Познавая прекрасное

Уже лежа ночью в постели, Гермиона снова и снова прокручивала в памяти прошедший день. Сейчас, оглядываясь назад, она вдруг подумала, что почти все его события видятся ей сквозь какую-то необъяснимую, своеобразную дымку, полную тонкого эротизма и щемящей до дрожи чувственности. «Господи, да я, наверное, никогда не перестану удивляться, насколько сильно Люциус смог изменить мою жизнь, да и саму меня… И нет! Это не только секс, не только полнота нашей физической близости, хотя, конечно, и она тоже… И все же, именно Люциус Малфой сделал так, что теперь я дышу полной грудью, живу ярко и интересно, будто пробудилась от многолетнего тоскливого сна. И пробудил меня от него самый невероятный мужчина, которого я когда-либо встречала», — Гермиона повернулась и, не произнеся ни слова, нежно поцеловала его в грудь. Малфой тоже ничего на это не сказал, но по глубокому довольному вдоху было понятно, что ласку он все же заметил. И оценил. — Где будет проходить прием, на который тебя пригласили? — В официальной резиденции министра. — Понятно… Впечатляющий особняк. Давно я там не был. — В любом случае он не может быть более впечатляющим, чем Малфой-мэнор. — Безусловно. Даже сравнивать не стоит… Не поворачивая головы, Гермиона усмехнулась его неисправимому, пусть и сдержанному высокомерию. Резиденция министра магии располагалась в огромном особняке, что находился в самом дальнем и почти безлюдном конце Косого переулка. Со стороны здание выглядело довольно скромно, собственно, как и резиденция магловского премьер-министра на Даунинг стрит, 10. Но, так же, как и та, внутри являла собой образчик нескрываемой роскоши, наверное, даже в большем масштабе — ведь площадь этого особняка (с его бесчисленными комнатами, лестницами, коридорами и прилегающей территорией парка) была еще и увеличена при помощи специальных заклинаний. — Не поверишь, я так жду этого приема… — она прижалась к Малфою крепче. — И так хочу показаться всему волшебному миру, как… твоя женщина. Но… — Что «но»? Гермиона еле слышно вздохнула. — Просто… Ты же догадываешься, что там наверняка будут и те, кто окажется не в восторге от нашего присутствия. — Имеешь в виду господ Уизли и Поттера? — В том числе и их. — А еще кого? — Думаю, Артур и Молли Уизли тоже могут быть там. И именно это беспокоит меня больше всего. По крайней мере, Рона и Гарри я уже видела с тех пор, как мы с тобой… с тех пор, как живу здесь. — Вот это как раз меня волнует меньше всего, если только не коснется непосредственно тебя. Так что любая негативная реакция с их стороны станет признаком их же собственной вульгарной невоспитанности. Обещаю, что буду держать себя в руках, не стану задевать их первым и на провокации постараюсь не поддаваться. Кроме того, вряд ли Уизли рискнут затеять скандал на приеме не у кого-то, а у самого Шеклболта. — Меня радует твоя сдержанная позиция, но ты не видел Молли Уизли, когда она в ярости… Малфой приподнял бровь. — Да неужели? А по-моему, как раз ты забыла, что я присутствовал, когда эта женщина расправилась с моей свояченицей. Заметь, одной из самых грозных ведьм нашего мира. По телу Гермионы невольно пробежала дрожь. Воспоминание о последнем сражении (о том, что в те дни они с Люциусом были, по сути, врагами) вдруг неприятно кольнуло ее. А еще неприятней кольнуло то, что упоминал он об этом так легко и просто, как о чем-то очень далеком и уже совершенно неважном. За все время, что они были вместе, они никогда еще не говорили о том сражении, да и вообще о войне. И теперь Гермиона явственно ощутила, как ее охватывает напряжение. Казалось, на какой-то миг время повернуло вспять, и рядом с ней лежит не любимый мужчина, а противник, воюющий по другую сторону баррикад. Словно почувствовав это состояние, Люциус ласково провел ладонью по ее руке. Потом еще раз. И еще. Так прошла минута, и, поняв, что Гермиона потихоньку начала успокаиваться, Малфой ловко сменил тему. — Надеюсь, ты перевезла в мэнор свое красное платье. — Да, конечно. На днях у меня получилось забрать все вещи из той квартиры. Большинство из них уже лежат в кладовке на первом этаже, которую показала мне Тибби. Знаешь, удивительно, насколько мало у меня их оказалось. А многие так вообще до сих пор в родительском доме. Странно… Такое ощущение, что я жила там, подсознательно ожидая, когда же, наконец, съеду. И ничего не копила, ничего не перевозила из милых сердцу мелочей… Чтоб было легче собраться. Люциус молчал, но ладонь его продолжала чувственно скользить по ее руке вверх и вниз. Движимая любопытством, Гермиона подняла голову. — Почему ты так хочешь, чтобы я надела именно это платье? Какое-то время в спальне царила тишина, но потом Люциус все же задумчиво произнес, будто разговаривая сам с собой: — Ты была одета в него тем вечером, в опере… И именно тем вечером я четко осознал, что ты и есть то единственное, что нужно мне. Это стало… откровением. И когда ты оказалась у меня на руках, такая доверчивая и беззащитная, я… мне было тяжело совладать с эмоциями, что бушевали внутри. Слишком прекрасную женщину держал я, слишком чистую, добрую, невинную… И я не смог справиться со страхом, что нам с тобой… не по пути. Что нет ничего, что могло бы связать нас. Знаю, я оттолкнул тебя тогда. Намеренно оттолкнул. А потом мучился, жалея об этой глупости. Но теперь… ты моя, и я больше не собираюсь терять тебя. И то, что ты снова наденешь это платье, может быть, сотрет из моей памяти, каким дураком я был в тот вечер, — Люциус повернулся и чуть приподнял ее лицо за подбородок. Его взгляд почти обжигал, и Гермиона забыла, как дышать. — Ну, и еще… — бровь Люциуса иронично приподнялась. — Твоя попка в этом платье выглядит совершенно невероятно. И Гермиона, благодарная за передышку от обжигающих душу эмоций, звонко расхохоталась. Малфой же резко перекатился, подминая ее под себя, и сразу же проник во влагалище. Быстро. Жестко. Глубоко. Так, что застал врасплох, и Гермиона, не готовая к такому натиску, даже чуть вскрикнула от боли. Почувствовав это, Люциус замер и только поглаживал ее лицо, давая время привыкнуть. А уже скоро заметил, как Гермиона расслабилась и начала легонько толкаться ему навстречу. Он тоже начал двигаться, и движения его были плавными и ритмичными, а взгляд так и не отрывался от глаз Гермионы. Которая вдруг подумала, что за весь сегодняшний день, пусть и окрашенный дымкой эротизма и несколькими оргазмами, по-настоящему Люциус берет ее в первый раз. И это было как раз тем, чего, несмотря на испытанное удовольствие, ей все же чуточку не хватало. Уже скоро движения Люциуса стали быстрее, одной рукой он по-прежнему касался лица Гермионы, а другой скользнул вниз, сразу же находя возбужденный клитор. Этого оказалось достаточно, чтобы оргазм обрушился на Гермиону горной лавиной, и она громко застонала, с силой сжав мышцы влагалища и слыша, как над ней почти в унисон стонет Люциус. Они по-прежнему не отводили глаз, когда нежно гладили друг друга по лицам, словно без слов благодаря один другого. А потом так и уснули, все еще не размыкая объятий. ____________________________________________________________________________ Утром им снова пришлось неохотно расстаться, но… обстоятельства требовали подчинения. К счастью, на этой неделе Гермиона специально выстроила график так, чтобы вторая половина дня оказалась свободной, и уже в два часа смогла вернуться в поместье. Когда-то такое неожиданно высвободившееся от работы время она проводила со своими друзьями или с родителями, но сегодня почему-то ужасно хотелось вернуться в единственное место, где чувствовала себя по-настоящему спокойной. В Малфой-мэнор. Она знала, что занятый делами Люциус еще не вернулся, но это было и не столь важно. Аппарировав домой, Гермиона немного прогулялась по парку, с удовольствием вдыхая ароматный воздух конца лета и любуясь еще цветущими в это время растениями, и только потом вернулась в дом. Она уже почти подошла к спальне, когда вдруг вспомнила о разрешении Люциуса осмотреть кладовку, замеченную на днях. Быстро повернувшись, Гермиона тут же направилась к той маленькой лестничке, как легкая нервная дрожь внезапно прокатилась по телу и почти заставила остановиться. «Ты действительно хочешь копаться в прошлом семейства Малфой? А уверена, что не наткнешься в нем на то, что может тебе очень не понравиться?» Несколько раз она глубоко вздохнула, словно призывая себя быть стойкой, и начала подниматься. Старые ступеньки тут же жалобно заскрипели в такт каждому ее шагу. В узком коридорчике, открывшемся глазам, располагалось сразу несколько дверей с покрытыми пылью ручками. «О-о… Да сюда пожалуй целую вечность никто и не поднимался… Наверное где-нибудь здесь и находится комната Тибби». Первая же дверь, которую она осторожно толкнула, распахнулась с протяжным скрипом. А заглянув, Гермиона увидела небольшую узкую комнатку с облетевшими от старости и оборванными цветочными обоями и голыми половицами, покрытыми толстым слоем пыли. На несколько секунд ей вдруг показалось, что рассматривает ожившую старую фотографию. В следующей комнате Гермиону ждало то же самое, только здесь стояла еще и старая сломанная кровать с таким же древним стулом. Сквозь мутные стекла давным-давно немытого окна едва проникал солнечный свет, позволяя увидеть частички пыли, обеспокоенно взметнувшиеся в воздух. Быстро закрыв и эту дверь, Гермиона направилась дальше. В третьей и четвертой комнате ожидало нечто похожее, да и вообще казалось, что все они предназначались когда-то для слуг. «Причем, судя по размерам кроватей, для вполне себе человеческих слуг. Как интересно… Надо будет спросить у Люциуса: маглы или все-таки волшебники служили тем, старинным Малфоям? Или, может быть, сквиббы из бедных семей нанимались работать к именитым и богатым семьям магов?» — добравшись до конца коридора, она наконец попыталась открыть последнюю дверь, самую маленькую и узкую. Поначалу повернув ручку и легонько толкнув дверь, Гермиона ничего не добилась и потому попробовала еще раз, уже сильнее. Теперь, отсыревшая и разбухшая от старости, та поддалась, и Гермиона почти влетела в комнату, едва не свалившись по дороге. Перед ней расстилалось огромное пространство чердака, напичканное множеством вещей и чем-то напоминающее Выручай-комнату, почившую на ее памяти в заклятии Адского пламени. Через парочку небольших мансардных окон света почти не поступало, да и груды сложенных вещей возвышались так сильно, что загораживали и тот мизер, что только мог проникнуть. Отважная исследовательница достала волшебную палочку и, пробормотав «Люмос», с облегчением огляделась, когда из той хлынул яркий белый свет. Разочарование — вот, что охватило ее в первый момент: Люциус был прав — кладовка оказалась наполненной самым настоящим мусором. Взгляд Гермионы бездумно блуждал по выщербленным тарелкам, выцветшим абажурам и прочим предметам мебели. Нет, конечно, она тут же увидела и несколько книг, но, быстро пролистав их, поняла, что никакого интереса те не представляют, и расстроено вздохнула. Сказать по правде, Гермиона надеялась найти здесь нечто, вроде старых колдографий или семейных альбомов, но, казалось, на этом чердаке не было ничего по-настоящему интересного. Она уже направилась к двери, как в дальнем углу, скрытом пыльными ящиками, внимание что-то привлекло. Какой-то футляр, узнав очертания которого, Гермиона поняла, что сердце радостно подпрыгнуло. Поспешно разобрав завал, она наконец смогла достать его. Футляр был прочный, тяжелый и явно не пустой. Оставалось надеяться, что и музыкальный инструмент по-прежнему находится в нем. Гермиона нерешительно потянулась к застежке, уже ясно понимая, что именно увидит сейчас. Холодный металл щелкнул, дверца футляра распахнулась, и девушка задохнулась от восторга. Внутри лежала… виолончель. Лак на ней кое-где треснул, а две струны и вовсе были порванными. Инструмент выглядел так, будто его не использовали и не ухаживали за ним целую вечность. Смычок виолончели лежал тут же, рядом, и Гермиона с облегчением выдохнула, когда увидела, что корпус инструмента цел и невредим. Она заглянула внутрь, но прочитать имя мастера, да и вообще хоть что-нибудь оказалось невозможно. Приняв решение, Гермиона снова щелкнула застежкой и вытащила виолончель из комнаты. Волоча за собой довольно тяжелый футляр, она наглоталась пыли и вынуждена была откашляться, прежде чем начала осторожно спускаться с ним по лестнице. Оставив инструмент возле двери спальни, Гермиона быстро привела себя в порядок и, вдохновленная неожиданной находкой, аппарировала с ней в Косой переулок. Магазинчик, к которому она целенаправленно приближалась, располагался в достаточно безлюдной части переулка. Подойдя к нему, Гермиона тяжело опустила футляр на землю и внимательно посмотрела на вывеску. Та гласила: «Старгас Опелхарст и сын. Ремонт и реставрация различных механизмов и артефактов». Решительно открыв дверь, Гермиона вошла внутрь и на пару секунд оглохла от громкого металлического лязга, что издал дверной колокольчик. А когда немного пришла в себя и огляделась, поняла, что оказалась в небольшом магазинчике, очень напоминающем чудесную пещеру Аладдина. На каждом прилавке и в каждой витрине здесь располагались самые разнообразные машины и приборы, которые тикали, жужжали или позванивали, причем ни на секунду не прекращая движения. Это увлекательное зрелище почти завораживало. Любознательная Гермиона, поняв, что большинство из этих чудес видит впервые в жизни, внимательно разглядывала их. Она наклонилась ниже, чтобы чуть лучше рассмотреть одну занятную вещицу — медное кольцо, внутри которого находилось еще одно, а в нем еще одно, и еще. И все эти кольца быстро вращались вокруг единой невидимой оси, не касаясь друг друга и создавая нечто, очень похожее на вращение галактик, и, по-видимому, символизирующее вечное движение. От этого крошечного кусочка вселенной невозможно было оторвать глаз. — Добрый день, мисс. Чем я могу помочь вам? От неожиданности Гермиона вскрикнула и обернулась, невольно прижав руку к груди. Перед ней стоял невысокий худощавый старик с длинным заостренным лицом и пристальным взглядом. Его абсолютно лысую макушку обрамлял венчик седых волос, спускающихся к самой шее. На кончике тонкого носа искусно балансировало пенсне, расположенное так далеко от глаз, что Гермионе даже стало интересно, как вообще он может разглядеть хоть что-нибудь. Однако в небольших, похожих на бусины, глазах старика светился острый незаурядный ум и приличествующее моменту дружелюбие. Немного оправившись от такого внезапного появления, она смогла проговорить: — Господин Опелхарст, если не ошибаюсь? — Совершенно верно. — Меня зовут Гермиона Грейнджер. И я хотела бы узнать, не сможете ли вы отреставрировать одну вещь... — Я знаю, кто вы, мисс Грейнджер. Не стоит утруждаться представлениями. Итак, что это за вещь, которую вы хотите отреставрировать? Поначалу удивившись, потом Гермиона вспомнила, что они трое (она с Гарри и Роном) до сих пор остаются довольно известными в магическом мире людьми. И потому удивляться осведомленности этого чудаковатого волшебника однозначно не стоило. Она повернулась и показала на футляр. — Вот. Это виолончель. — Вижу, что не гитара, — усмехнулся Опелхарст. Зубы были у него мелкие и на удивление заостренные. Почувствовавшая себя вдруг глупо Гермиона растерялась и сделала шаг назад, но уже через секунду решительно продолжила: — Долгое время вещь пролежала на чердаке. На корпусе незаметно каких-то трещин или повреждений, но мне кажется, виолончель нуждается в некоем обновлении… — она наклонилась и щелкнула застежкой, не заметив, как глаза старого волшебника тотчас же вспыхнули, увидев инструмент. Велев ей следовать за собой еле заметным кивком, Опелхарст направился вглубь магазина, и Гермиона с некоторой опаской послушно шагнула за ним. Они подошли к большому столу, над которым на небольших крючках висело множество самых разнообразных инструментов и приспособлений. Гермиона аккуратно положила виолончель на столешницу из толстенного стекла, и Опелхарст тут же склонился над инструментом, перед этим нацепив на нос круглые большие линзы вместо пенсне. Несколько минут он без слов осматривал принесенное, а потом снял линзы и обратился к Гермионе: — Что сказать, мисс Грейнджер… К сожалению, мы не занимаемся творениями маглов, и уж тем более их музыкальными инструментами. Хотя… эта вещь, безусловно, могла бы стать исключением, и я с удовольствием взялся бы за ее реставрацию. Но боюсь, что мало чем смогу помочь вам и этой великолепной вещи. Даже искренне желая этого. Лицо Гермионы заметно помрачнело. — Но… почему? — Видите ли, я по привычке буду использовать магию, чтобы исправить все поломки и привести ее внешний вид в порядок, но… Будет лучше, если этим займется специалист-магл, практикующий в подобной области. Боюсь, что магия может только навредить этому прекрасному творению. Оно было создано несколько веков назад и создано руками магла. Не побоюсь этого слова, великого магла. Поэтому только опытный мастер-магл сможет восстановить его великолепие в полной мере. На лице Гермионы мелькнуло нескрываемое сомнение: не верилось, что реставрация с помощью магии может повредить инструменту. И Опелхарст, конечно же, заметил его. — Мисс Грейнджер, неужели вы не знаете, что именно принесли мне? — и, увидев, как Гермиона покачала головой, изумленно вытаращил глаза. — Мерлин… Но это же… виолончель, сделанная великим Антонио Страдивари. От изумления рот Гермионы невольно приоткрылся. Струнные инструменты Антонио Страдивари, знаменитого итальянского мастера 18 века, были известны во всем мире. И славились своим поистине совершенным исполнением. Их звучание было легендарным, близким к идеалу, почти мистическим. Ведь после смерти мастера создать подобные шедевры не удавалось даже его сыновьям. Самые лучшие музыканты мира почитали за честь играть на творениях Страдивари. И те немногие экземпляры, что дожили до сегодняшнего времени, чаще всего принадлежали каким-то невероятно богатым меценатам и коллекционерам, или же виртуозным виолончелистам, которые были, как правило, лишь временными хранителями этих шедевров, а не хозяевами. Инструменты Страдивари ценились баснословно дорого, тем более виолончели, ведь их количество, в отличие от скрипок, пересчитывалось по пальцам, и стоили они миллионы. Поэтому наткнуться на нечто подобное случайно, в частных руках, да еще и бесконечно далеких от мира музыки, казалось просто неслыханным. На какое-то время Гермиона даже потеряла дар речи, но потом сумела пробормотать: — А вы уверены, что это… Страдивари? — Совершенно уверен. Великого мастера, конечно, регулярно подделывают, и иногда весьма неплохо, но я не сомневаюсь, что это подлинный инструмент Страдивари. Видите ли, я провел небольшую экспертизу, пока осматривал виолончель, и могу сказать, что подпись на ней действительно является подписью Страдивари, в этом нет никаких сомнений. Могу даже сказать, в какое время жизни он изготовил ее — примерно в 1719 году, то есть в период настоящего расцвета своего таланта. Таким образом, с моей стороны не будет слишком смелым утверждение, что музыкальный инструмент, который вы принесли ко мне сегодня, практически бесценен. Гермиона уставилась на виолончель с благоговейным ужасом, а в голове бурлили, обгоняя друг друга, вопросы. «Ничего себе… Интересно, как давно она находится у Малфоев? Кто из его предков приобрел ее? И знает ли сам Люциус, владельцем какого невероятного шедевра, едва не ставшего обычным мусором, он является уже много лет?» Опелхарст же тем временем понизил голос, в котором зазвучала вдруг самая настоящая искренность, удивившая Гермиону. — Мисс Грейнджер. Вы должны отдать этот инструмент в руки самого лучшего магловского реставратора. Найти такого, и попросить именно его. Поверьте, эта виолончель заслуживает большего, гораздо большего, чем я могу для нее сделать. Растерянная Гермиона еле заметно кивнула. — Спасибо. Наверное, так и сделаю. Просто… я понятия не имела, что это… Понимаете, я вообще только сегодня нашла ее… — Нашли в поместье господина Малфоя, не так ли? — Да… А откуда вы знаете? — старику снова удалось удивить ее, и ошеломленная Гермиона даже не подумала, что Опелхарст может знать об их отношениях с Люциусом из того же «Пророка». — Я всего лишь предположил. Случайно предположил, — он слегка пожал плечами, и тон его изменился, став каким-то таинственным, даже чуточку зловещим. — О-о-о, такие старинные поместья, как Малфой-мэнор, хранят в себе немало тайн. И порой, не столь безобидных, как случайно обнаруженный шедевр Страдивари. Желая избавиться от атмосферы, ставшей вдруг ощутимо гнетущей, Гермиона с трудом сглотнула и принялась бережно укладывать виолончель в футляр. А потом с натянутой улыбкой повернулась к старому волшебнику. — Еще раз большое вам спасибо. Я обещаю, что найду этому инструменту достойного реставратора. До свидания, мистер Опелхарст. — До свидания, мисс Грейнджер, — тот едва заметно кивнул, не предпринимая, однако, никаких попыток, чтобы помочь ей открыть дверь. Гермиона вышла из магазина и облегченно выдохнула: несмотря на удивительную новость, встреча со Старгасом Опелхарстом почему-то неуловимо тревожила. «Так… Ну что ж, времени искать прямо сейчас надежного авторитетного реставратора у меня точно нет… — она опустила глаза на футляр с виолончелью, чувствуя себя недостойной даже просто нести это музыкальное великолепие, и тихонько вздохнула. — А значит, нужно отправляться домой…» Гермиона уже приблизилась к месту аппарации, когда вдруг испуганно подумала о том, что перемещение при помощи магии тоже может повредить инструменту, и заколебалась. Добираться на поезде или автобусе из Лондона до Малфой-мэнора, находящегося в Уилтшире, пришлось бы несколько часов. Однако вспомнив о том, что первая аппарация не повредила виолончели никоим образом, она немного успокоилась и, обняв футляр, словно человека, с негромким хлопком исчезла из Косого переулка. Оказавшись в поместье, она тщательно спрятала его в кладовку вместе с привезенными из квартиры вещами, решив пока ничего не говорить о находке Люциусу. Несмотря на неудачу, желание как можно скорее отреставрировать виолончель жгло ее все сильнее и сильнее. Сегодня был четверг. И ощущение непреходящей нервозности от предстоящего посещения приема у министра магии уже не проходило ни на минуту. Нет… нельзя сказать, что Гермиона боялась чего-то, ей и вправду очень хотелось показаться вместе с Люциусом на людях, хотелось дать понять всем (и друзьям, и врагам), насколько она счастлива рядом с этим мужчиной. И может быть, даже хотелось лично ответить на какие-то каверзные вопросы об их отношениях. «Если, конечно, кто-нибудь рискнет задать их мне или Люциусу в лицо…» Но и вполне объяснимые опасения все же нет-нет да и царапали душу: увидеться с Гарри и Джинни очень хотелось, даже несмотря на их более чем сдержанное отношение к ситуации, но вот… Молли Уизли… Встречи с ней Гермиона действительно ожидала с опаской. Категоричность и прямолинейность этой женщины сомнениям не подлежала. Оставалось лишь надеяться, что Люциус прав, и на приеме у Шеклболта миссис Уизли не опустится до откровенного скандала. «А может, нам вообще повезет, и нос к носу с Молли мы этим вечером даже не столкнемся». Вечером они с Люциусом говорили мало и рано уснули, по привычке крепко прижавшись друг к другу. ______________________________________________________________________________ Проснулась она с отчетливым желанием, чтобы этот день поскорее прошел и благополучно закончился. Так и не поделившись своими страхами с Люциусом, Гермиона лишь глубоко и вкусно поцеловала его на прощание и торопливо отправилась в министерство. Работы сегодня, несмотря на то, что была пятница, навалилось, как никогда, много. Что, впрочем, не помешало Гермионе постоянно поглядывать на часы. Наконец стрелки тех подползли к шести вечера, и она спустилась в атриум, уже через минуту прибыв в камин гостиной Малфой-мэнора. Люциус уже находился там — он сидел на диване, покручивая в пальцах бокал с небольшой порцией виски. Услышав гул перемещения, Малфой поднял голову и широко улыбнулся, приветствуя Гермиону. А потом, когда она подошла и наклонилась к нему, потянулся и, крепко обхватив за затылок, впился в ее рот голодным жадным поцелуем. Таким, что Гермиона даже слегка задохнулась и удивленно ахнула, когда он наконец отстранился. Никак не прокомментировав столь пылкое приветствие, Люциус лишь молча улыбнулся еще раз. Привычное желание уже охватывало Гермиону, когда она осознанно отошла от дивана. — Пойду наверх. Нужно принять душ и можно уже начинать собираться. — Во сколько мы должны быть в резиденции? — Официально прием начинается в восемь, так что, думаю, около восьми будет нормально. Люциус кивнул и сделал еще глоток. — Я зайду, когда ты будешь готова. И Гермиона поднялась в спальню. Под горячим душем она стояла довольно долго, надеясь, что бьющие по телу струи хоть как-то помогут снять напряжение, ставшее к вечеру еще более сильным. Желание, что охватило ее после поцелуя Люциуса, никак не стихало, но его волшебница упорно пыталась игнорировать, понимая, что сейчас не время для постельных игр. Выйдя из душа, она вернулась в спальню и, нанеся на тело любимый лосьон, занялась волосами — сегодня очень хотелось, чтобы знаменитая грива уложилась красивыми элегантными локонами. И у нее получилось. Поблескивающие от специального средства, обычно непослушные кудряшки покорно улеглись очаровательными завитками, которые Гермиона приподняла высоко на затылке и закрепила изящными заколками, выпустив из большого узла всего несколько штучек. Прическа получилась прелестной, и, подмигнув сама себе, она быстро надела нижнее белье, аккуратно натянула чулочки и подошла к шкафу, где висело приготовленное красное платье. Которое уже через пару мгновений скользнуло на миниатюрную фигурку с легким, едва слышным шелестом. Гермиона оглядела себя в зеркале. «Хм… Надеюсь, мои ягодицы и сегодня произведут на Люциуса приятное впечатление… — она не удержалась и хихикнула, памятуя о его комплименте. На самом деле платье сидело на ней изумительно, облегая фигуру столь эффектно, что не сумел бы придраться даже самый предвзятый недоброжелатель. Довольная тем, что увидела, Гермиона провела ладошками по телу и глубоко вздохнула, словно бы заново переживая эмоции, что испытала в тот вечер, когда сдержанный холодный Люциус Малфой нес ее, взбудораженную и обессиленную собственными ощущениями, на руках. — Кажется, это было так давно, что прошла уже целая вечность…» Но настало время заняться макияжем. О, этим Гермиона не злоупотребляла никогда, хотя сегодня и позволила себе чуть больше выделить глаза и губы. Она уже закончила краситься и как раз надевала туфли с невероятно высокими каблуками, когда заметила в зеркале темную фигуру, стоящую позади нее. Поначалу задохнувшись от неожиданности, очень скоро Гермиона поняла, что в проеме двери стоит Люциус. Не промолвив ни слова, он приблизился и встал за спиной, глядя на ее отражение в зеркале. Дыхание Гермионы стало тяжелым, и грудь от этого начала подниматься намного заметней обычного. Малфой даже испуганно перевел взгляд на лицо, думая, что она плачет. Но нет. Тогда он медленно склонился и коснулся губами шеи. И его обжигающее дыхание… его легкие, едва заметные прикосновения — все это заставило Гермиону вздрогнуть и откинуть голову назад, облегчая ему доступ. Физическое желание, игнорируемое ею вот уже несколько часов, обрушилось на Гермиону с еще большей силой. А почувствовав, как его руки скользят по шелковой ткани, она тихонько ахнула. «Еще минута, и я не смогу ему сопротивляться, а это значит, что и одеваться, и краситься, и причесываться придется заново. О, нет!» Но, похоже, Люциус подумал о том же самом и нехотя отстранился. Вместо этого он взял ее за руку и, потянув за собой, вывел в коридор. Они приблизились к двери какой-то комнаты, и Люциус пробормотал заклинание. Дверь открылась. Малфой без слов снова потянул Гермиону за собой. Спальня, в которой они оказались, была отделана в глубоких синих тонах с редкими золотистыми пятнами. Здесь стояла огромная кровать, украшенная синим же балдахином, несколько кресел и туалетный столик. Комната явно принадлежала женщине, причем женщине, обладающей безукоризненным вкусом. А еще она была теплой и уютной… такой, что не хотелось покидать. И Гермиона поняла, что Люциус привел ее в спальню своей матери. Малфой подвел ее к туалетному столику и усадил прямо перед зеркалом. Прямо перед Гермионой стоял объемный ларец из темного дерева, который Люциус тоже открыл, прошептав заклинание. Потом он вытащил из ларца ожерелье, и Гермиона ощутила, что дыхание у нее перехватает. Не будучи знатоком драгоценностей, одно могла сказать точно: еще никогда в жизни ей не доводилось видеть более роскошного украшения. Ожерелье было крупным и богатым, в оправе из серебристого металла, с сотнями бриллиантов самых разных размеров, которые складывались на груди в сетку из цветов, сужаясь к концу до одного, самого крупного камня. Он, в форме капли размером с ноготок указательного пальца, находился внизу и будто увенчивал великолепие этой алмазной композиции. Молчащий до сих пор Люциус приблизился к Гермионе сзади и надел ожерелье на ее шею. От прохладной тяжести по коже тут же пробежала волнующая дрожь. Застегнув его, Малфой снова вернулся к ларцу и достал оттуда выполненные точно в таком же узоре серьги, которые протянул Гермионе. Надев их дрожащими пальчиками, она осторожно посмотрела на собственное отражение. Дышать удавалось с трудом, и Гермиона замерла, в зеркале встретившись с Малфоем глазами. Казалось, прошла целая вечность, когда Люциус наконец заговорил: — Оно принадлежало моей матери… — Я поняла… — еле выговорила Гермиона. Между ними ненадолго повисло молчание, но потом Малфой снова проговорил: — Прекрасна… — Да, — прошептала Гермиона. — Оно действительно прекрасно. — Нет… Это ты в нем прекрасна… Чувствуя, что сейчас расплачется или упадет в обморок, Гермиона закрыла глаза и зажмурилась, отчаянно пытаясь взять себя в руки. И тут же поняла, что Люциус берет ее ладонь и выводит из спальни матери прочь. Они вернулись к себе, где он быстро переоделся в строгую, но красивую дорогую мантию, и привел в порядок волосы. Сегодня он не убрал их в низкий хвост, а позволил свободно струиться по плечам. И Гермиона уже в который раз откровенно залюбовалась этим мужчиной. Бросив на себя последний взгляд в зеркало, Малфой повернулся к ней и, снова ничего не говоря, протянул руку. Гермиона коснулась его пальцев и, наконец, сказала то, что пыталась сказать вот уже несколько последних минут: — Спасибо. Не ответив, Люциус только улыбнулся и вывел ее из спальни. Внизу Гермиона набросила на плечи черный бархатный плащ, опасаясь, что вечер конца лета может оказаться прохладным, и обернулась к Малфою. Тот обнял ее за талию, поднял палочку и аппарировал обоих к официальной резиденции министра магии.