Познавая прекрасное

http://www.pichome.ru/images/2017/12/23/0A7gf1.jpg Эйфория дня рождения довольно долго будоражила ее кровь, и жизнь никогда еще не казалась Гермионе такой замечательной. Подарком от Гарри и Джинни стал усилитель некоторых зелий, изготовленный из редкого цветка, встречающегося только в предгорьях Гималаев. Гарри ездил в те края на тренировочные сборы авроров и привез оттуда несколько флаконов с редчайшими ингредиентами. Хорошо понимая ценность такого подарка, Гермиона была глубоко тронута их жестом. Они с Гарри снова встретились в Косом переулке, спустя неделю после ее дня рождения. К изумлению Гермионы через десять минут к ним присоединилась Джинни. Но что оказалось еще более удивительным, это то, что вела себя Джинни не просто вежливо, а даже приветливо. И ее поведение, конечно же, подкупило Гермиону. С Драко отношения тоже потихоньку наладились: он сдержал слово и навестил отца через несколько дней после дня рождения Гермионы. Поначалу они втроем мило посидели на веранде за чаем, легко и непринужденно беседуя о чем-то. Уже зная от Софи, что молодые люди продолжают видеться, Гермиона все же обрадовалась, когда Драко подтвердил это. Однако потихоньку взглянула на Люциуса, опасаясь его реакции. Но тот остался на редкость спокойным и даже предложил сыну со временем привести Софи в поместье, чтобы познакомить с ним. Младший Малфой с облегчением выдохнул, он явно не ожидал подобного предложения. После чая Гермиона удалилась, оставив отца и сына наедине. А чуть позже заметила из окна, что оба вышли в парк. Казалось, даже последние крупинки недоверия, остававшиеся между двумя Малфоями, теперь растаяли. Гермиона видела, как они о чем-то разговаривают друг с другом, улыбаются, порой даже смеются. Это было так удивительно… и приятно. Она спустилась проводить Драко, когда тот собрался уходить. Увидела, как они крепко пожали друг другу руки, а потом, как Люциус положил на плечо сына руку. И Драко шагнул и обнял отца. Так, обнявшись, они стояли некоторое время. Гермиона же, подойдя попрощаться, поняла, что глаза у нее щиплет от навернувшихся слез. ______________________________________________________________________________ С тех пор жизнь их текла на редкость спокойно. Люциус с Гермионой вместе бывали как в мире маглов, так и в разных местах мира волшебного. Ничего не скрывая. И никого не стесняясь. Их воспринимали как пару, но оба знали, что за приветливостью и улыбками по-прежнему скрываются неугомонные любопытствующие шепотки. Это, конечно, утомляло, но никоим образом не могло повлиять ни на отношения Люциуса с Гермионой, ни на их жизнь. Так, постепенно-постепенно, сплетни начали затихать. Встреч с семейством Уизли им удавалось избегать, хотя Гермионе нет-нет да и приходилось сталкиваться с Артуром в министерстве. Что поделать… Нужно отдать ему должное: он всегда здоровался с легкой улыбкой и стремительно шагал дальше. И Гермиона была ему за это несказанно благодарна. Время от времени виделась Гермиона и с Гарри, которого все чаще сопровождала теперь Джинни. Обычно они встречались в кафе, но с недавних пор Гермиону начали снова приглашать на площадь Гриммо. И хотя ей очень не хотелось идти туда без Люциуса, тот отпускал ее на редкость спокойно. А когда Гермиона отправилась к ним впервые, Малфой даже протянул на прощание: — Передай Поттеру, что теперь я жду от Аврората по-настоящему реальных успехов, — имея в виду недавнее окончание учебы Гарри и начало его официальной службы в Министерстве магии. За ужином на площади Гриммо в первый раз за долгое время друзья заговорили о Роне. О нем с легким смущением упомянул Гарри, сообщив, что бывший бойфренд наконец-то начал встречаться с другой девушкой. Волна жгучей ревности на мгновение окатила Гермиону, следом же уступая место огромному облегчению. Она оказалась по-настоящему счастлива, что Рон двинулся дальше. И мысленно пожелала ему счастья. Правда, Люциус еще не познакомился с родителями Гермионы, но она уже рассказала им о своем теперешнем возлюбленном и даже сообщила, сколько ему лет. Понятно, что маму с отцом не особенно обрадовала эта новость, но счастье Гермионы казалось таким явным, что, тихонько посетовав, они смирились. Гермиона смогла убедить их, что Люциус настолько здоров и крепок, что, вероятно, переживет и ее. Еще она пыталась заинтересовать родителей информацией о его большой усадьбе в Уилтшире, приличном доходе и хороших деловых связях, но это не произвело на них практически никакого впечатления. Умненькая Гермиона подумала и смирилась, понадеявшись, что со временем они ко всему привыкнут. И вот тогда… вот тогда она их и познакомит. По-счастью, Нарцисса больше в поместье не появлялась. Понятно, что иногда Люциусу приходилось видеться с ней и обсуждать какие-то вопросы, связанные с Драко. Но происходили эти встречи, как правило, на людях, в кафе или ресторане, были краткими и совершенно формальными. Гермиона пыталась принимать их как должное, хотя получалось это у нее неважно, и в глубине души она по-прежнему ревновала Малфоя к бывшей жене. В тех редких случаях, когда им приходилось сталкиваться, Нарцисса демонстративно игнорировала ее, против чего Гермиона категорически не возражала. Еще она все чаще виделась со своими магловскими друзьями, с Милли и с Софи, которая иногда приходила на эти встречи с Драко. Как-то раз Гермионе даже удалось затащить на такие посиделки Люциуса, и ей показалось, что мир перевернулся: она сидела в баре с Люциусом Малфоем, в то время как напротив нее расположилась одна из лучших подруг в обнимку с его сыном (и по совместительству старым школьным недругом Гермионы) Драко Малфоем. Их мир и впрямь очень изменился… Потихоньку она перестала яростно ревновать Люциуса, хотя по-прежнему и отмечала, что женщины постоянно кокетничают с ним и строят глазки. Утешало одно: Малфой ни разу не ответил на чьи-то призывы. Поэтому со временем Гермиона научилась спокойно и несколько самодовольно улыбаться, глядя на воркующих возле того соперниц. В отличие от нее Люциус (особенно на каких-то официальных мероприятиях) до сих пор вел себя как редкий собственник. Нет, он не ревновал в открытую, но постоянно находился рядом, постоянно дотрагивался, словно бы лишний раз напоминая всем вокруг, что Гермиона принадлежит ему. И, сказать по правде, ей даже нравилось это. Иногда она даже подразнивала Малфоя, принимаясь разговаривать с кем-то из волшебников или маглов и зная, что не пройдет и нескольких минут, когда Люциус появится рядом и обнимет ее за талию. А то и вопьется поцелуем в губы. И неважно, кто наблюдает за ними в этот момент. Зачастую это приводило к очередной (и, кстати, вполне ожидаемой) вспышке вожделения, и они оказывались в стремительных поисках укромных местечек (безлюдного коридора, заброшенной лестницы или какой-нибудь пустой комнаты), чтобы скорее утолить вспыхнувшую жажду. Так постепенно шли месяцы, и осенние дни уже подбирались к зимним, становясь все короче, все холоднее. И трава на лужайках поместья начала отливать серебром, будучи прихваченной морозом. Люциус с Гермионой неспешно занимались переоборудованием гостиной, и наконец-то работы там оказались закончены. Постепенно они начали использовать эту комнату все больше и больше. Сначала редко, по каким-то формальным поводам, например, для приемов партнеров по бизнесу, с которыми Люциус стал встречаться достаточно регулярно, но потом все чаще и чаще. Гермиона вообще была рада видеть в Малфой-мэноре новых людей. И через некоторое время они поняли, что гостиная больше не навевает никаких воспоминаний о прошлом и его страхов. Это была просто красивая и уютная комната. И не больше. Комната, где Гермиона намеренно проводила большую часть свободного времени, где она читала, писала письма, занималась работой, взятой на дом. И просто сидела с Люциусом. Казалось, гостиная и Гермиона словно пришли в состояние какой-то необъяснимой, но чудесной гармонии. И ничего в этой комнате больше не напоминало о том времени. Нужно сказать, что хотя наши влюбленные и посещали самые разнообразные места, больше всего времени они по-прежнему предпочитали находиться дома. Подальше от посторонних глаз и длинных языков. То время, что они проводили в поместье, было наполнено чудесным ароматом взаимной любви, и, казалось, даже сам дом постоянно подпитывал невероятную, почти животную тягу друг к другу. Они часто занимались сексом, и потребность в нем никак не уменьшалась. Как правило, их близость была теперь нежной и ласковой, хотя нет-нет между Люциусом с Гермионой и загоралось то мрачное пламя страсти, что подпитывалось частичкой тьмы, живущей в обоих. И это тоже было чудесно. И необходимо им. В этих случаях Люциус брал ее, словно захватчик, жестко и властно. Он доминировал над Гермионой, как доминирует самец над сдавшейся на волю победителя самкой. И этим она тоже наслаждалась, потому что и подчинение в итоге приводило ее к чувственному восторгу. С каждым днем они словно бы сильнее проникали друг в друга… ______________________________________________________________________________ Ноябрь плавно перетек в декабрь, и теперь Гермиона восторженно ожидала Рождества. Вместе с Тибби они занялись украшением Малфой-мэнора, и уже скоро дом стал похож на картинку к уютной и милой Рождественской сказке. В пушистые гирлянды, развешенные по стенам, потолочным балкам и перилам лестниц, установили множество зачарованных свечей, что начинали мерцать при наступлении темноты. Еще Гермиона заколдовала сотни крошечных огоньков, которыми, вместе с чуточкой милой магловской мишуры, украсила камины, дверные проемы и окна. Поначалу, затеяв все эти украшательства, она жутко боялась, что Люциус сочтет их ненужными и вульгарными, но он… Он лишь улыбнулся, глядя на плоды их с Тибби труда, и, обняв Гермиону, поцеловал ее в макушку. А однажды ночью они аппарировали в ближайший питомник елей и выбрали себе Рождественское дерево. Ель была высокой и пушистой, наверное, даже самой высокой, что Гермиона когда-нибудь видела в частных домах. Они притащили ее в поместье, установили в большой гостиной, и комната сразу же изменилась. Половину следующего дня Люциус с Гермионой провели за ее украшением, понятно, что с помощью магии. «Как же я люблю наряжать елку…» — мысленно ликовала Гермиона, зачаровывая игрушки, чтобы повесить их на самые высокие ветки. Когда же наконец закончили, богато украшенная красно-золотая красавица предстала перед ними во всем своем великолепии. Люциус взмахнул палочкой, и среди игрушек начали мерцать сотни малюсеньких свечек. Елка засияла так, будто и сама была волшебной. И Гермиона громко ахнула, увидев это. Любуясь делом своих рук, оба опустились на большой диван, стоящий здесь же, в гостиной. Прикорнув на плечо Малфоя, Гермиона глубоко вздохнула и подняла к нему лицо. — Очень хорошо получилось… Правда? Тот усмехнулся, глядя на нее сверху вниз. — Правда… — он немного помолчал. — Это первый раз, когда я наряжаю елку… за последние несколько лет. Гермиона растерялась. — Но… неужели же Драко совсем не хотелось праздника? — С тех пор, как ушла Нарцисса, Драко не праздновал Рождество в этом доме… — качнул головой Люциус. «Получается… последние несколько лет он был на Рождество… совсем один…» — мелькнула мысль у опечаленной, но не сильно удивленной Гермионы, и она прижалась к нему чуть крепче. — И как бы ты хотел отпраздновать его в этом году? Сделаем, как тебе хочется, я не против. Можем позвать гостей, если хочешь… Люциус снова усмехнулся. — И кого же? — Ну… не знаю. Кого-нибудь из твоей семьи. А еще тебе же можно позвать Драко. — Дело в том, что в моей семье не осталось никого, кто мог бы прийти. Или, кто захотел бы прийти. А Драко… я считаю, что ему лучше быть в этот вечер с матерью. Она могла лишь уважать его за это решение, но знала, сколь важно для Люциуса повидаться с сыном в дни праздника, и поэтому тихонько предложила: — Тогда, может, пригласишь его сюда на второй день? Малфой глубоко вздохнул. — Может… — он опять немного помолчал, но потом согласился: — Хорошо. Я попрошу его прийти, — Люциус вдруг улыбнулся и погладил ее руку. — А что насчет тебя? Как ты обычно празднуешь Рождество? Гермиона подняла голову с его плеча. — Ну… мои родители привыкли, что я провожу этот праздник то здесь, то там… — она не стала упоминать, что «то здесь, то там» означает Нору, хотя и поняла: Люциус, конечно же, раскусил ее. Правда, сделал вид, что не понял. — Но в этом году я просто хочу быть здесь, с тобой. Хочу провести эти дни в нашем уютном спокойствии. Хотя… — Что? Поначалу она слегка колебалась, но потом, решив, что сейчас самое подходящее время, продолжила: — Я о своих родителях… просто… думаю, как раз наступила пора тебе встретиться с ними. Поверь, они замечательные, они — и в самом деле невероятно интересные и приятные люди. И я бы хотела… чтобы вы наконец-то познакомились. Долгое молчание стало ответом на ее тираду. Реакция Люциуса оказалась совершенно необъяснимой, и ей уже начало казаться, что попросила слишком о многом. Нахлынувшая неясная обида заставила Гермиону зажмуриться. Она изо всех сил пыталась убедить себя, что все это неважно, когда Малфой наконец совершенно спокойно заговорил: — Тогда… может быть, нам стоит пригласить их в Малфой-мэнор? Не на само Рождество, это будет не совсем корректно по отношению к ним, но накануне днем… или ранним вечером… Удивленная Гермиона с облегчением выдохнула и уставилась на него широко открытыми глазами. — Ты… и вправду этого хочешь? В ее голосе настолько очевидно слышалось изумление, что Малфой даже тихонько рассмеялся. — Вправду, — он снова положил ее голову себе на плечо, — маглы, которым посчастливилось произвести на свет тебя, однозначно, заслуживают моего внимания. И в этот момент Гермиона ощутила, как некое теплое свечение, сопровождавшее ее весь этот чудесный день, стало еще сильнее. Из груди Люциуса вырвался глубокий вдох. Он оглядел комнату. — Думаю, в этой гостиной будет очень хорошо смотреться рояль, — совершенно неожиданно вдруг объявил он. И снова Гермиона не смогла скрыть удивления. — Рояль?.. — Ну конечно… — устало протянул Малфой. — Рояль или какое-нибудь другое клавишное изобретение маглов. Ты, кажется, забыла, что я и сам играл на виолончели… Про себя Гермиона улыбнулась. Реставрация виолончели Страдивари должна была завершиться уже через несколько дней. — О, нет… не забыла. — Ну что ж, тогда купим. Он отлично впишется. Думаю, что будет лучше всего установить его вон там… — Люциус кивком указал на угол комнаты рядом с окном. По лицу Гермионы пробежала неясная волна колебания. — Люциус… а ведь я… играю на пианино… Удивленный Малфой, подняв бровь, бросил на нее взгляд, и Гермиона слегка смущенно продолжила: — Просто… я занималась… ну, до отъезда в Хогвартс. И мне очень нравилось это. Потом, в Хогвартсе, продолжила заниматься, но меня просили никому не говорить об этом. Перед уроками по понедельникам ко мне приходил учитель. Он был сквиббом… и очень любил музыку. Говорил, что именно она помогла ему смириться с тем, что магии он оказался лишен. А на каникулы он давал очень много заданий. Именно эти занятия помогли с отличием окончить восемь классов музыкальной школы, когда мне было чуть больше пятнадцати. Помню, после этого он сказал, что, останься я в мире маглов, меня могла бы ожидать великолепная карьера пианистки. Люциус вздохнул. — Дорогая, все это звучит ужасно впечатляюще, но я понятия не имею, что означает «окончить с отличием восемь классов музыкальной школы», — он растягивал слова, подразнивая ее. — Ты же знаешь, что сам я обучался игре на виолончели исключительно в пределах волшебного мира. Гермиона засмеялась ему в грудь. — Хорошо-хорошо, извини. Это означает, что я играла довольно неплохо. Да и до сих пор иногда все еще играю, когда есть возможность. Знаешь, в министерстве тоже есть пианино. В одном из залов. Ну… иногда я тихонько пробираюсь в него и играю… — Завтра я куплю рояль только для тебя. Пусть он станет ранним рождественским подарком. Пораженная Гермиона приоткрыла рот, собираясь начать протестовать. Однако потом передумала, зная, что шансов переубедить решившего что-то Люциуса у нее, прямо сказать, немного. Поэтому лишь улыбнулась: — Ты окончательно избалуешь меня… — Хм… — иронично протянул Малфой и ухмыльнулся. — Вот и хорошо… Баловать — это я точно умею. Практики с Драко у меня было достаточно. Очень приятно иметь возможность для разнообразия тратить деньги на кого-то другого… Наклонившись, Люциус приник к ее рту с поцелуем, и Гермиона жадно ответила ему. Фортепиано, да и вообще музыка, временно оказались забыты. А вернувшись на следующий день с работы, она сразу же увидела украшавший гостиную новенький рояль. Инструмент, изготовленный мастерами компании «Стейнвей и сыновья» привел ее в самое настоящее восторженное изумление. Наконец Гермиона подошла к нему и, присев на табурет, опустила пальцы на клавиши. Мгновение… и в гостиной раздались звуки мелодии, почти совершенной в своей прелестной простоте. Гермионе казалось, что даже воздух в гостиной наполнился переливами музыки. Неожиданно появившийся в дверях Люциус остановился и замер на пороге. — И снова Бах? — Да… это его «Гольдберг-вариации»… Мне кажется, будто эту мелодию нашептали Баху ангелы… В ней нет слов, да они и не нужны, у него по-настоящему волшебная музыка, — Гермиона продолжала играть. — Спасибо тебе за инструмент. Наверное, он очень дорогой, да? — Не думай о таких мелочах, — отмахнулся от вопроса Малфой, но не из желания произвести впечатление, а, скорее, стремясь успокоить Гермиону. Ему не хотелось, чтобы такая ерунда отвлекала ее от исполнения. Он по-прежнему стоял в дверях и, улыбаясь, смотрел на женщину перед собой… Звуки музыки словно бы текли от нее к нему, задевая в душе какие-то странные, потаенные струнки. И Люциусу хотелось, чтобы Гермиона никогда не останавливалась. ______________________________________________________________________________ На следующей неделе предвкушающая Гермиона снова направилась в мастерскую Уилфреда Бессамера. «Если сегодня мне наконец-то отдадут виолончель, как же я удержусь, чтобы сразу не вручить ее Люциусу, а подождать до Рождества? Ох… сложно будет», — взволнованно думала она по дороге. Увидев ее на пороге, старый реставратор заметно оживился. — О-о-о… мисс Грейнджер, вы пришли, чтобы освободить меня от самого величайшего произведения искусства, с которым я имел удовольствие работать, — с легким сожалением улыбнулся он, но повел Гермиону в угол мастерской, где находилась покрытая бархатной тканью виолончель. Подойдя, он остановился и взглянул на заказчицу. — Готовы ли вы? Гермиона нетерпеливо кивнула: ждать сил уже не было. С несколько нарочитой медлительностью Бессамер осторожно и плавно, словно фокусник, сорвал ткань, являя инструмент взору Гермионы. И та не смогла сдержать восхищенного вздоха: выглядела обновленная виолончель великолепно. Казалось, после проведенной реставрации она светится какой-то магией. Мастера заново отлакировали корпус, заменили все струны и подпорченный гриф. Теперь инструмент выглядел безупречно и будто кричал: «Играйте на мне! Я снова буду звучать…» Озабоченный молчанием Гермионы, Бессамер осторожно взглянул на нее, но лицо той выражало лишь откровенное благоговение. — Это действительно изысканное произведение искусства. И для меня было огромной честью работать над его восстановлением. Благодарю вас, мисс Грейнджер, что доверились именно мне, — почтительно произнес он, но потом заговорил более деловито: — Увы, я не могу отдать ее вам без предварительного прослушивания. Поэтому взял на себя смелость попросить одного знакомого музыканта продемонстрировать вам теперешнее звучание виолончели. Он — аспирант Королевской академии, и, безусловно, сможет показать, на что же способен этот прекрасный инструмент. В комнату вошел приятный молодой человек с длинными, небрежно свисающими волосами и симпатичным лицом. Он приветливо улыбнулся Гермионе и пожал ей руку, глядя прямо в глаза. Та вдруг неожиданно подумала, что, пожалуй, несколько месяцев назад эдакий красавчик мог привлечь ее внимание, но сейчас… нет. Привлекательность музыканта абсолютно ничего не заставила шевельнуться в ее существе. Гермиона просто ждала, когда же он продемонстрирует способности отреставрированного инструмента. И, к счастью, молодой человек именно этим и занялся. Никогда еще она не слышала такого безупречного качества звучания. Богатые тона виолончели словно бы просачивались в тело и душу, действуя почти как лекарство, как бальзам, способный исцелить от всех болезней на свете. Звуки, издаваемые инструментом, казались волшебными, и если бы Гермиона не знала, что Страдивари был маглом, то даже не засомневалась бы в магическом происхождении его творения. На какой-то краткий миг ей даже показалось, что вот-вот упадет в обморок, растворяясь в этих чудесных звуках. Но, к счастью, виолончелист закончил играть и, улыбнувшись, посмотрел на нее: — Что вы скажете?.. — Это… это прекрасно… — еле выдавила из себя Гермиона низким, хриплым голосом. Ее глаза подозрительно блестели. — Согласен… — отозвался молодой музыкант. — И даже не уверен, что смогу расстаться с ней, мисс Грейнджер. Боюсь, вам придется драться со мной за эту виолончель, — он кокетливо улыбнулся, на что Гермиона почти не обратила внимания, поскольку думала лишь об одном — о том, чтобы как можно скорее вернуться домой, к Люциусу. — А… что вы сказали? — удивленно спросила она, почти не слушая его. — Эм-м… боюсь, мне пора возвращаться домой. Пожалуй, я лучше пойду, — и Гермиона отвернулась от молодого человека, лицо которого сразу же помрачнело. — Господин Бессамер, поверьте, вы проделали поистине огромную и удивительную работу. Не знаю, как отблагодарить вас. Могу лишь заверить, что на этой виолончели обязательно будут играть. И будут очень бережно относиться к ней. Реставратор улыбнулся ей, помогая убрать громоздкий инструмент в футляр, и Гермиона протянула ему заранее подготовленный чек. Он содержал вопиюще огромную сумму, которую Гермиона обещала заплатить за реставрацию и которая составляла ее зарплату за несколько месяцев. Но Гермиона ни капли не жалела этих денег, тем более что и тратить их теперь было практически некуда — Люциус полностью обеспечивал ее, предугадывая все потребности. Распрощавшись с Бессамером, Гермиона вышла на улицу и уже искала укромное местечко для аппарации, когда услышала позади себя шаги и окликающий голос: — Простите! Мисс Грейнджер, можно вас… Повернувшись, она увидела, как Фред (кажется, именно так ей представили виолончелиста) бежит следом. Приблизившись, он остановился и несколько смущенно уставился на Гермиону. «Надо же… попадется ведь кому-то такой милашка…» — мелькнула у нее мысль. — Мисс Грейнджер, я просто… хотел спросить, не выпьете ли вы со мной чашку кофе? Если, конечно, вы не против… От подобной напористости Гермиона слегка опешила. Она уже давно не сталкивалась с вниманием к себе каких-то других мужчин и сейчас чувствовала ужасную неловкость оттого, что придется осадить этого красавчика, раз и навсегда лишив его каких бы то ни было надежд. Но даже мысли принять его приглашение у нее не возникло. Гермионе хотелось только одного: скорей вернуться в Малфой-мэнор. К Люциусу. — О-о-о… Мне очень жаль, но, боюсь, что не смогу. Мне пора возвращаться домой, к своему… другу, — казалось очень странным называть Люциуса именно так, но Гермиона чувствовала, что это лучший и наиболее ясный способ дать понять молодому человеку, что ему ничего не светит. Виолончелист выглядел разочарованным. — Ох… понятно. Ну что ж, попробовать в любом случае стоило, — он печально улыбнулся, и Гермиона вернула улыбку в ответ. — Скажите, а виолончель Страдивари принадлежит ему? — Да. Музыкант вздохнул, признавая поражение. — Надо же, какой невероятный счастливчик… Владеет и Страдивари… и такой девушкой, как вы, — с этими словами он повернулся и исчез в густой лондонской толпе. Момент этот показался Гермионе любопытным и даже чуточку забавным. За последние месяцы она уже забыла, каково это — существовать отдельно от Люциуса Малфоя. Коротко подумав о молодом человеке, пригласившем ее на свидание, она подумала и о том, что еще год назад (даже будучи в отношениях с Роном) может быть и приняла бы приглашение такого симпатичного обаяшки. Но теперь… Теперь оно лишь ошеломило, заставляя еще больше стремиться домой. В Малфой-мэнор. Сегодня Гермионе снова повезло: ей удалось вернуться раньше Люциуса и спрятать виолончель в кладовой. А как только он вошел домой, она сразу же кинулась ему на шею. Люциус довольно хмыкнул и крепко прижал ее к себе, опустившись губами к подставленному рту. На какой-то краткий миг Гермиона невольно сравнила его с виолончелистом, встреченным сегодня. «Нее… Нет никакого сравнения!» — довольно подумала Гермиона, а когда пальцы Люциуса скользнули ей под юбку и начали приподнимать ту, лицо бедолаги Фреда окончательно исчезло из ее памяти. Навсегда. ______________________________________________________________________________ В канун Рождества, когда к семи вечера в Малфой-мэнор были приглашены родители Гермионы, она встревожено вышагивала по гостиной и ни на минуту не присаживалась. Люциус, в отличие от нее, невозмутимо сидел здесь же и, положив ногу на ногу, читал «Ежедневный Пророк». Наконец, напрягшийся от ее метаний, он поднял глаза и неспешно протянул: — Дорогая, если хочешь, я могу бросить заклинание, которое будет перемещать тебя из одного конца комнаты в другой без напрасного использования ног. Гермиона остановилась. — Ох… прости… Просто… я немного нервничаю. — Хм… это я уже заметил, — он снова вернулся к газете. — Возможно, тебе стоит присесть. Она сделала это так резко, что диван обиженно заскрипел, а Люциус удивленно поднял брови. — Прости, — повторила Гермиона, но, заметив укоряющий взгляд, вспомнила его просьбу никогда не извиняться перед ним. — Ох… прости, я не хотела… — пробормотала она опять, но потом поняла, что выглядит глупо, и ругнулась: — Вот же черт! Малфой на это лишь рассмеялся. — Мерлин, какая же ты забавная, когда нервничаешь, — он отложил газету и вдруг потянулся к Гермионе. — Ты не оставляешь мне выбора, кроме как взять тебя прямо здесь и сейчас. Может, хотя бы это немного снимет твою нервозность… С этими словами он наклонился, схватил Гермиону и стащил ее на пол. Потом снял с нее всю одежду и так же стремительно свою собственную. Уже скоро они оба дрожали от вожделения. Люциус с Гермионой касались друг друга подрагивающими руками, и каждое прикосновение и впрямь заставляло отвлечься от ожидания родительского визита. С каждым мгновением для нее важней всего становилось то, что рядом Люциус… Ее Люциус. И, забыв обо всем, Гермиона растворилась в этих привычных ласках, а придя в себя, увидела, что часы уже показывают половину седьмого. Умиротворенная и тяжело дышащая, она положила голову ему на грудь и слабо улыбнулась. — Ты выбрал весьма эффективный способ привлечь мое внимание, — Гермиона не удержалась и довольно хихикнула. Шутливо хлопнув ее по ягодице, Люциус поднялся сам и помог подняться ей. С помощью магии он привел их в порядок и одел, а затем вышел из комнаты, чтобы вернуться через несколько минут. Остановившись перед Гермионой, он проговорил: — Ну… и как я… выгляжу? Никогда бы она не подумала, что услышит в его голосе опасение, но ошибиться оказалось невозможно. Люциус и сам нервничал! Только вот скрывал это более талантливо. Гермиона подошла к нему ближе и погладила по груди. Сегодня на нем был надет тот же удлиненный жакет, похожий на военный френч, который он надевал в тот день, когда они впервые пошли на ланч. — Не переживай. Ты выглядишь великолепно, — тепло улыбнулась она ему. И в дверь позвонили. Гермиона сразу же заметила, как предплечье Малфоя слегка напряглось под ее ладонью, поэтому взяла его за руку и сжала. А потом повела Люциуса в прихожую. Там она еще совсем чуть-чуть помедлила, собираясь с духом, и ободряюще кивнула ему. Тот шагнул к двери, чтобы открыть ее и впустить в Малфой-мэнор родителей Гермионы. ______________________________________________________________________________ Спустя несколько часов, когда мама с папой уже ушли, они вдвоем опять сидели в гостиной, и босые ноги Гермионы лежали у Малфоя на коленях. На ее губах играла счастливая улыбка. — Ты им понравился, — уверенно заявила она. Люциус сделал глоток виски. — Мне они тоже понравились. Потерев одну ногу об другую, Гермиона подумала, что Люциус Малфой (особенно, когда ему это нужно) мог быть бесконечно очаровательным человеком. «Можно сказать, самым очаровательным на свете…» — она не сомневалась, что он изо всех сил пытался произвести на ее родителей самое благоприятное впечатление, и, честно сказать, оказалась даже немного удивлена этим. Приятно удивлена. Вчетвером они совершенно мило и душевно провели время, постоянно разговаривая о чем-то. И та начальная напряженность, что чувствовалась в самые первые минуты, быстро исчезла. Отцу Гермионы оказалось очень интересно слушать историю Малфой-мэнора, он просто забросал Люциуса вопросами. Ну а маму совершенно подкупила внимательность Малфоя и его способность делать ненавязчивые комплименты. Чем тот и нагло воспользовался, незаметно нахваливая ее наряд и внешний вид. «Нет, ну каким же обаятельным он может быть! Особенно, когда захочет…» — криво усмехнувшись, подумала Гермиона и взглянула на Малфоя. — Ты использовал какое-то заклинание, да? Ну… что-то вроде Чар Дружелюбия… На губах того мелькнула улыбка. — Разве я когда-нибудь пользовался чем-то подобным, чтобы очаровать тебя? — Если только… слово «очаровать» будет использоваться как синоним «заставить меня кончать снова и снова». Люциус наклонился к ее лицу и на ухо (так, что у Гермионы побежали мурашки) почти промурлыкал: — В таком случае, позволь мне «очаровать» тебя еще разок... Три длинных пальца тут же скользнули глубоко во влагалище, и Гермиона издала громкий стон, запрокидывая голову. Большой палец Малфоя кружил и кружил по ее клитору, а потом она ощутила, как еще один осторожно толкается в анус. «Ох!.. Сколько же у него пальцев? Или… он уже использует еще одну руку? А-а-а… Да какая, к чертям, разница?» — ей уже было все равно, лишь бы он не останавливался. Люциус, не переставая, двигал пальцами, однако, пульсирующий клитор он поглаживать перестал, и Гермиона выгнулась на диване, словно умоляя Малфоя дотронуться до него. Сжалившись, тот снова приложил к клитору большой палец, но так и замер. Она дернулась, чувствуя, как мышцы скручиваются в сладкой предвкушающей судороге и усиливают ощущение его двигающихся внутри нее пальцев еще сильней. Гермиона глубоко втянула в себя воздух, понимая, что конец уже близок. И Люциус, словно почувствовав это, закружил по клитору. Долгожданный оргазм обрушился на Гермиону. Огненное влагалище жадно пульсировало вокруг его пальцев. Это зрелище, эти ощущения настолько заворожили Малфоя, что он изумленно приоткрыл рот, любуясь любимой женщиной, бьющейся сейчас в его руках. Гермиона низко застонала, и в этот момент напольные часы в прихожей начали бить полночь. — Счастливого Рождества… — прошептал Люциус, прежде чем подняться и на руках отнести ее в спальню. ______________________________________________________________________________ Рождественское утро выдалось ясным и ужасно холодным, но это никак не повлияло на Гермиону. Проснувшись, она повернула голову и оглядела комнату. От ревущего камина уже доносилось животворящее тепло, Люциус находился рядом с ней, и, казалось, еще спал. По привычке Гермиона еще долго, не двигаясь, лежала и просто смотрела на него. Как на самого родного… и самого нужного мужчину на земле. Но потом вспомнила, что сегодня уж точно ей необходимо выскользнуть из постели первой, потому тихонечко поднялась и, надев халат, осторожно вышла из комнаты и спустилась вниз. Достав виолончель из шкафа, Гермиона вынула ту из футляра и прошла в гостиную. «Нужно установить ее возле елки…» — она зачаровала инструмент так, чтобы он не упал, а рядом положила смычок. Гермиона оглядела дело рук своих и, оставшись довольной, направилась в кухню, где уже вовсю трудилась неутомимая Тибби. Поздравив служанку с праздником, она подключилась к приготовлению завтрака, а чуть позже, взяв с собой на подносе вареные яйца и несколько тостов, направилась в спальню. Люциус часто делал то же самое для нее, хотя Гермиона и подозревала, что до сих пор он ни разу ничего не приготовил сам. Лишь только дверь за ней захлопнулась, как Малфой открыл глаза. — Счастливого Рождества, — Гермиона слегка улыбнулась и поставила поднос на кровать. Довольный Люциус счастливо улыбнулся в ответ и с аппетитом принялся за завтрак. А Гермиона подошла к окну, распахнула шторы и… тихонько ахнула. Парк Малфой-мэнора весь оказался покрыт самым настоящим снегом. Она задохнулась от изумления. Здесь неоткуда было появиться снегу… «В самом начале зимы, в находящемся на юге Британии Уилтшире не должен лежать снежный покров! Ну… то есть… это огромная редкость...» Гермиона недоверчиво повернулась к Малфою, но тот лишь усмехнулся и вернул ей пожелание: — И тебе счастливого Рождества. И все же Гермиона не могла поверить своим глазам. — Это ты… ты это сделал? — Дорогая, я уже говорил тебе, что не стоит недооценивать Малфоев. — Но… — она не находила слов. — Но снег лежит на такой огромной области… Как же ты смог? — Как-то смог… Я бы хотел порадовать снегопадом и гораздо бОльшую часть Уилтшира, но… что сумел, то сумел. Думаю, он поможет тебе создать ощущение волшебства. Гермиона выглянула в окно снова. Снег покрывал парк поместья, всю долину и холмы за ее пределами. Этого было более чем достаточно! Ей даже не верилось, что Люциус совершил нечто подобное. Она вернулась к кровати и села рядом, наклонившись и поцеловав его, а заодно и стащив с подноса кусочек тоста. Малфой качнул головой. — Боюсь, что идей оригинальных подарков у меня больше не осталось… Разве что под елкой сможешь найти еще парочку мелочей… Гермиона счастливо улыбнулась ему. — Мне достаточно, Люциус… Правда. Малфой ласково провел пальцем по ее щеке, но ничего не ответил. Просто принялся доедать завтрак. А когда закончил, Гермиона поднялась с постели и потянула его за собой. — Пойдем же… Теперь твоя очередь получать подарки. Послушно поднявшись, Люциус оделся, а Гермиона все продолжала и продолжала поторапливать его. Она тащила Малфоя за руку, пока они спускались по лестнице, и остановилась только внизу. Памятуя о том, как в день рождения он закрыл ей глаза, Гермиона подошла со спины и тоже прикрыла его веки ладошками. — Не подглядывай! — поддразнила она и потянула Малфоя за собой. Тот заинтригованно хмыкнул. Гермиона провела его в гостиную и остановилась рядом с елкой. Так, чтобы, открыв глаза, Люциус сразу же наткнулся взглядом на виолончель. Она сделала глубокий вдох и уже собралась убрать ладони, как вдруг страх охватил все ее существо. «Ой, мамочки… а вдруг Люциус больше не хотел видеть свою виолончель? Вдруг воспоминания, связанные с ней слишком болезненны? Какая же я дурочка, что не уточнила этого сразу…» — но назад пути не было, и руки пришлось опустить. Уставившись на стоящий перед собой инструмент, Люциус замер без единой, даже самой крошечной реакции. И Гермиону захлестнула волна тошноты. «Ему не понравилось! Или нет… он… разозлился на меня. Я подвела его... — она уже чуть повернулась, чтобы выбежать из комнаты, но в этот момент Люциус медленно приблизился к виолончели, осторожно коснулся пальцами грифа и щипнул одну из струн. По гостиной пронесся низкий вибрирующий звук. Дыхание Гермионы стало тяжелым и быстрым. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… пусть он уже хоть что-нибудь скажет!» Наконец Малфой отвел глаза от инструмента и посмотрел на Гермиону. — Ты знаешь, что это такое? — в его голосе не слышалось даже отголоска эмоций. — Кажется, да, — еле слышно пробормотала та. — И ты… отреставрировала ее? — Да. — Эта виолончель находится в моей семье уже более двух столетий, — Люциус кружил вокруг инструмента, словно завороженный, и Гермиона не могла понять ни его настроения, ни его мыслей. — Я не видел ее очень давно… Много лет. Он отошел от елки, и, увидев это, Гермиона чуть не расплакалась. «Все кончено… Я потерпела неудачу», — она приподняла голову, чтобы слезы не покатились из глаз, но услышала какое-то царапанье по полу. А посмотрев в его сторону, увидела, как Люциус взял один из стульев и поставил его за виолончелью. Но он по-прежнему не смотрел на Гермиону. Нагнувшись, Малфой поднял смычок, который она положила на пол рядом с инструментом, и сел. И… на этом все… Больше он ничего не делал. Затаив дыхание, Гермиона не могла поверить увиденному. «Неужели?.. Неужели я могу надеяться, что он… начнет играть?..» Медленно подняв руку, Люциус прикоснулся к грифу и закрыл глаза. Он словно бы настраивался на что-то… На что-то давно забытое, даже потерянное. И инструмент, казалось, отвечает ему какой-то легкой, едва уловимой пульсацией. Так, наедине со своими мыслями, Люциус оставался достаточно долго, и все это время Гермиона ждала и ждала, не проронив ни единого слова. Но потом вдруг Люциус резко втянул в себя воздух и, подтянув виолончель к себе, установил ее между ног. Потом поднял смычок и заиграл. Это был Бах. Одна из тех сюит для виолончели, которые когда-то звучали в концертном зале Уигмор-холл. И сейчас Гермионе казалось, что еще никогда прежде она не слышала более прекрасной, более возвышенной музыки. Конечно, знаток счел бы исполнение Люциуса далеким от идеала и обязательно заметил какие-то ошибки и шероховатости. Но Гермионе не было никакого дела до подобных мелочей. Звуки, что в эти минуты лились ей в уши, казалось, лились и в ее душу. Почувствовав, как от избытка эмоций слегка подкашиваются ноги, она тяжело опустилась на диван. Малфой же продолжал играть, даже не заметив этого. Он сыграл все сюиты Баха, которые могла припомнить Гермиона, и техника его становилась с каждой новой пьесой все лучше, все уверенней. Но вот в комнате прозвучала последняя нота. Еще какое-то время Люциус сидел с инструментом и молчал. Но потом произнес: — Спасибо… И голос его снова показался Гермионе пустым и напрочь лишенным эмоций. Она опять испугалась, что Люциус недоволен подарком, заставившим его вспомнить прошлое. Но ее невеселые размышления прервал сам Малфой, который поднялся, отложил виолончель в сторону и, подойдя к дивану, опустился перед Гермионой на пол. Он уткнулся лбом в ее колени и тихо попросил: — Поклянись, что никогда не оставишь меня... Гермиона провела ладонью по его волосам и ничего не ответила. Потому что слова были не нужны. https://ru123.iplayer.info/artist/1691836-Glen_Guld_Bah_I_S_Variacii_Goldberga/ - Johann Sebastian Bach «Гольдберг-вариации»