Ты опускаешь главу на грудь

В келье сквозняк не дает заснуть. Висельник в окна затылком бьется. Ты опускаешь главу на грудь, и тебе снятся огонь и солнце, снятся пустых тишина светлиц, золотом убранные палаты, верное войско стрелецких лиц, что животы положить бы рады только за речи одни твои. Лишь за тебя они будут биться, только вот… Братья должны царить. Русью негоже владеть девице. Брат подрастет и покинет клеть, чтобы свои покорять просторы, ну, а тебе? Все у окна сидеть, женскую лишь проклиная долю. А ведь так хочется бросить ткань, встать и без сорому молвить слово, ведь такой жизни тоскливой дань вечности миловать не готова. Ты же ведь помнишь, как власть взяла, как, замирая, дрожало сердце? Пусть на престол не имеешь прав, только в покоях не отсидеться. Кровь ты прольешь своего врага, власть на руках расцветает Шапкой. Словно по вороту жемчуга, все злодеянья проходят гладко. Бьют все дворяне тебе челом, пусть ты не-регент-и-не-царевна, правишь за братьев – а страх потом, вечно спокойна и незаметна. Князь, без которого не дышать, входит, и ты раскрываешь двери – солнце твое и твоя душа, только ему безгранично веришь. Он уезжает в далекий путь, да возвращается быстрой птицей. Он поцелуями кроет грудь и повторяет: «Моя царица…» Песнью за песней бегут лета, и тебе чудится привкус тлена, мертвому соколу не взлетать, а задыхаться в холодных стенах. В комнатах царских больших палат пахнет осенней землей с травою, словно Господь обращает взгляд на совершенное все дурное. Страшные вести шлют от послов, шепчутся люди: «Вот завтра, завтра…» Мечешься ведьмой меж их рядов, воешь волчицей: «Молчать! Неправда!» Но, невзирая на злой наказ, слуги все чаще уходят ночью. Сколько же в сердце твоем проказ, коли ты трон отдавать не хочешь? Знаешь же, знаешь, что рядом брат, он ни минуты одной не дремлет. Верных бояр все редеет ряд, стали чужими родные земли. Лето твое уж давно прошло, осень встречают иные лица… Висельник бьется главой в стекло, будто твердя все: «Моя царица».