***
Прохладный сквозняк, просачивающийся через щель под входной дверью, пролетает через всю квартиру-студию и зябко щипает голые пятки, торчащие из-под пухового одеяла. Хозяин замерзших лаптей начинает лениво ворочаться в своем укрытии, прячась и зарываясь под кипу подушек и покрывал. Еще совсем рано. Нет, он не будет подниматься из-за забытой открытой форточки. На улице только начало светать. Если он встанет именно сейчас, то уже не сможет заснуть. Следовательно, он опять ни черта не выспится, и весь день проведет в обнимку с чайником кофе. Ему удалось отдаться чудесному миру сновидений буквально пару часов назад, поэтому он ни за что на свете и носа не высунет из своей теплой норки. Ким Химчан работал редактором в литературном издательстве под названием «Голубь», где печаталось огромное количество романов, энциклопедий и прочих произведений, которые в последнее время частенько становились бестселлерами. Именно поэтому руководство стало нуждаться в пополнении ряда сотрудников, которые бы занялись самой грязной работой – черновиками. К счастью, компания лояльно относилась к своим подчиненным и была готова пойти на любые уступки, лишь бы бывшие выпускники филологических факультетов сдавали все ровно в сроки, благодаря чему многие пахали не в душном, пропахшем потом офисе, а на дому. Одним из таких счастливчиков стал и Химчан. Как только он защитил свой диплом, то практически сразу устроился на работу по своей специальности. Родители помогли приобрести ему отдельную квартирку, а дальше молодой книголюб отправился в свободное плаванье по волнам бесконечных строк сырых набросков авторской музы. Поначалу все шло прекраснее некуда. Парень наслаждался долгожданным уединением и спокойствием, которое ему лишь только снилось во время учебы. Больше никто не обзывал его очкастым задротом, никто не пихал ему в рюкзак объедки из столовки, и родители не встречали его ахами и вздохами после адских пар. Теперь он сидел дома в полном одиночестве и занимался самым любимым делом – чтением. Кроме того, он не просто просматривал чужие творения, но и вносил свою лепту: тщательно проверял и обрабатывал тексты, вкрапливал поправки, связывался с авторами по электронной почте или по телефону, занимался рассылкой и советовался с главным редактором. Ким начал по-настоящему гордиться собой после первой зарплаты, ведь он действительно работал не покладая рук и всегда укладывался вовремя. Пожалуй, те невыносимые пять лет в аудитории филологического крыла государственного института не были напрасны, и терпение издевок привело его к невероятному счастью. Наверное, где-то в глубине души именно черствая мужская интуиция подала признаки жизни и отговорила его от желания перевестись в другое учебное заведение. Однако спустя полтора года его пылкий юношеский энтузиазм значительно поубавился. Как только начальство заметило его выдающиеся навыки, то загрузило материалом под отвязку. Если раньше ему высылали писанину самых обычных графоманов, которую наверняка запихнут на дальнюю полку дешевенького магазинчика, то теперь он нес ответственность за современных романистов, чьи произведения превышают две сотни страниц. А таких удалых ваятелей могло сваливаться на его усталую головушку по десять штук на неделе. Конечно же, он получал за это особый гонорар, однако у него не находилось времени даже на то, чтобы потратить все деньги и как следует оторваться, а по праздникам он, как правило, закупал предметы первой необходимости на пару месяцев вперед и дрых сутки напролет. Помимо тяжелого графика, сказывалось также его затворничество и отсутствие живого общения. Порой он, откровенно говоря, жалел, что так и не нашел себе друзей или же простых единомышленников на учебе, с которыми бы мог иногда пропустить стаканчик соджу в какой-нибудь забегаловке или же обсудить в парке, сидя на скамеечке, любимых писателей. Химчан пытался войти в контакт с незнакомыми людьми в соцсетях, но рано или поздно скучные переписки заканчивались молчанием и удалением из списка друзей и подписок. Когда-то благостное одиночество переросло в гнетущее чувство собственной неудачливости и ненужности, которое сопровождало его от письменного стола до кровати изо дня в день. Хотя сам Ким Химчан и не желал этого признавать. Когда ему приходилось выбегать на улицу, то этот нескончаемый поток лиц вокруг почему-то раздражал его. Обыкновенная привычка – всегда быть наедине с собой – переросла в ненависть к людям, которые, по его мнению, бросили его одного. Да, и он в этом совершенно не виноват. Просто, они все плохие и «фу, какие противные», а он один такой в пальто красивый и хороший. А с недавних пор его тихая и робкая злоба ко всему человеческому роду переросла в неистовую бурю бесконечного негодования и неприязни, и вызвано это было его новым соседом, который переехал на тот же этаж пару месяцев назад. С первого взгляда сразу можно было сказать, что от такого сожителя добра не жди, но Химчан даже и не представлял, насколько тот может оправдать свой жуткий внешний вид. Его ночной кошмар звался Бан Енгуком, который, возможно, был чуть старше самого редактора. Выглядел он на редкость отвратительно, по мнению бывшего ботаника и заучки: вечно взъерошенные огненно-красные волосы, «дырявые» уши, кричащие наколки на теле, истощенный вид и тяжелый взгляд. Тут и думать больше не о чем, ибо точно наркоман какой-то. Несмотря на то, что Ким был домашней и необщительной мышкой, к своему сожалению, с этим типом ему приходилось сталкиваться довольно-таки часто. А началось все с того, что новый жилец вздумал полностью перестроить свою квартиру и без конца долбил ему в стену и, кажется, уже просверлил дыру в умной головушке паренька, из-за чего вся его кропотливая работа летела к чертям, ибо он никак не мог сконцентрироваться из-за мерзкого и въедливого звука. Именно тогда они впервые и познакомились. Этот безбашенный пофигист предстал перед ним во всей красе: в серой майке-алкашке с глубоким вырезом и дрелью в руке, выставляя напоказ все разрисованное тело. На просьбу Химчана – обустраивать свое жилище чуточку менее феерично – Енгук лишь ответил: «Имею полное право делать ремонт в течение всего дня и до вечера. Я же не виноват, что вы фрилансер». Пожалуй, именно тогда впервые перед его носом бесцеремонно хлопнули дверью, да еще и оскорбили вдобавок, назвав, тем, кем он, по правде говоря, не являлся. Но на этом их чудное общение не закончилось, а лишь только началось. Спустя три недели беспрерывной атомной войны за стеной, Енгук начал устраивать ночные посиделки со своими корешами, которые не уступали ему в своей «привлекательности», и постоянно врубал эту сатанинскую музыку, от которой хотелось выпрыгнуть с балкона, лишь бы вновь встретиться с любимой тишиной. Однажды Ким вызвал полицию, чтобы та приструнила ненормального металлиста и заставила его заплатить по заслугам, однако эти квелые защитники правопорядка из близлежащего участка были такими медлительными, что явились лишь только через час, когда сосед уже выпроводил своих гостей и готовился ко сну. Поэтому штраф пришлось платить не несносному тусовщику за причиненные неудобства, а Ким Химчану – за ложный вызов. Как же он тогда его опустил – молодой редактор вряд ли забудет. Он стоял перед ним со сложенными на груди руками с кучей перстней и цепных браслетов и откровенно ухмылялся с высоко вздернутым носом. Когда Киму думалось, что худшего уже и быть просто не может, то он в очередной раз ошибся. Бан начал, по всей видимости, устраивать целые оргии в своей квартире, ибо слащавые стоны можно было слышать даже в закрытой ванной комнате, сидя на унитазе. По сравнению с такой «мелодичной музычкой», Metallica, которые когда-то беспрерывно крутились на повторе у соседа, уже не казались ему такими угнетающими и ужасными исполнителями. Он был готов душу продать, лишь бы засыпать под звуки американской метал-группы, а не под блеяние борделя за стенкой. Ведь это не только раздражало его слух, но еще и заставляло завидовать такому никчемному отбросу, ибо даже ему есть с кем потрепаться, да еще и хорошенько потрахаться. А сам Химчан уже плохо помнил свой «первый и последний раз». Вроде бы, это было после выпускного в школе, и то, судя по всему, старшеклассник, чьего имени он даже и не помнит, просто пожалел щупленького зубрилу, поэтому и подарил ему одноразовый секс в спортзале, который не увенчался особым успехом и не оставил ничего, кроме недолгой колючей боли в заднице. Если говорить об ориентации Ким Химчана, то здесь сложно сказать что-либо конкретное. Себя же он не отождествлял как сторонника гомосексуалов и не кричал об этом на каждом углу, размахивая радужным флажком, но в то же время иногда почитывал женские журнальчики с умопомрачительными фото красавцев с безупречной внешностью. Поэтому он и не вешал на себя какие-то конкретные ярлыки с подписями: «гей» или «натурал». Девушек он ничем и никогда не интересовал и был для них невидимкой, а с мужским полом редко удавалось наладить хороший контакт, если только это не касалось работы. Страдальческие ночи и даже дни значительно отразились на состоянии Кима, и он ничего не мог с этим поделать. На этаже располагалось всего две квартиры – его и неугомонного соседа, поэтому искать помощи в лице других жильцов было бесполезно. Съезжать и искать себе новое пристанище – глупо и дороговато, поэтому оставалось либо ждать более подходящего момента, либо мучительно терпеть, пока тот окончательно не уймется. И он молча терпел до темных мешков под глазами, до нездоровой дрожи в руках, до нервной чесотки по всему телу, вызванных заработанным хроническим недосыпом. Дребезжащий смартфон оповещает своего хозяина о том, что уже 9:00 и пора вылезать из своей берлоги. Полуживая рука резко вырывается из-под кипы подушечек, словно из могилы, и беспорядочно тыкает пальцами по экрану Самсунга, надоедливо кричащего одни и те же слова: «Пора вставать, соня! Проснись и пой!» И Химчан по привычке отвечает ему голосом зомби: — Ага, «Рин-динь-дон», блин, спою тебе. Заткнув орущую зануду, рука безжизненно падает и свисает с края кровати. Ким начинает недовольно сопеть и пыхтеть в мягкую подушку, пуская на нее скопившиеся во рту слюни, и все-таки кое-как преодолевает навалившуюся лень. Выползает из своей колыбели с взъерошенными сальными волосами, кутаясь в теплое одеяло и шлепая к кухне, попутно переступает через валяющиеся обертки от вчерашних снеков, коробочки из закусочной с доставкой на дом и пустые баночки от энергетиков. Весь короткий путь он преодолевает с закрытыми глазами и нажимает на кнопку включения кофеварки, затем разворачивается и возвращается обратно к разложенному дивану, рядом с которым располагался заваленный всем, чем только можно, рабочий стол. Нащупав на его краешке округлые очки, он, наконец, приоткрывает глаза и напяливает их на нос, а затем небрежно проводит пальцами по сенсорной клавиатуре «спящего» ноутбука, широко зевая. Удостоверившись, что его «верный друг» жив и здоров, направляется в сторону туалета, как вдруг динамики небольших колонок оповещают его громким женским голосом: — Вирусная база данных успешно обновлена! — Аваст, твою мать! — Химчан буквально подскакивает на месте от неожиданности и ударяется лбом о дверной косяк. — Ну, что ты за женщина, ей богу, вечно пугаешь! Потирая ушибленное место, Ким сбрасывает с себя «мантию», принимает душ и умывается, чуточку приводя свой растрепанный вид в порядок, после чего накидывает на плечи халат и идет встречать очередное утро за компьютером с чашечкой горячего кофе и пакетиком сырных крекеров. Первым делом он, как и всегда, заходит на электронную почту и открывает папку с входящими сообщениями. Название одного из непрочитанных писем гласило: «Команда Gmail поздравляет Вас с днем всех влюбленных!» После него шла еще парочка подобных оповещений: «А Вы уже знаете, что подарить своей половинке?» и «День Святого Валентина в ТЦ «Глобус»: скидки до 50%!» Химчан нервно дергает правой бровью и молниеносно помечает все письма галочкой, отправляя их в корзину как спам и язвительно шипя вслух: — Распустили тут свои розовые сопли и думаете, что они всем так интересны? Плевать я хотел на ваш глупый праздник, высосанный из ничего. Да у него даже нормальной истории нет! Сплошные мифы и легенды. Днем Святого Блевантина лучше бы назвали, – он окончил великие возмущения протяжной отрыжкой и набил рот печеньем, открывая непрочитанные сообщения от главного редактора и приступая к работе. Четыре часа пролетели незаметно, в чем не было ничего необычного. После того как Ким отправил своему начальнику одно полностью разобранное произведение, над которым корпел целых три дня, он позвонил в ближайшую кафешку и сделал привычный заказ, состоящий из чаджанмена и бутылочки энергетического напитка. А дабы чуточку отвлечься от голодного ожидания, решил заняться небольшой уборкой, на которую вчера у него не хватило ни сил, ни желания. Через полчаса разносчик оповестил его о своем прибытии звонком дверь, поэтому парень прихватил с одной из полок бумажник и поприветствовал мимолетного гостя: — Добрый день. — Здравствуйте. С вас… — Я знаю сколько. Держи, — он сует мальчишке несколько купюр и берет пакетик, заглядывая внутрь и проверяя содержимое на всякий случай, и на этот раз его придирчивость все-таки не подвела и оказалась полезной: — Погодите-ка… Это не мой заказ. — Как не ваш? — удивился работничек на полставки, выдергивая из кармана бумажку с адресами и заказами, дабы свериться. — Чаджанмен и… — Здесь какой-то суп и сендвич, — протянул тот раскрытый пакет. — Ой, должно быть, я отдал его вашему соседу, потому что он тоже сделал у нас заказ. Прошу прощение за свою оплошность, пожалуйста, не жалуйтесь моему боссу! Я только сегодня начал работать!— выпалив извинения, юноша низко поклонился. — Да, ничего, с кем не бывает… — тяжело вздохнул темноволосый парень. — Я разберусь, беги, а то будут жаловаться на твое опоздание. — Большое спасибо! Я ваш должник! — улыбнулся разносчик и тут же испарился, оставляя клиента справляться со сложившейся ситуацией в одиночку. Ким стоял в полной нерешительности перед чужой дверью около двух минут, но, в конце концов, все же нажал на черную кнопочку, брезгливо морщась и тут же вытирая палец о штанину. Должного ответа на его действие не последовало. Химчан нахмурился и позвонил еще раз. И еще раз. И еще. В конечном итоге, его палец прилип к звонку, вжимая механизм внутрь. — Да в чем дело?! — послышался приглушенный бас, и дверь мигом распахнулась настежь, влепившись мимоходом прямиком в лицо трезвонящего соседа. Тот по инерции отшатнулся к стене, но, не поймав должного равновесия, грохнулся на свою филейную часть. Худощавый парень с ярко-красными волосами, стоявший в дверном проеме, удивленно вылупился на потревожившего его жильца, который неподвижно сидел на полу и некоторое время не поднимал головы. —Эй, ты в норме? — Енгук незадачливо наклонил голову вбок, подходя к нему на шаг ближе. Химчан словно опомнился и открыл мешковатые глаза, проводя дрожащими пальцами под носом и замечая на них сквозь разбитое стекло очков затуманенные отпечатки крови. Он совершенно не чувствовал боли, так как в нем вскипала настоящая ярость, способная крушить и ломать все на своем пути, лишь бы отомстить своему обидчику, который наверняка сделал это специально, а вовсе не из-за своей неряшливости. Уж в этом Ким ни капли не сомневался. Да кто вообще так открывает двери, зная, что перед ними стоит человек? — Нет, не в норме! — он быстро вскакивает на ноги, все еще держа тот самый злополучный пакет, и безжалостно швыряет его в этого засранца, который едва ли успевает закрыть лицо выставленными вперед руками. — На! Чтоб ты подавился! — выкрикивает Ким напоследок, вытирая рукавом стекающую по губам кровь, и озлобленно сверяет мутный силуэт полуслепым взглядом, перед тем как удалиться из коридора обратно в квартиру с громовым хлопком. То, что он не забрал у него свой паек, уже не имело никакого значения. Ему было наплевать. Первым делом он бежит в ванную и, как следует, осматривает свой нос, который, к счастью, не был сломан, а лишь отделался легким ушибом, чего, к сожалению, не скажешь об очках, которые теперь придется временно заменить проклятыми линзами. Проклятыми потому, что Химчан так и не научился за всю жизнь нормально ими пользоваться. Открыв один из маленьких ящичков под раковиной, достает миниатюрную коробочку и избавляется от непригодных более «телескопов», как их любит называть его мама, и упорно пытается присобачить «прозрачные очочки». Спустя несколько минут беспрерывных попыток, его вечно моргающие глаза краснеют и слезятся, но он упрямо добивается своего. Вновь обретая утраченную способность, Ким все же не поднимает пощипывающих век и опускается на пол, поджимая губы и чувствуя, как скопившиеся слезы выплескиваются наружу и стекают вниз по бледным щекам. — Чертовы линзы… Это все они… — твердил он самому себе, тихо всхлипывая и хлюпая носом. — Я не плачу, нет… Да я же мужик, в конце концов, блин, — Чан вновь наивно пытался уверить себя в обратном, хотя сердце все равно не обманешь. Дело было совсем не в линзах, а в его ужасном соседе, который был настолько груб с ним, что хотелось прорыдать и провыть из-за него весь день. Почему он не может относиться к нему более вежливо? Почему он не может быть хоть чуточку аккуратнее и не таким заносчивым? И почему сам Ким Химчан никак не может найти к нему свой подход? Возможно, он никогда не признается себе в этом, но такое пренебрежительное отношение Бана действительно сильно ранило его, ведь он, пожалуй, был единственным человеком, с которым он так часто виделся вживую. Пусть он и доводил его до белого каления и вымораживал одним своим косым взглядом, но все же именно после его крышесносного появления в пресной жизни молодого редактора частично исчезло то непроглядное и удушливое одиночество. Он бесил его, изводил и выматывал, но зато по-своему скрашивал однообразные будни. Незаметно для самого себя Чан успел привязаться к бестактному наглецу, поэтому в глубине души засела весомая обида за то, что тот совсем с ним не считался и не хотел идти на какой-либо компромисс. Это сильно било по низкой самооценке, которую Ким старательно скрывал за липовым высоким самомнением и эгоизмом. Такое упрямство, конечно, помогало ему в быту, однако не отменяло элементарной человеческой потребности – быть признанным кем-то как личность и как человек. После недолгого самобичевания, пустой желудок напомнил хозяину утробным урчанием, что тот все еще голоден, поэтому Химчану пришлось собрать себя в кучу, впихнуть в сопливые и кровоточащие ноздри ватные тампоны и пойти на кухню, чтобы наколдовать себе рамен быстрого приготовления. — Правильно, Ким Химчан, нечего тут расстраиваться… Не в первый раз ведь, — говорил он сам с собой, кипятя воду для нового обеда. — Подумаешь, ударился и не вернул свой пакет. Зато вернул чужой, — Ким тихонько хихикнул, вспомнив, как красиво швырнул его в лицо опешившего Бана, который и слова после не проронил. — Я все правильно сделал, — утвердительно кивнув самому себе, вытер под глазами остатки соленой влаги и вылил кипяток в круглую коробочку с супом, который чуть было не ошпарил ему пальцы, ибо внезапный звонок в дверь сообщил ему о том, что кто-то ждет его появления. — Да ты, видимо, смерти ищешь! Я убью тебя! — с этими словами он небрежно ставит электрочайник на подставку и решительным шагом направляется в прихожую. Провернув ключи в замке два раза, он распахивает дверь и орет на всю площадку: — Да что тебе от меня еще надо?! Отвали и не смей приближаться к моей квартире! Я на тебя в суд подам, чтоб ты знал! Енгук стоял напротив него в одних узких джинсах с голым верхом и держал в руке маленький пакетик из закусочной и еще коробочку с красным крестиком, в которой, по всей видимости, лежали предметы для оказания первой помощи. Он спокойно и меланхолично наблюдал за орущим и брызгающим слюной парнем, надувая небольшой пузырь из жвачки и хлопая его. Дождавшись, пока тот успокоится, чтобы перевести дыхание, он, наконец, заговорил: — Ты закончил? Я вхожу. — Ч-что? — едва ли не поперхнулся Ким, когда Бан прошел мимо него, уверенно переступая через порог и направляясь к кухне. — Эй! Ты ничего не попутал? Ты не у себя дома! — он прикрыл дверь и побежал за ним следом. — Я немножко иначе представлял себе это место, хотя… — нежданный гость обвел взглядом многочисленные книжные полки, разбросанные вдоль стен. — Наверное, я ошибался, — он поставил на кухонный столик принесенные вещи и уселся за него, словно действительно был здесь не в первый раз. — Проваливай, давай! — негодующе воскликнул Ким, гневно пыхтя и сжимая трясущиеся пальцы в кулаки. Он и не думал обращать внимания на его странные замечания. — Ты лучше присядь, — Бан благодушно махнул рукой на соседний стул и достал из коробочки какие-то тюбики. — Успеешь еще обозвать и в суд подать. — Пф, — капризно фыркнул собеседник, скрестив руки на груди, после чего все-таки заметил принесенную еду, и только она заставила его сесть за один стол с ненавистным ему человеком, который все также не менялся в лице. — Я понятия не имел, что ты тоже заказываешь хавчик на дом там же, где и я. И тут нет моей вины, знаешь ли. Оно, наверное, остыло, но можно ведь подогреть. Я ничего не трогал, — Гук разложил все необходимое и глянул на надутого Чана, который все еще пересиливал себя и не притрагивался к запакованной лапше. — Знаешь, почему ты так бесишься? — он взял его за подбородок и насильно развернул его лицо к себе. — Не трогай меня, — враждебно прошипел тот, но все же от чего-то не откинул его руки. — Потому что ты меня бесишь. — Нет, не поэтому, — красноволосый парень вытащил из его ноздрей грязную вату и начал промывать нос смоченным в антисептике бинтом, словно они вовсе не были чужими друг другу людьми, а, наоборот, закадычными друзьями. — Ты бесишься потому, что у тебя недотрах. — Что?! — снова завелся тот, порываясь вскочить с места, но сильные руки припечатали его пятую точку обратно. — А еще сегодня День Святого Валентина, и ты торчишь тут совсем один. Я ведь прав? — проницательный гость аккуратно обработал его нос, практически не касаясь его кожи пальцами, а затем нанес заживляющую мазь ватными палочками. — Не правда… — упрямо пробубнил хозяин квартиры, опуская взгляд ниже и натыкаясь на подтянутый и подкаченный торс и грудь Енгука, отчего в горле аж пересохло, и щеки предательски залились девчачьим румянцем, но он все же изучающе отсканировал его полуголое тело неприлично пристальным взором. — И еще ты эгоистичная скотина, знаешь ли, — заключил тот, заканчивая играть в «доктора и пациента» и убирая от него жилистые руки. — Это еще почему?! Разве я постоянно мешаю тебе спать и работать? — очнулся обомлевший Ким. — Разве я долблюсь тебе в стену? Разве я врубаю музыку на полную громкость? Разве я вожу домой всяких шлюх? — А ты не задумывался над тем, что все это может быть связано именно с тобой? — спросил Бан низким голосом и наконец-то поймал его взгляд, уставившись на него жутко пропитывающими насквозь выразительными глазами и все также надувая жвачные шарики и хлопая их. — С чего бы это?.. — неожиданно стушевался Чан, чувствуя себя неуютно в плену его зорких темно-миндальных очей. — Скажи честно, ты реально меня не помнишь? — Гук выжидающе прищурился, подперев рукой подбородок. — О чем это ты? — озадаченно захлопал ресницами тот, теряясь в догадках. — Вот мудак, ей богу. Эх, — металлист незадачливо почесал голову, взъерошив пересушенные волосы на затылке и удрученно вздыхая. — И имени тоже не вспомнил. Видно, ты его и не знал вовсе. Ладно, — он выплюнул ментоловую резинку, завернул ее в использованную вату, глубоко вдохнул и начал изъясняться: — В последний раз мы виделись с тобой в школе после выпускной церемонии. Может, хотя бы про спортзал вспомнишь? Согласен, что там особо и вспоминать нечего, так как секс, мягко говоря, фиговый был, но ты мне, блядь, нравился. Знаешь, как я был счастлив после этого? А ты потом смылся! Я даже номера твоего так и не узнал, не говоря уж и про все остальное. И друзей у тебя не было, через которых справки навести. Прикинь, как я себя чувствовал? Честно говоря, отвратно. А потом проходят годы, все уже забывается, я создаю свою группу, съезжаю от родоков, делаю ремонт, и тут ты такой нарисовываешься на пороге, возмущаясь из-за шума. Я тебя сразу же узнал. Судьба, думаешь? Я так не подумал сначала. Первым делом мне хотелось тебя придушить, правда. Но потом решил поступить иначе. Знаю, вел себя как ребенок и все такое, но ты тоже, блядь, не ангелочек, знаешь ли. Допустим, включал я музыку, врубал порнуху и так далее… — он деловито кашлянул, чтобы скрыть в своем голосе нотку откровенной неловкости. — Ни черта не помогло. Чем больше тебя донимал, тем самому хреновей становилось. Ты такой, мать твою, слабенький и беззащитный, что аж тошнит. И вот сейчас я уже понимаю, что это, придурок, действительно судьба, и как же оно бесит, — Енгук замолкает, неслышно чертыхаясь от того, что все-таки пришлось раскрыть перед ним все карты и пролить свет на состоявшееся недоразумение. Может быть, это уже ничего не изменит, но, по крайней мере, он во всем сознался. Пусть он и пытался оправдать свои гнусные поступки, прикрываясь глупой обидой и разочарованием, но зато был честен перед человеком, который его раздражал всем своим существом, но и привлекал ничуть не меньше. Пожалуй, это был единственный случай в его жизни, когда в нем вызывали столь противоречивые и необычные чувства, что делало их такими сумбурными и необъяснимыми. Глаза Кима полезли на лоб от услышанного. Нет, он и представить себе не мог, что его сосед, на самом деле, его давний знакомый. Если бы он только не был столь озабочен своими проблемами и любовью к мирной тишине, то, возможно, всей этой глупости и не произошло бы. Оказывается, что он был далеко не единственной несчастной жертвой сложившихся обстоятельств. Если он страдал из-за этого парня каких-то пару месяцев, то Енгук не находил себе места гораздо дольше, причем, что сам Химчан вовсе об этом не знал. Выходит, что именно он был тем нестерпимым идиотом, у которого не было ни глаз, ни ушей. Почему он тогда посчитал, что Бан перепихнулся с ним лишь из бессердечной прихоти? Наверное, ему было сложно представить себя с кем-либо, поэтому и сбежал от него как последний трус, полагая, что они вряд ли еще когда-либо решат встретиться. Пожалуй, именно тогда все и началось. Именно тогда он и начал думать лишь о себе. И как же так получилось, что им удалось встретиться снова? Неужели, это и вправду судьба? Ким пребывал в затянувшемся ступоре, от которого даже язык не поворачивался, чтобы выдать хоть что-либо внятное, способное описать его ошеломление. Поэтому металлист слегка занервничал от полного игнорирования и нулевой реакции собеседника. — Что? Сказать ничего? Да? — сердито пробасил он, поднимаясь со стула и наклоняясь к одеревенелому парню, заглядывая в расширенные от изумления глаза. — Как же ты меня бесишь, — Бан с остервенением берет его обомлевшее лицо ладонями за щеки и нагло вцепляется в приоткрытые и чуть сухие губы, нещадно сминая и кусая их до яркой красноты. Химчан жмурится, Химчан негромко мычит, Химчан хлопает его по обнаженным предплечьям, но не отстраняется. Ему хочется сопротивляться, хочется ударить, хочется выругаться и опять убежать, но он просто не может. Потому что понимает, что от судьбы не скроешься. И теперь он был полностью уверен в том, что прятаться и противостоять ей – самое бесполезное занятие, которое только можно себе придумать. Ему вновь хочется рыдать как маленькому ребенку и сослаться на поганые линзы, которые, по всей видимости, изобрел сам Дьявол, но он упорно сдерживается. Потому что догадывается, что пора перестать лгать самому себе и выставлять себя тем, кем он на самом деле не является. Спустя пару минут, его руки слабнут и опускаются, мышцы лица расслабляются и перестают корчить недовольные рожицы, а губы робко отвечают на дерзкий и настойчивый поцелуй. Спустя десять минут, он уже лежит под разгоряченным телом Енгука, вжимаемый в не застеленную постель и увязая в многочисленных подушках. Спустя еще пять минут, они оба остаются без одежды и придаются необузданной страсти, путаясь в сетях ненасытного желания, и с трепетным интересом изучая друг друга. Прошло несколько лет с тех пор, как они впервые коснулись друга; с тех пор, как вкусили аромат грязной похоти, окутывающей разум непроглядной дымкой. Многое изменилось. Они изменились. Их вселенная разделилась на два противоположных измерения, в котором оба существовали порознь, но необъяснимое влечение свело их столь разные миры и вновь соединило воедино. От каждого соприкосновения обоим становится до дурноты жарко. От каждой неумелой ласки становится до жути страшно. От каждого стона и вздоха становится ужасно стыдно. Но остановить то, чего всем своим существом вожделели их сердца, было невозможно и необратимо. Поддавшись безумному наваждению, их мокрые тела возбужденно извиваются, выгибаются, трутся друг о друга и сливаются, заполняя все окружающее их пространство вокруг лишь собой. Прогретый воздух насыщается свежими испаринами, а самая тихая квартира многоэтажки пропитывается новыми живыми звуками. Химчан обводит кончиками пальцев четкие очертания его татуировки на груди, Химчан болезненно вскрикивает, Химчан кусает его истерзанные губы, Химчан дико царапает его угловатые плечи, Химчан лихорадочно задыхается и захлебывается в горьком изнеможении, когда Енгук вгоняет его в потрясающую все сознание негу, растекающуюся под кожей горячими волнами наслаждения. И Химчан утопает вместе с ним в бескрайне необычайном оргазме, после которого не хочется открывать глаза, не хочется говорить, не хочется шевелиться, не хочется абсолютно ничего, кроме одного – лишь только крепче обнять этого негодяя и никуда не отпускать. Оставить рядом с собой. Чтобы просто был. Всегда.***Ближе к полуночи***
— Напомни мне еще раз, как это я умудрился оказаться уже в твоей кровати? — как-то невзначай промямлил Ким, уминая за щеки сладкий попкорн полулежа с соседом в ожидании премьеры какого-то боевика на ТВ. — Бесишь меня, — скупо ляпнул он напоследок. — У тебя телека нет, — меланхолично ответил Бан, беспрерывно листая каналы с каменным лицом и бессвязно добавляя: — Ты тоже меня бесишь. — Да, точно, нет, — не пойми, зачем подтвердил тот, пропуская остальную часть слов парня мимо ушей и уже залипая перед экраном, когда Гук решил остановиться на новостях, где транслировались последние события. Хорошенькая журналистка вела репортаж с одной из площадей, где сегодня собралась сеульская молодежь и провела веселый фестиваль в честь Дня Всех Влюбленных, исполняя какие-то незамысловатые песни и танцы на сцене и раздавая шарики с прочими бесплатными и ненужными презентами. Чан иронично повел бровью и без тени сомнения заявил: — Тупой праздник. — И не говори, — на лице Енгука промелькнула легкая ухмылка. Он взял бурчащего парня за руку, переплетая их пальцы в плотный замок и нежно целуя его тыльную сторону ладони, чем вызвал сдержанную смущенную улыбку на лице Химчана, которая впредь будет проявляться гораздо чаще и озарять своим очарованием не такого уж и плохого соседа.Конец