— Что плохого в том, чтобы жить в мире снов? — Тебе придется проснуться. (Сью Монк Кид. "Тайная жизнь пчел")
Я в поле. В ярком и настолько большом, что не видно ни его конца, ни края, а перед глазами лишь блестят и отливают золотом колосья пшеницы. Они будто светятся, освещая всё вокруг себя. Они так похожи на солнце... Только солнце не сдуешь ветром, тогда как колосья, хрупкие и беззащитные, легко поддаются даже едва заметному дуновению. В этом свежем, пропитанном золотом пространстве кружится голова, а душа наполнятся эйфорией. Душе хочется улететь из тела и парить по светлому небу, врываясь в перистые кудрявые облака и разрушая их великолепие. От переполнивших меня эмоций падаю в колосья, которые под тяжестью тела, ломаясь, громко хрустят и шипят. Они искололи мою спину, руки и ноги, но мне всё равно. Я беззаботно лежу и смеюсь, протягиваю ладони к небу и пытаюсь закрыть ими солнце, чтобы оно не светило в глаза. Заслышав хруст, оборачиваюсь и вижу силуэт, который медленно, не спеша приближается, раздвигая руками пшеницу. Он безупречно вписывается в окружающий меня мир, и даже не верится, что это существо может быть реальным. Его светло-рыжие волосы будто парят в воздухе, а через них просвечивается солнце. Он идёт протяжной изящной походкой, глядя куда-то далеко вперёд, будто бы не замечая меня. И лицо его покрывает лёгкая тень, окрашивая щёки, покрытые едва заметными веснушками, и маленький нос в оранжево-коричневый оттенок. Мой любимый похож на заблудшего духа, о котором в деревни ходят мифы и легенды. Вечно страждущий по огромному полю, вечно одинокий, он сросся с травами и колосьями и лишь немногим даёт себя увидеть. Но этот человек не одинок, он со мной... Образ светлого духа нарушают лишь его глаза. Чёрные, сумрачные, они могут испугать кого угодно. Но в них никогда нет зла: в глазах человека, который не умеет ненавидеть, зла быть не может. Как только мой золотоволосый меня замечает, его лицо скрашивает искренняя улыбка. И я не могу не улыбнуться ему в ответ, слишком солнечно вдруг становится на сердце. Сверкнув своими тёмными глазами, он аккуратно садится рядом со мной и, смущённо опустив голову, берёт за руку, переплетает наши пальцы. И поворачивается к солнцу, слегка щуря глаза и едва дыша, будто бы боясь нарушить такой момент. Момент, когда кажется, что мы одни в целом мире. Когда мы настолько едины, что не нужны никакие слова, а в воздухе витает запах предвечерней свежести и бесконечного счастья. Открывая глаза, я вижу лишь серые стены домов и такой же серый асфальт, что мелькает далеко внизу. Только что прошёл дождь, после которого весь этого город стал будто бы даже грязнее. Хотя дождь и должен всё очищать, смывать всю затхлость и пыль, здесь он бессилен. Он никогда не смоет эту серость, никогда не наполнит душные дома свежестью. И это то, что я вижу, когда открываю глаза. Когда же я их снова закрываю, то становлюсь почти что счастливым. Я вижу то, что хочу видеть. — И как же мне быть? — спокойно спрашиваю у неба, прекрасно понимая, что ответить оно мне не сможет. — Жить и радоваться тому, что живёшь, — тихо отвечает голос. Мягкий и добрый, такой родной... Подставляю лицо ветру и снова закрываю глаза. Перед глазами — чернота. И только спустя минуту она медленно начинает рассеиваться, открывая мне лес, пронизанный яркими всполохами света. Один лучик солнца упал мне прямо на колено, и я подставляю под него руки, будто бы пытаясь поймать. Но я не понимаю. Что происходит? Я не помню этого леса. А если подумать ещё немного, то я не помню вообще ничего. «Как я тут оказался, откуда пришёл, зачем я тут?» — вопросы тут же набрасываются на мою бедную голову, терзая и мучая. А в лесу стоит полнейшая тишина. Такая идеальная, что даже становится жутко. Ответов от этой тишины я получить точно не смогу... Не слышно чириканья птиц или стрекота насекомых, не слышно шелеста листьев. Поблизости никого нет, иначе я бы смог услышать хотя бы отдалённые голоса. Но мир как будто вымер, и природа стала править балом, возвращаясь в то своё девственное состояние, которое было до рождения человечества. При мысли о том, что я остался в одиночестве, мне становится жутко, но я сразу же отбрасываю эту версию. Наверное, со мной просто что-то случилось, из-за чего я и лишился своей памяти. Однако такое оправдание меня вовсе не успокаивает. Встаю с травы и оглядываюсь по сторонам. Лес, несомненно, прекрасен, но было бы куда лучше, знай я, где нахожусь. И кто я такой. Вдруг совершенно неожиданно на миг становится темно. Будто мимо солнца пролетела большая туча, да так быстро, что лес не успел до конца погрузиться во мрак. Лишь лёгкая тень пробежала по деревьям, но, когда я посмотрел на солнце, она уже пропала. У меня не очень хорошее предчувствие... И громкий хруст веток лишь подтверждает мои опасения: тут кто-то есть. Этот «кто-то» идёт по направлению ко мне, даже не стараясь сделать свои шаги хоть чуточку тише. Солнце светит всё так же ярко и дружелюбно, лес всё такой же тихий и спокойный, но в душе у меня тревога. Эти громкие потрескивания ломающихся веток нарушают то умиротворение, что хоть на миг, но зародилось в моей душе. И, если быть с собой до конца честным, я боюсь этой неизвестности. Стоит ли мне сейчас уйти? Или же остаться и ждать визитёра? Понимая, что выхода у меня особого-то и нет, всё же остаюсь. Едва дыша и не двигаясь от волнения, я вглядываюсь в зелёную листву. Напряжённо, не отрываясь... И спустя мгновение вижу молодого человека, весьма беззащитного и на вид дружелюбного. Он не кидается на меня с палкой в руке и не пытается напасть как-нибудь по-другому. А лишь стоит и так же смотрит мне в глаза. С любопытством и лёгкой улыбкой. — Вы откуда? — спрашивает он меня, замирая на месте и не спеша подходить ближе. — Не знаю, — честно отвечаю я. — Как это: не знаете? — Он забавно приподнимает брови и смотрит на меня с недоумением. А в глазах читается вопрос. Да знал бы я ответ на этот вопрос, так сразу же и сказал бы его ему. Зачем мне таить что-то? — А вот так и не знаю. И не знаю, где я. И не знаю, кто я! Что со мной случилось, и как я попал сюда! Парень даже теряется от такой мини-истерики. Задумчиво оглядывает меня и снова удивляется, задерживаясь глазами на груди. Но опустив взгляд, я вижу лишь свою повседневную одежду и не понимаю причин его удивления. Стоп. Откуда я знаю, что она повседневная? Кидаю резкий взгляд на своего нового незнакомого и отмечаю, что его одежда несколько отличается от моей. Если на мне обычные чёрные джинсы и синяя рубашка, то на нём нечто такое, что напоминает мне длинное пончо с нитяными кисточками, болтающимися каждый раз, как он переминается с ноги на ногу. Странно видеть такую одежду на человеке мужского пола. В мыслях проскакивает что-то странное, однако я тут же это забываю, не успев даже понять. — Может, вас провести в город? — спрашивает меня он, наконец оторвав глаза от одежды. В город? Наверное, будет лучше, если я побуду в городе, нежели в лесу. Может быть, я даже и вспомню что-нибудь. — Давай... Он кивает и зовёт меня за собой, пробираясь между ветками деревьев. Но как только мы выходим на какую-то просторную полянку, парень останавливается и оборачивается ко мне. Смотрит, думает, а затем внезапно спрашивает: — Полетели? — Что, прости? — Полетим. В город. — Он хмурится и чего-то ждёт. — Вы же умеете... летать? В ответ я тоже хмурюсь и смотрю на него с явным непониманием. Летать? Он что, псих? Вот же повезло потерять память и столкнуться с человеком, который не в своём уме. Наверное, всё мое негодование отразилось у меня на лице, потому что парень вдруг быстро заговорил: — Простите-простите, я задал глупый вопрос. Конечно, вы умеете. Все умеют... Глупости какие в голову приходят. — Он виновато улыбается и отворачивается от меня. — Следуйте за мной. Затем происходит нечто такое, что заставляет меня поразмышлять на тему того, не сошёл ли я сам с ума. Его руки начинают едва заметно дрожать, и сам он как будто дрожит. Даже глаза закрыл, видимо, на чём-то сосредотачиваясь. А потом... взлетел. Из лопаток внезапно выросли крылья, такие белые и чистые, как и его пончо. Только они полупрозрачные, будто бы сделаны из кусочков облака, из воздуха. Его ноги оторвались от земли, а парень раскрыл глаза и счастливо улыбнулся, словно ему большего и не нужно, кроме как летать. Он завис недалеко от земли и смотрит на меня своими счастливыми чёрными глазами. Рыжие длинноватые волосы, что на земле были почти по плечи, слегка развеваются на ветру. И белоснежные перья трепещут от уверенных взмахов крыльев. — Чего вы ждёте? — громко спрашивает он, а я сползаю на траву и опускаю голову. Неужели я забыл, как летать? А умел ли? — Что с вами такое? — В голосе слышится обеспокоенность, и чья-то рука ложится мне на плечо, осторожно поглаживая. — Вы в порядке? Может быть, у вас крыло сломано или же ещё что-то случилось? — Крыло?.. — Я никак не могу понять, правда ли это со мной происходит или же нет. Оборачиваюсь к своему крылатому другу и прикасаюсь к его щеке. Тёплый. Вроде настоящий. Но разве тепло — показатель? Затем я смотрю на свои руки. И странное дело: я понимаю, что это мои руки, но не узнаю их. Мне становится страшно. Хочется закрыть глаза и не видеть ничего вокруг, что я и делаю, заодно с этим прикрыв уши, дабы не слышать рядом с собой чужое дыхание. Я чувствую, что он трясёт меня за плечо и что-то говорит. Нет, он почти кричит. И эти слова оглушают меня, а ещё больше оглушает меня то, что я сомневаюсь в том, что говорит это всё настоящий человек. А потом я ощущаю запах свежего ветра и чьего-то лёгкого одеколона, приносимого мне этим ветром. Чувствую, как кто-то прижимает меня к себе, будто бы боясь выронить. Но я не хочу открывать глаза. Страх всё ещё тревожит моё сознание. И только гудение ветра в ушах и чьё-то протяжное слово «тяжёлый», повторяемое каждые несколько минут, дают мне понять, что я живой и в сознании. Улыбка сама собой выползает на лицо. Мне всегда было проще отречься от правды и закрыть глаза на то, что не устраивает. И да, я знаю, что это называется трусостью, но это часть меня и с этим я поделать ничего не могу. Даже сейчас. Видя перед собой грязь города, я хочу поскорее закрыть глаза. Чтобы не видеть и не ощущать. Чтобы, чувствуя лёгкое дуновение затхлого городского ветерка, представлять себе то поле, где я впервые увидел его крылья. Тот ветер, свежий и чистый. Ароматный. И он прощал мне эту слабость. Он знал обо мне всё, и о моей трусости, и о моих страхах. Но никогда не ставил их в упрёк, он всегда поддерживал. — Я до сих пор тебя поддерживаю. И всегда буду! — Так возмущённо, будто я оскорбил его. Улыбаюсь и киваю головой в пустоту. — Да, ты будешь поддерживать меня до конца жизни... Я верю тебе. Эта изба снаружи казалась такой маленькой и невзрачной, что я даже чуть не засмеялся. Впервые увидел такое чудо природы... Однако, зайдя внутрь, мне вдруг резко захотелось извиниться перед хозяином за такие обидные мысли. Стены деревянного домика почти полностью покрыты вязанным жёлтым ковром с ярким орнаментом. Он создаёт такой уют, такую солнечную атмосферу, что отсюда даже уходить не хочется! Пол из светлого дерева, стол и шкаф из того же материала. Светло-бежевые цветочные подсвечники стоят то тут, то там. И кровать... Такая большая и с виду пушистая и мягкая, что я сразу представил, как мой новый знакомый приходит уставший и измождённый, медленно подходит к своему ложе и с размаху плюхается в белые перина. Его светло-рыжие волосы расползаются по коричневому покрывалу, а на лице цветёт облегчённая улыбка. И он такой счастливый в моих фантазиях, что я сам неосознанно начинаю улыбаться. Человек, у которого я уже побывал дома, но чьего имени до сих пор не знаю, глядит на меня с подозрением. Наверное, он боится, что у меня опять начнётся нечто такое, что случилось на поляне. Может быть, он даже думает, что у меня не всё в порядке с головой. Честно говоря, я уже и сам в это начинаю верить. — А как тебя зовут? — всё же спрашиваю я. — Ринто. А ты... ты помнишь своё имя? — Он очень аккуратен в своих вопросах и высказываниях. Настолько аккуратен, что я всерьёз начинаю полагать, что он хочет сплавить меня какому-нибудь врачу. Мозгоправу. — Нет. — Я задумываюсь. Почему я не помню своего имя, своего дома? Однако я помню свою привычную одежду, помню, как есть и пить. Наверное, так всё и бывает, когда ты теряешь память. — Знаешь, — Ринто прищуривает глаза, — мне кажется, что тебе подошло бы имя Аникей. Или Аник. — С чего бы? — Я удивлён. Теперь и мне кажется, что это имя мне подходит. Аник... Что-то в нём есть такое, но что именно, я понять не могу. — Просто так, — парень улыбается и разглядывает меня как-то уж очень внимательно. — Это интуиция. Иногда я прохожу мимо незнакомых людей и размышляю о том, кто они, чем занимаются и как их зовут. Внешность ведь может многое рассказать. — И что же ты думаешь обо мне? — с любопытством спросил я. Ринто долго смотрел мне в глаза, и я наконец заметил их особенность. Они не абсолютно чёрные. Если хорошо присмотреться, то можно заметить едва заметную разницу между зрачком и радужной оболочкой глаза. Радужка у парня не чёрная, она тёмно-коричневая. И от того, что я открыл тайну этих жутких, но очень красивых глаз, стало немного легче. Легче в них смотреть. А то я уже начал думать о том, что этот человек вовсе и не человек. Наконец, окинув глазами меня всего от макушки до пят, парень выдал: — У тебя такие меланхоличные глаза... Серо-зелёные. Наверное, у тебя какая-нибудь творческая профессия. Тёмные волосы, стрижёшься почти коротко. Может, потому, что они мешаются в работе. Художник или же повар. Особых мышц нет, значит, работа у тебя не физическая, это точно! Так что я думаю именно так. — Мышц у меня, значит, нет? — Я усмехаюсь и складываю руки на груди. — Да я не хотел обидеть! — сразу начинает оправдываться Ринто и мотать головой, слегка улыбаясь. То ли виновато, то ли насмешливо — не разберёшь. — Ладно. Знаешь, я не знаю, прав ты или нет... Но ты хорошо рассуждаешь. Хозяин дома кивает и сразу спохватывается, усаживая меня возле стола и ставя воду кипятиться. А потом он отпаивает меня травяным чаем и рассказывает о своём городе. У него такой мягкий спокойный голос, а чай такой горячий и слегка горький, что меня начинает клонить в сон. Но я слушаю и пытаюсь уловить в его рассказе хоть что-то знакомое. Но ничего не выходит, и его слова так и остаются для меня просто рассказом о неизвестном городе. Ничего родного и знакомого. В голове — пустота. — А ты что делаешь? Ну, то есть чем занимаешься? — спрашиваю я, потому что, глядя на него, не могу представить его ни на одной работе, о которых он рассказывал только что. Слишком уж он хрупкий, чтобы таскать ящики на рынке. Но слишком небогато живёт, чтобы не работать совсем. — Да так, пшеницу выращиваю, а потом продаю. У меня и поле своё есть. Тяжело, правда, иногда одному всем этим заниматься, но что уж тут поделаешь... — О, ясно, фермер, значит... Слушай, а ты один тут такой? — Я всё же не выдерживаю и задаю этот вопрос. — Какой? — парень удивлённо приподнимает брови. — С крыльями. Или мне показалось? — Неожиданная догадка вдруг ужасает меня. А было ли всё это на самом деле? — Конечно, не показалось, — успокаивает он меня, и я с облегчением выдыхаю. — Все люди умеют летать. Все в мире умеют. Конечно, этому научиться надо, поэтому маленькие дети некоторое время не обладают этой способностью. Но так... я не один. И ты тоже должен уметь. Ты просто забыл, как это делается! И просто нужно вспомнить, ну, или научиться заново... Я молчу. Теперь эта информация поражает меня не так сильно. Однако всё равно немного пугает то, что я совершенно не помню этого. Если я разучился летать — а этот процесс считается самым обычным, как бег, — то почему же я не разучился ходить или прыгать? Странно всё это... — Тебе бы лучше научиться побыстрее, а то у меня теперь спина болит, — бурчит парень и, морщась, трёт себе левое плечо. — Ты, знаешь ли, изрядно помучил меня, пока я нёс тебя в город. Всё время что-то бормотал, глубоко вздыхал и норовился оторвать с крыльев перья. Ох, как вспомню, жутко становится. Ринто передёрнуло, но, встретившись с моим ошарашенным взглядом, он рассмеялся. Очень громко и звонко. Заразно. Только мне было не очень смешно, потому что я совершенно не помню того, как летел вместе с ним. Я помню только ветер, щекочущий кожу, и запахи леса. Но то, что он сам меня донёс... Это поражает. Как это Чудо-Юдо вообще смогла меня поднять?! — Что, думаешь, я слабый, да? — В его глазах мелькают смешинки, а на губах — усмешка. — Теперь нет, — коротко отвечаю я. — Вот и правильно, — гордо задрав голову, провозглашает он. Но затем, не выдерживая, начинает снова смеяться. Тут уже присоединяюсь и я. Меня смешит комичность этой ситуации. Я ничегошеньки о себе не помню, но рядом с этим едва знакомым человеком будто бы забываю об этом. Будто бы и неважно это. Беззаботно смеюсь, расспрашиваю его о жизни... Где-то глубоко в душе я начинаю ощущать, что мне уютно в этой избушке, уютно рядом с этим парнем. Чувствую себя так, будто я уже дома. Мне кажется, что улыбаюсь я только в те моменты, когда слышу голос Ринто. Кроме него никто не может меня рассмешить, никто не может вызвать хотя бы тень искренней улыбки. Знаю: со мной тяжело. Сколько же боли и принёс всем тем, кто хотел разделить со мной общее счастье!.. Я лишь претворялся заинтересованным. Пытался найти в толпе уставших лиц чёрные глаза. Искал глазами светлую улыбку... Все те глаза, что я видел, были прекрасны, но не вызывали в душе абсолютно ничего. Это была красота, которой восторгаешься издалека, но которую не хочешь видеть рядом с собой каждый день. Я извинялся снова и снова, когда видел чужую боль, пришедшую вместе со мной. И сейчас у меня возникает то же желание извиниться. Непонятно — за что, непонятно — перед кем. Но я всё же это делаю: — Извините меня. Это я во всё виноват. Его поле впечатляет своими размерами. Но, когда я говорю ему об этом, он лишь смеётся, хотя смех этот и с оттенком грусти. — Понимаешь, когда-то это было не моё поле, а НАШЕ. А потом все те, с кем бы я хотел собирать урожай и сажать семена, умерли. Впрочем, — тут же вставляет он, видя, что я хочу что-то сказать, — я и один неплохо справляюсь. А теперь давай просто насладимся тишиной... Он с улыбкой отворачивается от меня, и я решаю не задавать лишних вопросов. Мы сидим, приласканные солнцем, в длинных колосьях пшеницы и подставляем лица лёгкому тёплому ветерку. Это отдельный мир, такое место, где никто не будет тебя трогать, потому что и найти-то не сможет. Оно манит к себе, проглатывает целиком, и мне начинает казаться, что, если просидим здесь ещё какое-то время, просто не сможем уйти. Потонем в траве, утонем в солнце и пропадём навсегда. А может быть, не так уж это и плохо: просто исчезнуть из этого мира? В конце концов, мне терять нечего, а если и есть, то я не помню, что именно. Ринто ложится на спину и прикрывает глаза. Его лицо полностью расслабляется, и он становится похож на ребёнка. Такого беззаботного, тихого, умиротворённого... Придремавшего на тёплом солнышке. Грудь едва заметно вздымается, а руки, положенные на живот, замирают в скрещённом состоянии. Я почти ощущаю тепло, что переполнило всё его существо. Мне кажется, что сейчас он абсолютно счастлив. Тень от колосьев падает на щёку, окрашивая её в тёмный оттенок. И я неосознанно начинаю улыбаться, неизвестно по какой причине. Просто наблюдая за его по-детски невинным лицом, за улыбкой, раз за разом становящейся счастливее, я понимаю, что мне самому становится хорошо. Так хочется прикоснуться к его щеке, провести пальцем по полосе тени, хочется убрать непослушную прядь волос с глаз и почувствовать прикосновение тёплых пальцев к моей руке... Прошла всего неделя с нашей первой встречи, но, похоже, я уже отношусь к нему более тепло, чем надо бы. Его смех гулким эхом отдаётся у меня в голове, а улыбки, что столь часто посещают губы, сладкими волнами расходятся по сердцу. И я понимаю, что моё положение безысходно, ведь я лишь потерявший память бродяга, у которого нет ничего своего. Который ничего не может дать этому существу. Да и не знаю я, нравятся ему парни или же девушки. Безнадёжно влюблённый и безнадёжно потерянный... Почему это произошло именно со мной? Но, кажется, уже начинает темнеть. Нам пора идти домой. В ту избушку, об удивительной атмосфере которой знаем лишь мы вдвоём и в которой я живу уже достаточное количество дней. — Ринто? — тихо зову я и ловлю последние мгновения счастья на его обогреваемом солнцем лице. Парень продолжает всё так же тихо посапывать, по его умиротворённому лицу сразу видно: он всё ещё спит. И тогда я решаюсь на глупый и рискованный шаг. В конце концов, скоро я уйду из этого города, чтобы больше не обременять его, и пойду путешествовать. Даже если он узнаёт об этом, я вскоре с ним попрощаюсь. Едва касаясь кожи, провожу пальцами по щеке и аккуратному носику. И, замечая, что он так и не проснулся, тихо склоняюсь над ним и ласково целую в губы. Это даже поцелуем назвать сложно, лишь лёгкое касание губ. Но всё же я успеваю почувствовать их мягкость, почувствовать, насколько же они тёплые. И мне кажется, что на миг я даже ощутил вкус солнечных лучей и запах трав. Как жаль, что я не смогу увидеть в его глазах эмоций... Но я всё равно счастлив, что осмелился на такой своевольный поступок. И улыбка снова вырисовывается на моих губах, я даже не могу её контролировать, лишь чувствую, как хорошо становится внутри. — Ринто! — теперь зову его уже громче и несильно трясу за плечо. Он просыпается не сразу, но когда всё же открывает глаза, я вижу в них какую-то неопознанную мной эмоцию. Замечаю, что его глаза стали будто бы даже светлее. — Ты что-то хотел? — наконец спрашивает он меня после пятиминутного молчания. За всё это время я так и не смог ничего сказать, а он молчал, только как-то очень уж внимательно меня рассматривал. — Ах да, уже темнеет... Может быть, домой? Он кивает и встаёт с земли, отряхивается и, смеясь, вытаскивает из волос веточки пшеницы. А я смотрю на него и надеюсь, что это поле, наш уединённый мир, сохранит ту тайну, свидетелем которой стало. Это мир солнца, улыбок и нежности. И мне будет жаль его покидать, но я буду надеяться найти себе в мире то место, что станет мне столь же родным. И я верю, что будет ещё такое место. Вот только нужно ли оно будет мне после всего этого? У каждого, наверное, есть такое место, где они чувствуют себя счастливыми. Или хотя бы умиротворёнными. Кто-то из последних сил ищет место, до которого ещё не доползли навязчивые руки цивилизации; кто-то вздыхает свободно, когда оказывается в своём офисе, где все и всё подчиняется только ему; кто-то любит сидеть в своей тёмной комнатушке, отгородившись ото всего мира. И только лишь у меня это место особенное. Я могу оказаться в нём, когда только захочу. Вот только для этого недостаточно будет переместиться в какой-либо уголок мира. Чтобы снова попасть туда, мне нужно пойти на определённые жертвы. Собственно ради этого я сейчас и стою тут. В полном одиночестве и тишине. И только мысли нарушают мой покой. И голос, льющийся будто бы с неба: — Я жду тебя... Моросит лёгкий дождик, оставляя едва заметные рассыпавшиеся по всему городку крапинки капель. А на небе творится полнейший бедлам: тёмные тучи, смешавшись с ещё не ушедшими в другие края облаками, образовали тревожное серое месиво. Не такое ли стечение обстоятельств незадачливые путешественники называют поводом остаться в городе ещё на денёк? Или же это знак судьбы? К сожалению, я не верю ни в какие знаки и не ищу поводов для отсрочки. Я просто боюсь, что если останусь сейчас, то завтра уже не смогу уйти... Денег, что я заработал за эту неделю, хватит на то, чтобы купить провизию и отправиться в путь. А большего мне и не надо: я планирую остановиться в следующем городе, а может, и после следующего. Всё это будет зависеть от разных обстоятельств, но главное — сейчас нужно уйти. И именно сейчас, пока мой крылатый друг не проснулся. Иногда я начинаю чувствовать себя каким-то злодеем, что ночью не спит и всё смотрит и смотрит на беззащитных спящих людей. И в его власти, убить ли свою жертву или поцеловать. Думаю, понятно, что предпочёл бы сделать с Ринто я. Однако мне никогда не повезёт почувствовать его ответ на поцелуй. Но никто ведь не запрещает мне мечтать, верно? Если подумать, то поступок этот был мне во вред, но без этих воспоминаний я бы в конце концов сошёл с ума от одиночества и от мысли о том, что у меня был шанс и я им не воспользовался. Напоследок улыбаюсь своему доброму другу и медленно открываю громадную деревянную дверь, которая тут же с громким скрипом стукается о стену, производя поистине ужасающий звук. От этого я вздрагиваю и кривлюсь так, будто кто-то ударил меня в живот. Быстро повернув голову в сторону кровати, обнаруживаю уже проснувшегося рыжего человека. Он крайне недоволен тем, что его разбудили, однако тут же в его глазах появляется непонимание, как только замечает меня, такого из себя одетого и готового уйти. — Хм... — Хмурит брови и, видимо, пытается вспомнить, не нужно ли мне сегодня на работу. — Ты куда? — Да так, — неуверенно отвечаю я и глупо улыбаюсь, глядя на него виноватыми глазами. Он выглядит очень растерянным, и мне становится немного стыдно, что решил уйти, не попрощавшись. — Что это за «да так»? — возмущается Ринто. — Ты что-то от меня скрываешь? Я теряюсь и совершенно не знаю, как мне сообщить ему о своём решении. Этот поступок очень трусливый, знаю это и без подсказок, но мне было так страшно ему говорить... Я очень боялся, что он будет меня останавливать, просить остаться... А ведь я останусь, если он попросит. Но с чего бы ему это просить? Я слишком самонадеян, мы ведь даже ещё не друзья. Наверное, парень видит изменения на моём лице, потому что вдруг становится серьёзным. — Аник? — Тут он опускает глаза на столик возле кровати и видит записку. Я опускаю голову и жду, пока он её прочитает: останавливать его уже поздно. — Как это, уходишь?! — Я вижу в его глазах панику и страх. Неужели он действительно боится, что я уйду? — Почему мне ничего не сказал?.. Даже не попрощался, записку какую-то несчастную написал... — он успокаивается и говорит уже тихо, а в словах его грусть. — Прости, — наконец извиняюсь я и замолкаю, не зная, что же сказать ещё. Он вздыхает и смотрит на меня так печально-печально, что у меня замирает сердце. А потом резко подрывается с кровати, да так быстро, что я даже вздрагиваю от неожиданности. И, оказавшись возле меня в мгновение ока, обнимает. Крепко и отчаянно, так, что я даже пошевелиться не могу. — Не уходи, — просто говорит он. — Мне нужно идти, я не хочу быть тебе обузой. — Мне кажется, что скоро я уже не смогу сдержаться и обниму его в ответ. А потом сделаю ещё нечто такое, о чём буду жалеть и из-за чего он меня возненавидит. Но у него такие тёплые объятия, что уходить и впрямь не хочется. Не хочется идти на эту холодную улицу, когда здесь солнце. Такое милое, улыбчивое, но сейчас до ужаса грустное и растерянное. Зачем он так меня обнимает? — Обузой? — непонимающе спрашивает Ринто. — Но... но ведь ты помогаешь мне с полем! К тому же ты нашёл себе работу в нашем городе. Что за глупости, почему ты не хочешь говорить настоящей причины? Я не понимаю, почему он настолько проницательный, почему так хорошо меня понимает? Так не должно быть, так быть просто не может! Он сжимает меня ещё сильнее, и я чувствую слегка пряный запах его пушистых волос. Меня затапливает чем-то тёплым, становится так светло и легко, будто я тут не уходить собрался, а просто прогуляться с любимым человеком под дождём. А потом Ринто медленно разжимает руки и отстраняется, поднимает на меня глаза и с непониманием говорит: — Ты ведь... поцеловал меня на поле! Зачем же ты это сделал, если знал, что потом уйдёшь? — Потому и поцеловал, что знал о своём уходе... А ты... ты тогда не спал? — Я совершенно теряюсь, потому что точно помню: парень тогда никак не отреагировал, даже не пошевелился. Он совершенно точно спал, однако лёгкая улыбка, появившаяся на губах Ринто, говорит об обратном. — Конечно, не спал. Как можно уснуть на поле? — он мягко усмехается и проводит по моей руке пальцами. — Я всё ждал, что ты что-нибудь скажешь или же сделаешь, но после того случая ничего так и не изменилось... — Так я не знал... Стой. — Я удивлённо опускаю глаза на свою руку, которую он продолжает медленно и ласково поглаживать. — Ты ждал? Он сжимает губы, а в глазах отражается такое выражение, будто он дождался того, чего ждал уже очень давно. А затем, немного приподняв голову, прикасается к моим губам, на миг отстраняется и заглядывает в глаза с такой надеждой, что я тут же снова впиваюсь в его губы, обхватывая за талию и притягивая к себе ещё ближе. Мои руки тут же начинают оглаживать его спину, то опускаясь ниже, то поднимаясь. Так и хочется потрогать его везде, где можно и где нельзя. Он же робко кладёт ладони мне на плечи и отвечает так несмело, что мне кажется: не такой уж у него большой опыт в этом деле. Но почему-то это только придаёт моменту очарования. Я даже не замечаю, как он снимает с меня плащ. Не замечаю я и того момента, как оказываюсь в одном нижнем белье, а Ринто берёт меня за руку и ведёт к кровати. Немного волнуясь, иду за ним и наблюдаю за тем, как на губах его появляется загадочная улыбка. Он явно чему-то радуется. Мы подходим к кровати, и я уже собираюсь присесть на неё и посадить на колени моё солнце, как тот быстро толкает меня на неё и укрывает одеялом, закутывая так старательно, будто одеяло сможет удержать меня от ухода. — Теперь лежи. Сделаем вид, что это нам приснилось, что ты не собирался уходить, — с ухмылкой отвечает он на мой непонимающий взгляд. — Я пойду приготовлю завтрак, и мы будем наслаждаться теплом в нашем солнечном домике в то время, как на улице будет лить дождь. Ты ведь не позавтракал, я правильно понимаю? — Ну да, — отвечаю я с некоторой обидой в голосе. Неужели он хочет забыть обо всём, что только что случилось? Совсем обо всём? А мне показалось, что ему понравился тот поцелуй. Его руки на моих плечах так дрожали, что на миг захотелось захватить их в плен и держать до тех пор, пока парень не успокоится. А сейчас он предлагает сделать вид, будто всё это нам приснилось? Ринто задумчиво разглядывает мою обиженную моську, а потом вздыхает и, наклонившись, легко чмокает в губы и проводит пальцами по щеке. Такими тёплыми пальцами, что хочется потереться о них всем лицом. Как будто я собачка какая-нибудь. Эта мысль меня забавляет, и я улыбаюсь. — Не о том думаешь. О том самом мы забывать не будем. По крайней мере, я точно не забуду: первый поцелуй забыть не получится! — На этих словах он смущается и, отвернувшись, быстро уходит на кухню. А я не могу сдержать улыбку. Дождь тихо бьётся о стекло маленького окна; мягкая, почти что воздушная подушка едва чувствуется под спиной, будто я лежу на облаке; где-то на кухне слышится стук неведомой посуды и возня рыжего хозяина избушки. А я будто растворяюсь в этих звуках, в запахах солнца от подушки и погружаюсь в то лёгкое состояние, что появляется на грани дрёмы: я всё ещё здесь, но как будто бы уже и нет. И только в одном я уверен точно: сейчас я счастлив. Один из моих главных талантов — писать записки вместо того, чтобы объяснить всё вживую, вместо прощаний и объяснений. Мне всегда так было проще, ведь листок бумаги не будет кричать или плакать, он не сможет возразить, и я не собьюсь со своих начальных намерений. Интересно, кто-нибудь уже нашёл ту записку, в которой я написал всё то, о чём боялся рассказать другим? Мне всегда казалось, что, услышь они эту историю, им бы показалось, что я сошёл с ума. Впрочем, наверное, они и после той записки так подумают. Но мне будет уже как-то всё равно. Я снова буду счастлив, а если не удастся, то хотя бы не буду страдать от одиночества. Многие говорят о том, что жить не могут без какого-то конкретного человека, что лучше умереть, чем жить без него, но я всегда считал это глупостью. Как можно стать настолько зависимым от кого-либо? Не бывает же такого! Но вот ирония: теперь я, человек, который никогда и не верил в любовь, сам погряз в этом болоте. Оно тянет меня вниз, я чувствую. И если не сделаю что-либо сейчас, то навсегда останусь в состоянии мертвеца в теле живого человека, который ходит, ест, работает. Но не живёт. Да и после той жизни, которую видел, которую сам же и выдумал, смогу ли я жить так, как прежде? Не видеть солнца, не чувствовать, как жёсткие поросли пшеницы колют кожу. Не любить... Мне страшно так жить. — Ты сможешь, я верю в тебя, — тянет мой мальчик таким тоном, будто говорит с маленьким ребёнком. Хотя, если подумать, то учат этому как раз маленьких детей, поэтому неудивительно, что он разговаривает со мной именно так. Мы стоим на крыше его избы, она не очень высокая, но падать с неё, я чувствую, будет больно. Ветер угрюмо обдувает нас, пробираясь под одежду, и оголяет руки, ноги и живот. И мне безумно хочется выполнить то, о чём просит меня Ринто, чтобы поскорее пойти домой и завалиться вместе с ним под одеяло, но я не могу. Я просто не помню, как нужно летать. И не понимаю, что значат слова парня о том, что нужно просто сосредоточиться и «попросить небо». Что вообще за бред он несёт? — Наверное, тебе кажется, что это всё глупости, — строго говорит он, будто слышит мои мысли. Да и несложно догадаться, о чём я думаю, по моему громкому недовольному сопению. — Но ты прислушайся. Ты всё это умеешь, нужно лишь только захотеть. Снова вздыхаю и в очередной раз смотрю на небо, про себя прося, практически умоляя пустить меня в его просторы. При этом я чувствую себя идиотом, который стоит в четыре часа утра под ледяным ветром в лёгкой одежде, раскинув руки и запрокинув голову вверх. Утешает лишь то, что никто не увидит меня в подобном виде, потому что все жители города ещё спят в своих тёплых кроватках. Ведь именно поэтому Ринто выбрал это время суток. «Никого нет, поэтому тебе будет легче сосредоточиться», — сказал он несколько дней назад, когда планировал начать наши тренировки. — Попроси его. — Но я уже! — возмущаюсь и, хмурясь, смотрю на парня. Таким сосредоточенным и серьёзным я его ещё никогда не видел. Такое чувство, что он беспокоится обо мне больше меня самого. Хотя так оно и есть. Он-то наверняка понимает, что я теряю, тогда как я — нет. — Тебе нужно не только попросить, но и захотеть этого! Ты должен захотеть этого всей душой, иначе ничего не получится. Он говорит сурово, но потом, будто опомнившись, сглаживает эту твёрдость ласковыми поглаживаниями по плечу и спине, успокаивает, обнадёживает и верит. Он верит в меня, и мне так не хочется подвести его доверие! Я хочу этого всей душой, как он и говорит. Сильнее, чем взлететь, я хочу только прикоснуться к нему. Через некоторое время он тихо вздыхает, а потом поворачивает меня к себе и целует. Уже гораздо смелее, гораздо лучше, чем ещё неделю назад. За эти дни он раскрылся мне, рассказал многое из того, что я и услышать не мечтал. Мы стали очень близки, настолько, что я даже боюсь подумать о будущем. Да и не хочу я думать о таких глупостях, когда он меня целует, когда его руки обхватывают мою спину и нежно поглаживают, дарят нежность. Это была неделя поцелуев, объятий и мимолётных касаний рук. И она была поистине волшебной! Ринто отстраняется и, быстро глянув на меня, делает шаг в сторону обрыва, а потом спотыкается и падает, сдавленно крикнув. Моё сердце останавливается, и я, кажется, даже перестаю дышать. Мне становится так страшно, что я даже не замечаю, как прыгаю следом за ним. А потом чувствую сзади себя едва уловимое движение воздуха и лёгкую прохладу в области лопаток. Как будто кто-то холодный и только что пришедший с улицы касается меня своими ледяными пальцами, обжигает кожу прохладой. Но этот холод даже приятный, он исходит изнутри, он становится частью меня. Улыбающийся Ринто оказывается рядом со мной и, взяв за руку, тянет куда-то наверх. И тут я понимаю. — Мы что, летим?! — Долго же до тебя доходит, дорогой! Ты уже вот как несколько минут висишь в воздухе. — Парень начинает смеяться и смотрит на меня с тихой нежностью. — Я знал, что придётся пойти на такие меры. Вот только не был уверен, что на тебе это подействует, — продолжает он несколько смущённо. — Ты думал, что не настолько мне дорог, — констатирую я факт. — Так вот ты был не прав. Если бы мы не умели летать, разбились бы вместе, — я улыбаюсь, но тут до меня доходит ещё одно обстоятельство: — Стоп, так ты бы не разбился! В глазах парня насмешка, а на губах — улыбка. И без слов становится понятно, что именно он сейчас думает о моей сообразительности. Однако он продолжает молчать и отворачивается, привлекая моё внимание к новой обстановке. Небо... Не помню, был ли я раньше романтиком, но, глядя на всё это великолепие, я становлюсь им прямо сейчас. В горах из облаков, кажется, кто-то живёт. Может быть, как только ты отвернёшься, из-за облачного покрова выглянет чья-то пушистая голова. Ангел? Или же чья-то душа? Этого нам никогда не узнать, потому что те существа живут в небе и ни за что не покажутся земным жителям. Даже тем, кто тоже знаком с небом. Сами облака кажутся такими мягкими и воздушными, что хочется их потрогать, а после завалиться спать в этих небесных перинах. Свежесть, что поглощает нас целиком, холодит кожу и обдувает крылья, не раздражает, она манит в свои просторы. И мы с удовольствием летим дальше, раздвигая руками живой полупрозрачный воздух и разрезая плотный слой неба. Это бесконечная эйфория, радость, счастье... Я никогда и подумать не мог о том, что человек способен на такие чувства, на такие сильные эмоции! Небо переполняет всего меня, забираясь в самые потаённые уголки и глубоко оседая в душе. Ради него я, кажется, готов на всё. И я понимаю, почему же Ринто так стремился показать мне этот уголок мира. Сколько бы я потерял, если бы ни разу не соприкоснулся с облаками... — Спускайся, — с улыбкой говорит мне парень. — А то ведь простудимся, мы здесь уже несколько часов летаем в домашней одежде... Почему-то тот факт, что мы можем заболеть, что небо допустит это, приводит в недоумение. Однако я соглашаюсь с этим и лечу вниз. Всё происходит как—то без моего ведома: мне хочется полететь вниз, и я лечу. А задумываться о том, как же это происходит, я лучше даже не буду. А то вдруг крылья взбунтуются и перестанут меня держать. Будет грустно... — Слушай, а почему ты выбрал для начала нашего полёта именно крышу? — спрашиваю я спустя несколько минут, ужё сидя на кухне и попивая горячий чай. — Ты забыл, мне же нужно было упасть! — усмехается Ринто. — Ну ты... — У меня не хватает слов. — Да шучу я, — смеётся парень. — Это был план на крайний случай. А на самом деле крыша гораздо ближе к небу, чем та же земля. Потому и полететь с неё легче. По крайней мере, детям. — Сам ты ребёнок, — обиженно говорю я и утыкаюсь носом в кружку. Мой рыжик лишь мягко улыбается и тоже попивает чаёк, время от времени поглядывая на меня. Его забавляет вся эта ситуация. — Знаешь, там, в небе ты был таким счастливым. И таким красивым... — наконец бормочет Ринто, отводя глаза и сильно краснея. Я довольно улыбаюсь и встаю со стула. И делаю то, о чём мечтал всё это утро: обнимаю его, сильно-сильно, так, что даже чувствую, как быстро бьётся чужое сердце. Полёт был невероятным, однако он не может заменить тепло родного тела и стук любимого сердца. Кажется, я уже не влюблён в этого парня. Я люблю его? Где облака? Где тучи? Где солнце? Почему на небе вместо свойственной ему красоты лишь равномерно серая клякса, как кусок половой тряпки? И лишь глаза мои касаются труб завода, из которых хлещет чёрный дым, как я понимаю причину этой несправедливости. Мы променяли счастье на благоустроенность. Мы развиваемся; наука большими шагами уже не идёт, а бежит вперёд; техника стала настолько высокотехнологичной, что скоро вытеснит нас из нашего же мира; развлечения стали увлекательными и интересными: хочется уйти в них с головой, наплевав на жизнь. Но где счастье? Как жаль, что в действительности у людей нет крыльев. Быть может, там, за слоем серых тяжёлых облаков, кроется солнце? Быть может, там нас ждёт счастье, которого нам не никогда не суждено постичь? Наверное, люди не достойны летать, не достойны хоть раз коснуться неба... Только лишь в своих фантазиях мы можем это сделать. В своих фантазиях мы можем придумать что угодно и кого угодно. Это волшебство. Магия. И отравляющее разум проклятие... Ринто бежит где-то впереди меня, постоянно оборачивается и подмигивает. И меня поражает то, что он ещё ни с кем не столкнулся и не ударился об очередной стенд с фруктами. Но он настолько сильно хочет мне показать одно место, что даже никого и ничего вокруг себя не замечает. Всех тех людей, которые с интересом наблюдают за нашей странной парочкой; детишек, громко смеющихся и играющих в догонялки; он не замечает, в насколько же прекрасном городе живёт... Если парень уже привык к дружелюбию местных жителей, элегантности маленьких домиков и вечно солнечной атмосфере, что не покидает город даже в дождливые дни, то я всё никак не могу перестать восхищаться. Я мечтаю о том, что когда-нибудь прочно обоснуюсь в этом месте, заведу множество знакомств, а жители будут здороваться со мной каждый раз, как моя голова выглянет из дома. Ведь этот город — рай, не иначе. — Слушай... давай передохнём... уф... — шепчу я, почти падая от усталости. Мы бежали почти двадцать минут, причём я сильно выдохся, а Ринто свеж и бодр. Нечестно! — Мы уже пришли, — улыбается парень. И смотрит куда-то вдаль. Обрадовавшись такому положению вещей, я с облегчением сажусь на землю и пытаюсь отдышаться. И в тот момент, когда я поднимаю голову, у меня снова перехватывает дыхание. По всему небу будто рассеялась радуга. На западе оно окрасилось жгучим красным. Там горит огонь, бушует страсть, а солнце, яркое, оранжевое, горячее, продирается сквозь сплошную линию деревьев и просвечивается сквозь их тонкие чёрные ветви. Слепящая глаза своей яркостью картина сильно контрастирует с тьмой на другой стороне неба. В свои владения постепенно вступает ночь, появляется луна. Темнота словно старается поглотить весь дневной свет, она аккуратно пробирается всё дальше и дальше к солнцу, смешивая краски, добавляя своей черноты. Она красит небо в синий и тёмно-фиолетовый, а если приглядеться, то можно даже заметить отблески зелени. Эта палитра для художника восхищает и захватывает всё моё внимание. И проходит достаточно времени, прежде чем кто-то из нас говорит хоть слово. Только это оказывается не слово, а фраза: — Я люблю тебя. — Мягкий голос Ринто эхом отдаётся у меня в голове. — Я просто подумал, что сейчас самый подходящий момент, чтобы это сказать. Парень немного смущается, но не отворачивается от меня и, не отрываясь, смотрит в глаза. А мне всё не верится в то, что сейчас происходит. Посещает чувство, что такого не бывает, что когда-нибудь это закончится, и я буду жалеть и мучиться, но... Сейчас мне всё равно. Сердце бьётся слишком быстро, щёки всё ещё горят от заката и услышанных только что слов, а перед глазами очень много ярких цветов. Но самое яркое, что вообще может быть, сидит передо мной и ждёт. Ответа? А разве это не очевидно? — Я тоже. Люблю, — уже шепчу парню прямо в губы и опрокидываю его на землю. Целуемся долго и тихо, наслаждаемся теплом друг друга и каждым моментом. Со стороны, наверное, кажется, что мы застыли, как мраморные статуи. И, если подумать, я был бы не против застыть так хотя бы на несколько часов. Пока солнце не передаст свою власть луне, пока ночь не поглотит этот солнечный городок, пока есть желание, сильное и страстное желание, мы можем касаться друг друга, целовать все места, куда только попадут губы, и любить. Всё, что нас окружает, всех людей, с которыми здороваемся по утрам и вечерами, и, конечно же, друг друга. У нас есть время на мечты, на то, чтобы дарить друг другу тепло, и на то, чтобы просто жить. И это прекрасно... Время, казалось бы, должно идти быстро и незаметно. Я ведь молод и здоров, относительно не беден. Однако оно будто замедлило свой ход с того момента, как я не по своей воле променял яркую действительность на бесцветную. То время, проведённое с Ринто, пролетело так быстро, что я даже и понять этого не успел. Но сейчас день тянется за днём так долго, что я начинаю понимать вечно скучающих людей. Я всегда считал, что в нашем современном мире с кучей интересных агрегатов, с возможностями быстрых перемещений на край света и обратно, просто не может быть скучно. Однако кому нужен этот край света со всеми его развлечениями, если нет самого главного — счастья? Однажды познав его, я уже не смогу как прежде наслаждаться этой жизнью. Нет, мне, конечно, не хватает нашего солнечного города со всеми его природными прелестями и дружелюбными людьми. Но больше всего мне не хватает Ринто. Будь он здесь, пусть даже без своего поля, без крыльев и возможности летать, мне бы ничего не было нужно. Он окрасил бы мой мир в золотистый. Но его нет. И они говорят, что его никогда не было. Но чей же голос я тогда слышу? Кто так зовёт меня: — Я жду... Я люблю... За окном творится нечто невообразимое! Небо пугает своей темнотой, шум разбушевавшегося ветра слышно даже отсюда, а резкие взрывы громы заставляют вздрагивать от неожиданности меня, а Ринто — от страха. Я вижу, что он боится этих ужасных звуков, боится могущественной природной силы, которая, без сомнений, может уничтожить даже целых город. Вцепившись руками в волосы, он судорожно сжимает пряди в кулак и едва заметно трясётся. Однако молчит, даже не пытается попросить меня побыть с ним рядом и успокоить. Как будто я могу бросить его в такой момент! — Всё хорошо. Это всего лишь гром, — тихо бормочу я, подсаживаясь к нему на кровать и начиная гладить его по спине и плечам. Затем обнимаю и прижимаю к себе так крепко, как только могу, будто боюсь, что его унесёт этим сильным ветром. Неожиданно он отстраняется и впивается в мои губы своими. И целует, долго и отчаянно, не давая ни малейшей возможности отстраниться. Ощущая на своих губах его участившееся дыхание, я опрокидываю Ринто на кровать и нависаю сверху. Раскрасневшийся и смущённый, он тяжело дышит, но не сводит с меня взгляда, в котором так и читаются желание и страх. О, какие противоречивые чувства, но как же соблазнительно они смотрятся на его милом личике, пропитанном солнечным светом... Наклонившись, обвожу губами его шею и пробираюсь пальцами под лёгкую домашнюю одежду. Ринто вздыхает и прикрывает глаза, сжав губы в тонкую линию. Но ресницы слегка подрагивают, с головой выдавая его нервное и в то же время возбуждённое состояние. Быстро стягиваю с него одежду, и он испугано пытается сжаться и отвернуться. — Мм... Аник, может... — бормочет он, безуспешно пряча от меня глаза, но я тут же прерываю его и снова целую, раздеваясь уже сам. — Я люблю тебя, Ринто. И я хочу сделать это с тобой. И ты тоже этого хочешь, я же чувствую. Беззаботно улыбнувшись, оглаживаю его слегка подрагивающий живот и спускаюсь ниже, вынуждая его краснеть и кусать губы, тихо постанывать и сжимать руки в кулаки. Милый, какой же он милый... Как невинно и робко отвечает на ласки, как старается повторить мои движения, как постепенно открывается и становится смелее, как затуманиваются его глаза, когда он смотрит на меня и просит, просит несвязно и тихо, бормочет какие-то глупости, не может себя контролировать... Невыносимо терпеть это счастье — просто быть с ним и чувствовать тепло его рук на своих плечах. Сложно осознать, что это домашнее солнце отдаётся тебе до последней горячей капли, до последнего касания, до последнего громкого стона и хриплого выдоха. Обессилено засыпая на моих руках, Ринто улыбается и говорит, что счастлив. Говорит, что хочет неделю проваляться в кровати и чтобы за окном был всё тот же громкий и страшный гром. Ведь не так уж важна погода и внешние проблемы, когда дома есть тот человек, который всегда укроет от всего страшного и опасного. Который может успокоить одним поцелуем. А может, и не только им... Я тоже засыпаю, слушая его тихое дыхание и чувствуя тихую сонную атмосферу нашего домика. Кажется, гром больше не гремит. Страшно ли мне? Ничуть. Честно говоря, когда я решался на этот шаг, то немного боялся. Всё же я не псих и знаю, что значит спрыгнуть с крыши. Это боль, страх и... свобода. Свобода от совершенно ненужных обязательств и радостей, свобода от этого мира и его серых проблем. Это свобода от одиночества, ведь я знаю: на той стороне он ждёт меня, он хочет, чтобы я поскорее вернулся к нему! Даже сейчас я отчётливо слышу его нежный голос. Он яркими переливами зовёт меня: — Аник... Аник... Лишь эти звуки за последние несколько месяцев держали меня в этом мире. Я искал способ снова соединиться с моим солнечным мальчиком, чтобы обнять и поцеловать его, чтобы миллионы раз посмотреть с ним на закаты и восходы солнца, чтобы услышать шелест золотых колосьев, когда мы будем лежать на его поле и смотреть на великолепно яркое голубое небо. Я так хочу этого, так хочу... — Аник... Я люблю тебя... Голос, подобно шелесту ветра, разносится по всей крыше. Он и справа и слева, и сверху и снизу, он, кажется, внутри меня, он часть меня самого. — Я тоже! Я тоже тебя люблю, Ринто. Обещаю, я приду, я скоро приду... Грустно и нежно улыбаюсь серому небу, прощаясь с миром и собираясь с силами, чтобы сделать шаг. Шаг в пропасть неизвестности, который, я верю, приведёт меня к нему. На следующее утро я проснулся. И не было больше нашего тихого уютного домика, как и не было самого Ринто. Белые с отливом в светло-зелёный стены окружили меня и давили на психику, сводя с ума и будто бы сужаясь с каждой секундой. Стало так страшно, так неприятно и тоскливо, что я помимо своей воли схватился за голову и застонал. — С возвращением в наш мир. — Откуда ни возьмись вдруг появилась какая-то невзрачная женщина и начала что-то говорить о том, что я был в коме два месяца и что мои родственники и друзья очень переживали за меня и всё время ходили навещать. Какие глупости она говорит... Кто она такая?... — Где Ринто? — перебил её я. — Кто такой Ринто? — озадаченно, но в то же время дружелюбно спросила она. — Ринто... Ну, парень с длинными рыжими волосами, такой весь солнечный и улыбчивый... Где он? Она лишь с недоумением посмотрела на меня и сказала, что я был в коме. — В какой, к чёрту, коме? Где он?! — крикнул я. Женщина кинула на меня обеспокоенный взгляд, сказала мне отдыхать и вышла за дверь. Я тут же встал с кровати и кинулся к двери. Эти стены высасывали из меня всю энергию, я почти чувствовал, как они забирают мои силы, и если силы уходили, то слабость, наоборот, становилась всё более и более ощутимой. И, в конце концов, я упал на пол, уставившись в потолок. — Это ведь неудачный розыгрыш, правда? Но никто мне не ответил. Никто не подошёл ко мне, не сказал со смехом, что всё это шутка и я просто дурак, раз повёлся. А стены продолжали сужаться... Ни дневной свет, ни звуки ветра не попадали в эту светлую и чистую, но мёртвую комнату. Тишина и ровный неестественный свет расползались по коже, и я почти физически мог их ощущать. Вдруг мне стало страшно. — Вы смеётесь надо мной?! — спросил я у тишины, и она не ответила. Дальше перед глазами всё поплыло. Кажется, я начал биться головой и пол. Кома, значит? Кома... Сон, обычный сон. Этого всего не было, что ли? Это всё выдумка моего больного романтичного мозга? И Ринто тоже выдумка? Я не совсем отчётливо помню, как в комнату вбежала толпа каких-то странных и невзрачных людей, как я ещё несколько недель находился в, как выяснилось позднее, больнице и безжизненно лежал на кровати, как беспокоились обо мне все окружающие. Честно говоря, мне было всё равно, мне было плевать на их чувства. И я знаю, что это эгоистично, но мне безумно хотелось обменять всех этих людей на одного единственного. Но это было невозможно. «Ринто — это прообраз твоего идеального партнёра, который выдало твоё сознание будучи в коме, — безжалостно отрезал врач. — И тот мир, что тебе приснился... На самом деле его нет и никогда не было. Это лишь сон. Постарайся жить настоящим, Аник». Жить настоящим, в этом тесном и давящем на сознание городе, когда есть город-мечта, город-улыбка, город-радуга... Нет, боюсь, это невозможно, доктор. Как невозможно и найти любимого человека, когда ты уже влюблён в свой идеал, которого на самом деле никогда и не существовало. Который не рождался никогда! Я пробовал, доктор. О, как много раз я пробовал заменить его кем-то другим! Я искал людей, похожих на Ринто по характеру и по внешности, я отвратительно обманывал их, использовал в своих целях. Но... не достиг их. Да и разве возможно найти замену идеалу? Найти замену Ринто... Это же даже смешно! Ха-ха-ха... Всё то время, что я провёл без него, я помню так смутно, будто это был тягостный неприятный сон. Будто бы реальность на самом деле выдумка, и я вот-вот проснусь рядом с моим солнцем под уютные постукивания капель дождя об окно. Этот город, в котором, как они говорят, я прожил всю свою жизнь — это лишь туман, обманка, за которой скрывается пустота. Этого города нет. Он напоминает лишь карандашный набросок, черновик ленивого художника, рисунок, которому так и суждено остаться серым. Настоящий город — это там, где небо переливается яркими цветами; где улыбчивые люди в разноцветных одеждах смеются и радуются жизни; где они свободны и могут летать так высоко, как только захотят; где жизнь цветёт и блестит так ярко, что можно ослепнуть. Настоящий город там, где находится моя душа. И она не здесь. Человек никогда не сможет быть счастлив, если его тело и душа не едины, если они принадлежат разным мирам. И я смогу быть счастлив только тогда, когда снова попаду в тот город, к Ринто. Хотя для этого и придётся пойти на жертвы. «Извините за мой поступок. Извините за всё, что я сделал за последние несколько месяцев, я очень, просто ужасно виноват перед многими людьми. Пожалуйста, не держите на меня зла. Жить без Ринто, как бы это банально ни звучало, я не могу, поэтому собираюсь пойти к нему. И я верю, что мы снова будем вместе. Но не здесь, не в этом мире, к сожалению. Не плачьте обо мне, потому что так я буду гораздо счастливее. Мне там будет лучше. Мама, папа, я вас очень люблю, пожалуйста, не сожалейте о том, что мы больше не встретимся. Простите... Аник». — Рука сама вывела прощальную записку, тогда как мысли мои были уже далеко. Я отправился на крышу, последнее место, откуда я смогу попрощаться со всем миром и с городом, который виден оттуда как на ладони. Идеальное место для суицидника. Но я не суицидник, просто здесь мне жить не нравится. Наконец пришло время нашей новой встречи. И я улыбаюсь в предвкушении того, как он обрадуется при виде меня. Его улыбка, тихий голос, слегка приоткрытые губы... Ничего больше мне не нужно. Ничего... Делаю шаг. Ещё один. В последний раз вдыхаю пропитанный дымом воздух и отдаю себя небу. Оно обволакивает меня целиком и полностью и создаётся впечатление, будто я лечу. Как тогда, как раньше, когда Ринто учил меня летать! — Попроси небо... — тихо и мягко призывает голос. — Пожалуйста, небо! Прошу тебя, — шепчу я и зажмуриваюсь. Сейчас я хочу этого как никогда. Оно просто обязано услышать меня. Перед глазами становится темно, и моё тело будто бы отделяется от меня, я лечу... Чувствую небо внутри себя, и становится так щекотно и легко, что я начинаю смеяться, а на глазах появляются слёзы. Такое приятное, но странное чувство... Я будто нахожусь в невесомости. Не слышу шелест крыльев за своей спиной, но и не падаю в пропасть. Нет, я парю над ней! Неужели получилось? И небо действительно позволило мне в него войти? Счастье охватывает так внезапно, что смех снова невольно вырывается с губ. И самое приятное — я чувствую его присутствие, Ринто рядом. Мне, конечно, хотелось бы увидеть, что же находится там, в вышине, где заканчиваются пропитанные дымом облака... Но это уже не важно. Кому нужен этот чёртов мир, когда рядом любимое, родное существо?.. — Ты... ты здесь... Я так рад! — Мой солнечный мальчик чуть ли не плачет при виде меня, а мне так хочется дотронуться до него, но я продолжаю парить. И спустя мгновение небо отпускает меня, а я падаю на твёрдые золотые колосья. Мы снова в поле, в том самом поле, которое определило мою судьбу. Как долго я мечтал о нём... И как же долго я хотел обнять Ринто... Я улыбаюсь и, опрокинув его на землю, начинаю быстро и неумеренно покрывать поцелуями его лицо и шею. Он смеётся и старается увернуться, но я не даю ему такой возможности. Отсмеявшись и стараясь отдышаться, мы лежим на земле и смотрим друг на друга. Не отрываясь и даже не собираясь отводить взгляды. Никогда больше я не сведу с него глаз, никогда больше не покину. — Больше я никуда не уйду. — Уверенное обещание заставляет Ринто улыбнуться. — Я тебе верю, — скромно отвечает он и снова притягивает к себе для поцелуя. Это безграничное счастье не сможет нарушить даже смерть. Мы будем вместе всегда. Всегда... Какое же приятное это слово!***
— Боюсь, его не спасти, — делает выводы доктор. — Он навсегда останется в состоянии комы... Понимаете, он сейчас находится между жизнью и смертью. Не лучше было бы его отпустить? — Но он не хочет умирать. Аник хочет жить в мире своего яркого сознания. И знаете, он сейчас впервые за то время, как вышел из комы, улыбается, — со слезами на глазах убитым голосом говорит женщина, оглядывая своего навсегда уснувшего сына. — Может быть, там ему действительно лучше...