Познавая прекрасное

Карие глаза встретились взглядом с холодными серыми. Люциус, не моргая, пристально смотрел на Гермиону, и ей казалось, что взгляд его будто проникает сквозь черепную коробку прямо в мозг. Или физически касается ее, и это прикосновение было почти болезненным. Головная боль стала еще сильней, но отвести глаза от Люциуса Малфоя не получалось. Серые серебристые льдинки будто заморозили ее тело, не позволяя тронуться с места, хотя их холод и чуточку успокаивал стремительно бегущую по жилам кровь. Гермиона замерла, оказавшись не в состоянии ни двигаться, ни думать, но потом что-то вдруг проникло в ее сознание. Крики. Поначалу далекие и еле слышные, они становились с каждым мигом все громче и пронзительнее. Крики, сотрясающие воздух звучащей в них агонией и болью. Сосредоточившись и неимоверным усилием взяв себя в руки, Гермиона поняла, что слышит свои собственные рыдания, собственные мучительные стоны и хрипы, издаваемые ею несколько лет назад в доме, принадлежавшем мужчине, стоящему перед ней в эту минуту. Время остановилось. Она поняла, что осталась наедине с худшим из своих кошмаров. И была беспомощна перед ним. — Мисс Грейнджер… Несмотря на приятную встречу, и даже на вашу внезапную, хотя и несколько неожиданную реакцию, буду признателен, если вы все-таки отпустите мою мантию. Не хочу, чтобы она измялась. Люциус Малфой проговорил это, знакомо растягивая слова, в которых, хотя и приглушенно, но все же звучал такой привычный сарказм. Его глубокий приятный голос вывел, наконец, Гермиону из оцепенения и, глянув вниз, она заметила, что костяшки пальцев побелели — так крепко она вцепилась в мантию Малфоя. Резко, будто обжегшись, девушка отдернула руку и отступила на пару шагов. Судорожно дыша и все еще опасаясь обморока от внезапно нахлынувших эмоций, Гермиона обошла его и стремительно ринулась к двери. Взглянуть на этого человека еще раз сил уже не было, настолько велико оказалось внутреннее смятение, что он вызывал в ней. Но пройти мимо Гермиона так и не успела. Люциус, быстро подняв трость под углом девяносто градусов, преградил ей дорогу. Знакомый тошнотворный страх охватил снова, и она замерла словно вкопанная, не будучи в состоянии двигаться, глядя прямо перед собой, и желая лишь одного: чтобы он позволил пройти. Казалось, целую вечность ничего не происходило. Только его запах снова наполнил легкие, заставляя дрожать, будто от озноба. Аромат усилился, и Гермиона поняла, что Малфой подошел ближе. Он убрал трость, но двинуться с места по-прежнему не удавалось. Сделав еще шаг, Люциус наклонился, и ей померещилось, что даже волоски на теле задрожали от того, насколько рядом оказался этот человек. «Проклятье!» Они стояли сейчас так близко друг к другу, что казалось — воздух смешивающихся дыханий превратился в густую и вязкую массу, повисшую между ними. Малфой медленно поднял трость и рукояткой аккуратно отодвинул локон от уха Гермионы. Та слегка вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. «Ни за что! Ни за что не покажу этому мерзавцу ни своего страха, ни смятения. Не дождется! Получалось раньше — получится и теперь». Пьянящий аромат, по-прежнему висящий в воздухе, усилился, когда Малфой медленно наклонился к ее уху. Наклонился так близко, что дыхание его коснулось маленькой раковинки. Гермиона закрыла глаза. Сердце забилось так громко, что Люциус Малфой наверняка мог слышать его удары. — Мисс Грейнджер, — словно кот, промурлыкал он. — Право, я несколько разочарован тем, что вы, только что достаточно дружелюбно общавшись с моим сыном, отказываете в подобной любезности мне… Не ожидал от вас подобной злопамятности. Четыре года — довольно долгий срок, чтобы простить и забыть. Простить и забыть... Услышав именно те слова, что эхом отдавались в ее сознании совсем недавно, тихо повторенные сейчас на ухо Люциусом Малфоем, она невольно перевела взгляд. Их глаза встретились еще раз, и снова странное, необъяснимое смятение охватило все ее существо. Желая как можно скорей избавиться от этого ощущения, Гермиона, не произнеся ни слова, отвернулась и быстро вышла из магазина. Ей даже удалось хладнокровно пройти мимо прозрачной витрины, но едва оказавшись за углом «Флориш и Блоттс», она побежала прочь, почти не разбирая дороги, и остановилась только в пустом тихом переулке. Измученная и задыхающаяся Гермиона рухнула на землю, прислонившись спиной к каменной стене какого-то дома. И не в силах больше сдерживаться, громко заплакала, откинув голову на грубую кирпичную кладку. Состояние было ужасным. И тело, и душа казались одинаково охваченными страшной мучительной усталостью. Несколько минут она отчаянно рыдала, и лишь всхлипы отдавались эхом от высоких зданий переулка. Чувствуя, как ее колотит дрожь, понимала, что ничего не может с собой поделать. Казалось, прошла целая вечность, пока смогла, наконец, успокоиться и оглядеться вокруг. Она сидела прямо на земле в каком-то грязном глухом переулке, не чистившимся, по всей видимости, месяцами. Суровая и неприятная реальность заставила встать и осмотреть одежду: конечно же, та оказалась запачканной и ужасно измятой. — Черт, — простонала Гермиона. Она не знала, сколько пробыла здесь, не могла сказать, сколько времени потеряла на эту постыдную истерику, но ее преследовало ощущение, будто прошло несколько часов. «А ведь в два часа пополудни я должна была вернуться назад, в Министерство! Но как можно появиться на службе такой… такой вот? Полностью выбитой из колеи, измученной, да еще и опоздавшей?» Глубоко вздохнув, постаралась собраться с силами. Врожденное чувство долга все же заставило сосредоточиться и аппарировать на работу. Вернувшись, она быстро прошла в дамскую комнату и попыталась придать себе более презентабельный вид. Наскоро бросив очищающее заклинание на одежду, занялась лицом. Прибегать к помощи магии, дабы усовершенствовать внешность, всегда казалось ей пошлым и дешевым, но сегодня иного выхода, пожалуй, не было. Тяжело прислонившись к раковине, Гермиона уставилась на себя в зеркало, когда желудок злобно и болезненно напомнил о том, что за весь день она так ничего и не съела. Усилием воли заставив себя проигнорировать бунтующий организм, занялась чарами макияжа. Пара взмахов палочкой — и припухшее заплаканное лицо сменилось таким же свежим, каким оно было в девять часов утра, когда она вошла в отдел. Однако, проходя через общую приемную, не могла не заметить любопытствующих взглядов коллег, явно заметивших ее опоздание. Мысленно чертыхнувшись, Гермиона покраснела и ускорила шаг. Войдя в кабинет, она сразу прикрыла дверь и, прислонившись к той, простояла несколько минут с закрытыми глазами. Потом села за стол и занялась внушительной стопкой рабочих документов. Странно, но стыда за опоздание она почему-то совсем не испытывала… Эта невольная задержка так или иначе помогла пережить и подавить водоворот испытанных сегодня эмоций. Помогла придти в себя. Помогла справиться с шоком и болью от встречи с прошлым. И именно благодаря ей получилось сейчас сосредоточиться на работе, и даже подготовиться к неизбежным вопросам, которые наверняка последуют. Действительно, ожидание много времени не заняло. Она проработала не больше пяти минут, когда в дверь коротко, но настойчиво постучали. Слегка вздохнув, Гермиона оторвалась от документов и, мимоходом подумав, что понятия не имеет, что бы сказать в свое оправдание, бодро откликнулась: «Войдите». В кабинет, с несколько удивленным лицом, вошел Ормус Снипуорт, ее непосредственный начальник. — Привет, можем поговорить? — Конечно, Ормус. Присаживайся. — Гм… Ничего, я постою, спасибо… Просто, мы заметили, что ты не совсем вовремя вернулась после обеда. У тебя все в порядке? — Извини, пожалуйста… Мне, правда, очень… очень жаль, — выпалила Гермиона, ощущая себя второкурсницей, пойманной профессором МакГонагалл за нарушение правил, и тут же продолжила, не давая Ормусу расспрашивать ее дальше. — Этого больше не повторится. Я виновата. Но… возникли некоторые обстоятельства… — она остановилась, не зная, как продолжить. Чертовски не хотелось оправдываться, но в тоже время, необходимо было объяснить, что для опоздания имелись веские причины. Шагнув от порога чуть дальше, Ормус все же продолжил, и беспокойство в его голосе звучало почти неприкрыто. — Гермиона, у тебя все нормально? Я уверен, что опозданию есть резонное объяснение, более того, ты не обязана рассказывать мне, если не сочтешь нужным. Да и вообще, время от времени, ты имеешь право на удлиненные перерывы, предупредив, конечно, заранее. Уверен, этого больше не повторится. До сих пор ты выполняла свои обязанности, как и ожидалось, то есть великолепно. Я не должен был спрашивать, просто… хотел уточнить, все ли с тобой хорошо… — он неловко замолчал. — Так значит, все в порядке? Точно? Она улыбнулась. Какой-то частичке души хотелось сейчас расплакаться еще раз и рассказать печальную историю о том, как короткая случайная встреча с одним человеком и его сыном заставила ее окунуться в один из самых страшных моментов прошлого… И разрушила хрупкий покой, в котором как-то удавалось жить все послевоенные годы. Но пришлось сдержаться. Все еще улыбаясь, Гермиона ответила уверенно и спокойно. — О, я в полном порядке, Ормус, не беспокойся. Произошло кое-что, что помешало мне вернуться вовремя, но я разобралась с этим. Теперь, все действительно в порядке. Еще раз извини. Обещаю, что подобное больше не повторится. Улыбнувшись в ответ, тот медленно кивнул. Гермиона, не уверенная в том, что удалось его убедить, почувствовала облегчение, когда Ормус, наконец, повернулся и направился к двери. Но на пороге он задержался и добавил. — Если захочешь поговорить об этом… или о чем-то еще… я… — Большое спасибо, я учту! — удалось даже притворно засмеяться. Но после того как дверь закрылась, она, упершись локтями о столешницу, крепко сжала голову и зажмурилась. «Давай, возьми себя в руки! Давай же!» А спустя несколько минут снова разложила перед собой документы и начала внимательно вчитываться в них. Она знала еще с детства: изложенное на бумаге — это как раз то, что стопроцентно может отвлечь ее и от окружающего мира, и от его невзгод.