала, что он хочет большего, но сейчас власть уже плавно и незаметно перетекла к ней. Она дразняще кружила по головке языком и слегка улыбнулась, когда он стукнулся затылком о дверь и разочарованно застонал. В этот же миг у нее мелькнула мысль, что находясь в теперешнем настроении, Люциус вряд ли позволит ей доминировать. И оказалась права: уже в следующую секунду Малфой схватил ее за волосы и, с силой нажимая на затылок, сердито и жарко произнес: – Черт возьми! Ну же, ведьма, я хочу, чтобы ты… взяла меня сейчас… полностью! Хочу в твое горло… Так глубоко, чтобы ты даже задыхалась… – с глубоким стоном он толкнулся сильнее. И Гермиона послушалась: расслабившись, она позволила ему властвовать, позволила управлять ею так, как хотел именно он. И вдруг подумала, что раньше подобная ситуация показалась бы ей откровенным насилием, но не сейчас. Не с этим мужчиной. Доминирование Люциуса лишь возбуждало еще сильнее, заставляя идти навстречу его желаниям. И заставляя ее саму дарить ему то, чего он так жаждет. Она вбирала в себя напряженный пульсирующий член так глубоко, как только могла, и то, как Люциус тяжело дышал и иногда тихо постанывал от удовольствия, казалось ей музыкой. Почувствовав, что начинает задыхаться, Гермиона ненадолго отстранилась, отпустив его, но успела лишь сделать вдох, как Малфой снова настойчиво притянул ее к себе. – Нет… Не останавливайся, пожалуйста! – он надавил на затылок Гермионы уже обеими руками, заставляя двигаться быстрее и быстрее, а уже скоро толкнулся до упора и содрогнулся в конвульсиях, изливаясь в теплую и влажную глубину ее рта. Теперь она не отстранялась до тех пор, пока не почувствовала, как член смягчился и тяжелое дыхание Люциуса стало чуть тише и спокойней. Только после этого отодвинулась и, глядя на него снизу вверх, медленного глотнула теплую вязкую жидкость, заслужив еще один благодарный и восхищенный взгляд. Несмотря на все чувственные безумства, что происходили между ними за последние недели, никогда еще Гермиона не ощущала, насколько остро и ярко Люциус наслаждается их близостью. Наслаждается тем, что дарит ему именно она. И эта мысль тоже возбуждала ее. Безумно возбуждала. Поднявшись с колен, Гермиона медленно отступила к своему столу и устало присела на него, не отводя глаз от Малфоя. Которому понадобилось всего несколько минут, чтобы придти в себя и тоже сделать эти несколько шагов. Она знала, что порадовать ее полноценной близостью он сейчас не сможет, но знала и другое: Люциус Малфой слишком горд, чтобы оставить женщину неудовлетворенной. Глядя на нее сверху вниз, он мягко улыбнулся. – Ну что же, будем считать, что тебе удалось на время погасить мой огонь, вот только что мы теперь будем делать с твоим? – с этими словами он медленно расстегнул на ее груди блузку и, спустив чашечки бюстгальтера вниз, коснулся одного из сосков. Уронив голову назад, Гермиона тихонько ахнула от этого прикосновения и вспомнила об их первой встрече здесь, в ее кабинете. Тогда она так же лежала на этом столе, безумно желая его прикосновений и даже умоляя о них. Но сейчас Люциуса не нужно было просить, он сам наклонился к ее груди, чтобы вобрать другой сосок в рот. А потом опустил руку и скользнул пальцами во влагалище, находя Гермиону горячей, влажной и уже почти готовой к разрядке. Тая от того, что делает Малфой, она не сдержалась и почти прорыдала: – О, Боже… Пожалуйста, только не останавливайся, Люциус. И коснись еще и клитора. Прошу тебя… На что тот лишь улыбнулся, ущипнул сосок чуть сильнее и выполнил ее просьбу. Он жестко потер набухший комочек, по-прежнему двигая во влагалище двумя пальцами и не переставая ласкать ее соски. Еще несколько мгновений – и наслаждение накрыло ее с головой. Гермиона упала на стол, конвульсивно выгнулась на нем и прохрипела: – Люциус… Ты мне нужен. Господи, как же ты мне нужен. Рядом. Всегда… Довольный Малфой дождался, когда она затихнет, тяжело обмякнув на столе, и только тогда убрал руку. Не произнося больше ни слова, они снова уставились друг на друга. И в глазах обоих светилась не только нежность, смешанная с радостью утоленной только что страсти. В них светилась любовь.