"Кто третий лишний?"

«If anyone asks, I'll tell them we've both just moved on. When people all stare, I'll pretend that I don't hear them talk…» *

Третий – лишний. Слыхали выражение когда-нибудь? Правда, оно незамысловатое и простое? Настолько, что задумываться, пытаясь извлечь из него затаенный смысл и тихую мучительную боль сперва кажется даже глупым. Ведь их нет. Нет! А нет ли на самом деле?.. Один вопрос – тысячи сомнений, алым цветом раскрашивающих каждую лунную ночь, каждый встреченный рассвет. Стрелки неторопливо отсчитывают минуты. Тик-так. Тик-так. Приносят другие ответы. А игривый прохладный ветерок, без спроса врывающийся в распахнутое окно, развевающий нежный шелк завес и дарующий свежее легкое дыхание, похищает их. И вновь настигают сомнения. Нет, всё не так. Нет, так. Снова не так! И наконец – окончательный раскол волны фантазии о скалу реальности. И болезненное до мерзкой дрожи осознание – всё не иллюзия, не чья-то глупая шутка. Наверняка поговорку придумал тот, кто был третьим лишним. Знал, о чем твердит. Но другие не понимали. Подхватили понравившуюся фразу, попробовали на язык. Оказалась вкусной. Вот и пошло: третий лишний, третий лишний… присказка на устах. А что на самом деле знают эти напыщенные индюки про то, какого оставаться лишним?.. Я устала от философских рассуждений. Правда устала. Это поле Билана, в конце концов. Мне же хочется одного - достать чистый блокнотный листок. И переписать всё. Или, быть может, перерисовать. Провести жирный акварельный штрих по поверхности в бледную клеточку. Перечеркнуть настоящее. Раскрасить нецветное прошлое. Оживить его в воспоминаниях. Нарисовать наш с Димой мир до того, как появилась Она. А когда Она появилась? Расскажите мне! Хоть кто-нибудь, расскажите! Объясните, помашите, укажите! Я не заметила, я потерялась, я пропала в утреннем густом тумане, застилающем глаза. Но никто не спешит на помощь. Остается только гадать. Раскладывать карты. Или в кофейную гущу смотреть. Смиряясь с неизбежным – Она просто пришла. И осталась в нашей жизни. И никуда от неё не деться. Не сбежать. Не спрятаться. Для мужчин Она как далекая звезда, недосягаемая, завораживающая и чудесная, оказавшаяся на нашей бренной Земле по ошибке. По приятной для столь многих ошибке. Эффектная. Идеальная во всем, за что бы не взялась. Всегда всюду лучшая, первая. И красавица. Полная противоположность мне. Эти бездонные карие глаза, сводящие противоположный пол с ума, эти шелковистые черные волосы в сапфировых переливах, стоит на них упасть лишь паре лучей света, смуглая кожа, гибкий стройный стан, изящный силуэт, яркий маникюр… Конечно, подобные Ей умеют нравиться окружающим. Впрочем, вряд ли в случае с Димой потребовались особые усилия. Он с давних пор падок на симпатичных ухоженных брюнеток. Вот и на сей раз не прошел мимо с равнодушным взором. Ещё бы! Вряд ли я в своих вечных растянутых рубашках, джинсах и кроссовках, в которых так удобно носиться по павильону, отдавая множество команд подопечным, с постоянными синяками под глазами от недосыпа, могла серьезно конкурировать с Ней, истинной дамой в женственных платьях, на каблуках, с разумным макияжем. Где уж с таким съемочным графиком быть хорошенькой, чувствовать себя принцессой. Наставнице масштабного проекта подобной роскоши не позволено. А Ей, одной из помощниц режиссера… почему нет? От скорбных размышлений нередко на брега сердца приливом подступают неимоверно горькие, противные струи обиды. Словно сделала глоток плохо сваренного кофе. Разве я хуже? Просто другая. Да, я не умею, как Она, аристократично смеяться лишь уголками губ, при этом их не разжимая, сдержанно и деликатно. Смех льется из меня вибрациями любимых мелодий, сплетаясь в косы с высокими нотками, рассыпается по всей округе как снегопад, как теплый осенний дождик, неудержимо сметает все преграды как ураган, заражает собой окружающих, словно простудой. Но ведь очень милой простудой, не так ли? Да, мне не дано поддерживать светскую беседу, набитую глупыми сплетнями по поводу того, как ужасно Лера Кудрявцева выглядит в новом розовом платье и догадками, женится Лазарев на своей новой пассии или же бросит её на следующей неделе. Я непрерывно болтаю о другом. О музыке, о книгах. Расспрашиваю друзей о фильмах, которые ещё не успела посмотреть, но так желаю. Активно расспрашиваю, весело. И кажусь многочисленным напыщенным тетушкам Билана неимоверно скучной со всем этим «барахлом». Конечно, вслух они ничего не произносят. Якобы слишком отменно воспитаны для такой вольности. Но взгляды и жесты порой красноречивее любых обращений. Большего не нужно, чтобы понять, кто я для них как самостоятельная единица. И кто я для них рядом с великолепной Ею. Всего-навсего маленькая самоуверенная выскочка из Сибири, прикатившая в столицу, только бы увести у очередной московской умницы богатого жениха. Глупая и ленивая девица. То, что я всю жизнь в искусстве, а красные дипломы самых разных учебных заведений пылятся на полках родного дома в Новосибирске, в деревянных рамочках, составляющие предмет столь пылкой гордости когда-то - мелочи. Неважные мелочи. Всё равно – балом правит Она, девушка столичная. Вроде как образованная и культурная. Подходящая во всех смыслах партия для любимого племянника. И почему-то никого, совсем никого не волнует неоспоримый факт. Она же просто кукла. Бездушная. Почти неживая. Да, красивая. Очень красивая. Но словно из фарфора слепленная. Ненастоящая. Разве Димке нужна такая? Да что он в Ней вообще нашел?! Говорила, Она кукла? Простите, ошиблась. Жаба Она зеленая. Которой явно не хватает поцелуя прекрасного принца. Дабы хоть капельку добрее и смышленее стать. Только знаете… Пусть прекрасного принца разыскивает себе в другом месте. А Билан – только мой. И отдавать его другой я не намерена ни за какие коврижки. И пускай его тетушки сами женятся на Ней, если так души не чают в своей драгоценной! Какие у Нее-то права на него? Это я была рядом с Димой все последние годы, пока шел «Голос». Это я спасала его ребят от изгнания, это я подбрасывала ему свежие творческие идеи, это я отпаивала его чаем по вечерам и потчевала сытными ужинами. Может быть, не так и много. Но хоть что-то. Да, я не Мисс Вселенная. И не умею, просыпаясь, изящно потягиваться на подушках, как леди, после чего, красивым жестом отбрасывая воздушные одеяла, неспешно подходить к окну, аккуратно раздергивая занавески. Я вскакиваю с постели бельчонком, заставляя покрывала взлетать едва ли не до хрустальных люстр, после чего шлепаю босыми ногами по ледяному паркету, не удосужившись накинуть на ступни тапочки. Ведь так не люблю упускать хоть одну капельку жизни! Да, я не научилась за двадцать восемь лет приоткрывать тяжелые шторы так, чтобы пропускать в комнату лишь узенькую полосочку золотого света. Наоборот, раздергиваю их на полную катушку – только бы осветить всю свою обитель. Не люблю тотчас отскакивать от стекла, словно стремясь укрыться от чужих взглядов. Напротив, усаживаюсь на широкий подоконник, купаясь в теплых солнечных лучах, жмурясь от удовольствия, словно маленькая белая кошечка, без устали любуясь открывающимся пейзажем и не уставая приветливо махать проходящим за прозрачным стеклом знакомым, спешащим по делам. Да, я не умею грациозно и не торопясь спускаться по лестнице к завтраку, величественно держа спину. Красиво усаживаться на высокий стул, тоненьким слоем намазывать джем на ломтик хлеба и откусывать от него крошечные кусочки зубками-жемчужинками. Если на то пошло, я вообще не люблю завтракать за столом. Мое вечное кушанье – мандаринки. Непременно хватаю их с собой к окну, к распахнутым вратам на свежий воздух. Впиваюсь в мякоть, с наслаждением высасывая из неё все соки и морщась от кислого привкуса. Что, не представляю собой прекрасного зрелища? Зато мне так вкусно! Да, я не в силах спокойно, сосредоточенно и размеренно переживать утренние сборы, как Она, не произнося вслух ни единого слова. Всегда в бегах, всегда запыхавшись, громогласно ругаюсь по поводу куда-то внезапно затерявшихся ключей от квартиры с периодичностью каждые две минуты. Но кому какое дело? Главное – я прибываю к месту съемок вовремя! Всегда! Ну ладно, почти всегда. Ну ладно, иногда опаздываю. Даже не так редко, как хотелось бы. Но что поделаешь, если не родилась, подобно Ей, под счастливой звездой, освещающей путь и, шутливо подмигивая, указывающей, как избежать надоедливых московских пробок? Это просто перст Божий. И да, я не умею так невозмутимо, как Она, работать с людьми. Слишком эмоциональна и порывиста. Жестикулирую, как ветряная мельница. Того и гляди, сшибу кого-нибудь, просто не заметив в очередной вспышке горя или радости. Но, по крайней мере, моя команда ещё не сбежала, не унеслась на алых парусах. Значит, всё не так уж и плохо. Даром, что порой Она глядит на меня столь недоуменно, поднимая черные брови, когда я даю указания ребятам по поводу их пения, и задает скептические вопросы, вроде: «И как тебя только прогнали ещё отсюда, за 3 сезона? Ты ведь совершенно не умеешь общаться с людьми!» - Я здесь не общаюсь, а командую. Я наставница. А для общения с людьми мы специально завели тебя! – остается нервно огрызнуться, подчеркивая – новенькая здесь Она. Нечего навязывать какие-то личные правила почтенным «старичкам», всё своё существо положивших на проект. И, дабы не сорваться, скорехенько удалиться с площадки. Надеясь, что Господь будет ко мне милосерден, и я смогу и от Мисс Совершенства скрыться, и на Него ненароком не наткнуться. Ох, хорошо бы все оставили в покое. Хоть на час. Хоть на два. Но нет. Сама, впрочем, виновата. Разве кто-то заставлял после того, как в нашей с Димкой судьбе потопталась Она, втащить в треугольник кого-то четвертого и превратить неприятность в целый квадрат? «Я никого и приводила!» - вечно возражает внутренний упрямый голос. «Нет, дорогая, привела!» - сдвинув брови, угрюмо сообщаю ему я, после чего, сдувая со лба светлую прядь, выпавшую из прически и закрывшую глаза, тяжело вздыхаю. И мысленно корю Билана, раз за разом. Нет, это не я – это он виноват в появлении четвёртого! Не кинься Дима в Её объятия, я бы никогда, никогда не сблизилась с Ним. Он остался бы просто далеким знакомым. А так… наблюдать за милованиями моего принца с его якобы суженой, не предпринимая ровным счетом ничего, в диком одиночестве, не доставало сил. И далекий знакомый стал чем-то большим. Для окружающих точно. Пелагею Ханову недаром уже почти снова выдали замуж. И коллеги, и подопечные. Прессу упоминать вовсе излишне. Хором, на удивление единодушно, твердят – какие мы замечательные, восхитительные, как мы отменно смотримся вместе! Как надоели… Настолько же сильно, как официальный жених, на деле женихом практически не являющийся, но следующий по пятам, как верный пес. Единственный способ постараться сбросить накопившееся напряжение и заодно уйти от Него с глупыми преследованиями - заглянуть в гримерную Александра Борисовича. Единственный уголок, где меня по-прежнему ждут с распростертыми объятиями в любую минуту для и ночи, без стука, без предупреждений. Просто ждут. Комната Димы с некоторых пор перестала манить свечением голубоватых ламп, таких холодных. Ведь Кукла всегда бродила где-то поблизости. А вот рядом с обиталищем Градского не объявлялась. Наверное, чувствовала – он Её не особенно жалует. И я этим пользовалась. Опрометью неслась к мэтру всея проекта, когда чувствовала – ещё немного, и разрыдаюсь. И он всегда встречал меня с теплотой. Позволял молча затаиваться, клубочком свернувшись в любимом кресле наедине с тяжелыми мыслями, если то было нужно. Но обычно старался развлечь. Рассказывал забавные истории из своего богатого случаями и происшествиями прошлого. Спрашивал совета, если хотел разыскать подходящие композиции в современной музыке для выступлений команды, полностью полагаясь на мой вкус и осведомленность. А ещё подкармливал обожаемыми мандаринками. Специально для меня неизменно их держал в плетеной корзинке под рабочим столом. Успокаивал, милостиво разрешая заедать горести. Делал всё то, что некогда делал Билан для меня. И что теперь, верно, делает для Неё прекрасной. Почему жизнь сложилась так?! Порой я начинала рассуждать на данную тему. И изредка заключала – наверное, просто несправедлива к Кукле. Ревную. Ведь человек, которого считала своим, предпочел Её. Ведь всеобщее внимание теперь сосредоточено на Ней, новом огоньке «Голоса», а не на мне, некогда единственной звезде женского пола, считавшейся признанным солнышком, бриллиантом не только судейской бригады, но и проекта целиком. Должна же Она хоть чем-то быть замечательна. Кроме идеализма. Иначе б Дима, отменно разбирающийся в людях, Её бы не заметил. Не зря же он, в конце концов, посвящает именно этой девушке все недолгие перерывы, не отходит от Неё ни на шаг. Они вместе каждую минуту. Постоянно переглядываются, шепчутся, обмениваются улыбками. Совсем как мы с ним раньше. Он приносит Ей кофе. И Боже, как же часто мне хочется ненароком пройти мимо и перевернуть пластиковый стаканчик прямо на Её белоснежные платья, оттеняющие красоту темных волос и глаз! Ведь это мои стаканчики кофе. МОИ, понимаете?! Дима всегда раньше посвящал свои заботы только мне… Нет, поразмыслив минуту, понимаю – это не я несправедлива. Это мир сходит с ума. Наверное. И, дабы найти поддержку собственным призрачным теориям, непременно забрасываю вопросами Александра Борисовича. - Она ведь хорошая, правда? – с мольбой интересуюсь я, сама не ведая, какие фразы желаю услышать в ответ. То ли подтверждение, что поможет смириться, осознавая – Билан встретил неплохую девушку. То ли опровержение, снова посылающее в нокаут непонимания – почему же?.. Но мэтр вечно отзывается одинаково. С неизменным фырканьем и скорченной миной. - Не мели чепухи, Поль! В чем Она хорошая-то? - Ну а чего тогда Её все вокруг так любят? - не сдерживаю горького всхлипа я. - Не все, не преувеличивай. Лично я люблю только тебя, золотце. Никогда не переносил этих якобы «леди»… Расфуренные курочки, тоже мне! - и так по кругу, постоянно. Градский напоминает о личных привязанностях, не скупясь на подмигивания и улыбки, невольно заставляя улыбаться в ответ. Пусть и сквозь слёзы. Но непременно портит малину следующим серьезным замечанием, которое произносит, хмурясь. – Правда, твой новый приятель мне тоже не нравится, учти! Какой-то Он слишком джентльмен… - Бывают слишком джентльмены? Ну а даже если бывают – разве это плохо? Разве настоящие мужчины не должны быть именно такими? Слишком джентльменами? - Может, и не плохо… - неохотно соглашается он. – Может, и должны… Но объясни – чем этот твой слишком джентльмен лучше просто джентльмена Димки, а? - Он не лучше… - тяжело выдыхаю я. С губ так и рвется: «Лучше нет». Но вслух говорю другое. – Он просто тень… - да, именно она. Унылая тень, подобие Билана, которой я так стараюсь заменить оригинал, коль уж дотянуться до него больше не в моей власти. - Ну так вот и Она для Димы – просто тень, так и знай! - Думаете? - А чего тут думать? Ох, молодежь, всему вас учить нужно, всё втолковывать! Мы тут скоро с Леонидом Николаевичем поседеем… - о, да. Верю. Охотно верю. Александр Борисович со мной тут столько сеансов психотерапии провел, что немудрено. И да, Агутин, наверное, с Димой не меньше. Это нетрудно – заметить, как Билан постоянно трется около гримерной ещё одного нашего соратника. Иногда даже хотелось воспользоваться этим. Нагнать его, коснуться руки. Остановить. Вызвать на разговор, необходимый, как живительный глоток воды в пустыне, уже столь давно. Но… сдерживаюсь. Вернее, странное чувство внутри сдерживает. И я прохожу мимо, чувствуя, как в груди томительно ещё сильнее разгорается костер ненависти к Ней. Ведь именно она каменная стена между мной и Димой. И мы с ним снова разлетаемся по разным сторонам коридора. В последнее время нас подобным образом жизнь разводила во всем. До того самого дня…

***

«If anyone asks, I'll tell them we just grew apart. What do I care, If they believe me or not…»

Третий – лишний. Слышали выражение когда-нибудь? Правда, оно не кажется злорадным на первый взгляд? Просто милая и безобидная фразочка. Вытянуть из неё мудрый судьбоносный подтекст невозможно. Ведь его просто нет. А нет ли на самом деле?.. Один вопрос – тысячи сомнений, дерзко врывающихся в твою реальность, начинающих грызть по ночам, вынуждая нервно ворочаться, сбрасывать одеяло, бить кровать ногами, пытаясь хоть как-то приглушить подкатывающую боль. И рассыпаться, рассыпаться на осколки, тонуть в сомнениях, окунаться в них, как в омут. Нет, всё не так. Нет, так. Снова не так! И наконец – окончательный конец фантастических полетов по космосу. И трагичное до сжимания сердца в тугой кулачок понимание – всё происходящее вовсе не минутный кошмар, не чья-то глупая шутка. Наверняка поговорку придумал тот, кто был третьим лишним. Знал, о чем твердит. Но другие не понимали. Взять хоть меня. Никогда ранее не помышлял, что она правдива. Обычно уютно чувствовал себя в любых компаниях, даже в окружении исключительно влюбленных парочек. Вовсе не ощущал себя брошенным, незамеченным, пресловутым лишним. Но как только ощутил… Так и взыграла, словно по известным нотам с раннего детства, злость на тех, кто вечно ходит с умным наставительным видом, и повторяет афоризм, подобно непреложной аксиоме. Что эти идиоты ведают о том, какого оставаться не у дел?.. Я устал от переживаний. Честно, устал. В конце концов, поле Пелагеи – максимально эмоционально подходить к любой проблеме. Мне же хочется одного - лечь и заснуть. Крепко-крепко. Не подремать, а погрузиться в глубокую негу, как в сладостную реку, чтобы берега стали моими пуховыми подушками, а волны – одеялами и простынями, на карамельных потоках уносящих в прошлое. И очнуться там. До того, как в нашем с Полей мире объявился Он. Вот только когда Он объявился? Это такой, такой хороший вопрос. Я не знаю ответа. И знать не хочу, если откровенно. Не надобно махать руками, громко кричать, пытаться объяснить происходящее, спасибо. Лучше швырните Его в том направлении, откуда Он, злосчастный, притопал. Большего не нужно. Никто не желает помочь, оказать дружескую услугу? Нет? Что ж… Остается смириться с тем, что есть. Он здесь. И менять реальность, подобно цветным стеклам в калейдоскопе, мне не под силу. Для женщин Он настоящий магнит. Идеальный во всём. Слишком привлекательный. Слишком умный. Слишком богатый. Слишком… слишком. И отчего-то во всём противоположный мне. Или приступ паранойи? Иногда кажется – последнее. Я себя накручиваю. Понапрасну. Но сами посудите. Худощавое сложение, аристократичная бледность, светлые волосы, в которых играет солнце, ясные голубые глаза. Дамы непременно различают в них небо, океан, васильки – какой только романтичный хлам не отыщут, лишь дайте волю. Дешевая бульварная книжка наяву, прости Господи. Только вот Поле нравятся голубоглазые блондины. Веский повод для беспокойства? Уже можно начинать трезвонить в набат? Всё, как заказывала. Настоящий принц на белом коне. Получите-распишитесь. Такому даже не нужно стараться, дабы очаровать девушку – очарует без особых усилий. Конечно, не мне тягаться с Ним, крутым бизнесменом, обладающим и свободным временем, и постоянной работой, не связанной с переменчивым успехом и непостоянной легкомысленной музой вдохновения. Носиться по съемочному павильону с высунутым языком, о сне помышляя, как о чуде из чудес и высшей форме блаженства – нехитрый удел, пусть и нелегкий. Да и вечные джинсы, кроссовки, кепки вряд ли сравнятся с элегантными костюмами по десятку тысяч долларов за штуку. А всё же, когда я заново начинал проматывать, многократно прокручивать пленку пролетевших, как бабочки, дней, в голове, на душе становилось так мерзко, словно искупался в грязевой луже. Разве я хуже? Просто другой. Да, я не умею так спокойно улыбаться, как Он – величественно, воспитанно, культурно, держа себя в руках. Если уж хохочу, так хохочу. Так, что смех раздирает легкие, вырывается выпущенным воздухом из надувного шара. Никаких полутонов. Все эмоции и чувства наизнанку. Скажете, некрасиво? Зато искренне. По-настоящему. Да, мне не дано вести беседы, подобно Ему – осторожно, тактично, с тонким юмором, словно заморский дипломат. А вот бесцеремонно влезать в них и пускать по ветру – то бишь, наперекосяк – всегда пожалуйста! Вместо того, чтобы трещать о скучных делах бизнеса, о разборках в высшем свете, строить безосновательные предположения, кто таки станет мужем новой поп-дивы, без устали треплюсь о музыке. О кинематографе. И бабушки Поли с завидным постоянством награждают меня недоуменными взглядами. Вслух не высказывают недовольства – люди былой закалки всё же. Но плотно сомкнутые губы и неодобрение в жестах красноречивее пламенных речей. Разумеется, им куда боле по вкусу Он, такой вежливый, изысканный и прекрасный. Кто я рядом с Ним? Какой-то там певец-голодранец, прыгающий по сцене, изредка мелькающий в ящике. А раз мелькающий в ящике – значит, ничего хорошего от него не жди. В мире звезд ведь всё куплено, всё продажно. Не пара вовсе их драгоценной внучке. Глупый, неотесанный, распущенный. И все мои победы, вся моя жизнь в сосуде музыки– ровно в том же, в каком давным-давно заперла себя Пелагея– им неинтересна. Критики рядом с великолепным Им я не выдерживаю по любым статьям и параметрам. И почему-то никого, совсем никого вовсе не волнует безусловный факт. Он ведь камень. Бесчувственный. Безразличный к окружающим. Да, спокойный и надежный. Даже слишком. Но холодный. Статуя. Разве моей проказнице и шалунье нужен такой? Что она вообще в Нем отыскала? Говорил, Он камень? Простите, ошибся. Скорее чудовище какое-то, надеющееся пленить красавицу. Заманить в сказочные таинственные замки, соблазнительно маячащие блеском, роскошью и богатством. Только знаете… Пусть ищет себе красавицу в другом месте. Много их, разных, по свету бродит. На всех достанет. Но Поля – моя. И я её никому, никому не отдам. А милые бабушки пускай сами за этого благоверного замуж выходят, если настолько голову потеряли. В конце концов, какие у Него права на неё? Это я успокаивал Пелагею после прямых эфиров «Голоса», осушал слезы, льющиеся водопадами, когда приходилось волей-неволей расставаться с обожаемыми подопечными. Это я смешил её, увозил на прогулки за город, организовывал пикники и прочие мероприятия, лишь бы подарить шанс отдохнуть от рабочей суеты. Может быть, не так и много. Но хоть что-то. Да, я не принц, не предел мечтаний. Не умею вкусно готовить, круглыми сутками простаивая у плиты, громыхая сковородками, кастрюлями и прочим инвентарем, причем с энтузиазмом. Вряд ли обрадую любимую завтраком в постель, принесенном на золотом подносе с белыми тарелочками в голубой каемочке. Предпочитаю кухню обходить за километр утром, днем и вечером и питаться фаст-фудом в местных кафешках или ресторанах. Или угощаться у заботливых друзей: не зря их радушные жены славятся недурными кулинарными способностями. Да, не научился за тридцать с хвостиком лет спокойно дремать по ночам, как полагается интеллигентным людям и как, вероятно, дремлет воспитанный в лучших традициях Он. Я верчусь, не выпускаю из рук любимый мобильник – строчу СМС-ки, поспешно набираю в черновики забредшие на ум строчки для новых песен. Подтверждаю размытые теории, по которым вдохновение куда охотнее заглядывает в гости в темное время суток. Спать спокойно мне неинтересно, даже если завтра ужас какой ответственный и трудный день. В Его сухой, выверенной до мелочей Вселенной недопустимо в три часа по памяти набрать номер любого родного человечка, просто чтобы пригласить в кино под лунным светом. В моей же подобное безумство – ничего из ряда вон выходящего. Впрочем, разве сие плохо? Не слишком хочется тратить сказочные часы на пустяки вроде унылого валяния в постели, когда можно наколдовать настоящие чудеса! Да, я не способен говорить так серьезно, так кратко, как Он, лишь по скучному существу. Философия льется из меня ручьем, склоняя к деталям, уводя от основы. И слова-слова-слова. Их так много. Они никогда не заканчиваются. Раньше не считал длинные речи смертным грехом. В конце концов, краткость – сестра скорее недостатка словарного запаса, чем таланта. Но, кажется, так думают не все. Ну и к черту. Кому какое дело до того, сколько я говорю? Главное – мне нравится излагать мысли вслух. Да, не в силах так, как он, решать все проблемы. Одним жестом, единым распоряжением. Приходиться побегать, попотеть, беззвучно ругаясь и проклиная всё-всё-всё. Не повезло мне родиться властелином, здесь ничего не поделаешь. Сил на управление командой едва-едва хватает. И это ещё в родной среде, в обожаемой музыке. В другой давно бы уж пошел ко дну, без сомнений. И да, мне явно не дано сухим и отрывистым тоном давать указания, как то делает Он. Со всеми стремлюсь мило побеседовать, по-дружески. Поставленные задачи обсуждаю с подопечными и договариваюсь о компромиссах, а не ставлю на первые позиции собственные мнения. В итоге, нередко ловлю на себе Его надменный взор и слышу вопросы, вроде: «И как тебя ещё не отправили восвояси с должности наставника за 3 сезона? Ты же совершенно не умеешь командовать людьми!» - Я здесь не командую, я общаюсь. Я участникам друг, а не враг. Да и вообще – для командования у нас здесь завелся ты! – вспыхиваю невольно, не в силах в очередной раз сдержаться, не задеть соперника, не указать на очевидное: вечно Он норовит влезть в работу, в которой совершенно ничего не смыслит. И стремлюсь как можно быстрее скрыться с поля боя, дабы ненароком не устроить маленький переполох в виде драки на съемочной площадке, веря и надеясь, что мистер Занудство не помчится следом, а Она не встретится по дороге. Ох, как бы хотелось просто скрыться от всех. Хоть на час. Хоть на два. Но не дано. И вина тут только моя. Никто ведь не заставлял в уже имеющийся бедлам с Ним, похожий на кошмарный сон, вмешивать четвертого. «Я не вмешивал!» - громко возражает совесть. «Ещё как вмешивал!» - мысленно отвечаю ей я, и, вздыхая, с удовольствием выплескиваю злобу, колотя мелкие предметы обихода, подворачивающиеся под руку. Между делом тихо поношу Пелагею на чем свет стоит. Нет, не я – она виновна в появлении четвертого! Не побеги Поля искать утешения у Него, я бы никогда не взглянул в Её сторону. А так… события обернулись так, как обернулись. Стечение обстоятельств. Ничего личного. Она на миг показалась подходящей девушкой, способной помочь справиться с любыми бедами, навалившимися так некстати. И я поймал шанс. Но иллюзия, к сожалению, рассеялась быстро. Ни капли Она не помогла. Только усложнила и без того сложную ситуацию. С самого начала было ясно – ничего не выйдет. Ни при каких условиях. Но нас принялись сватать так быстро… меня ранее желтая пресса никогда так быстро не женила. На Поле в том числе. Хоть сезон «Голоса» выждала. Ради приличий, наверное. А тут и месяца не прошло – завела волынку. Океан восхищений: «Какая красивая пара, какая ослепительная, тра-та-та и так далее, так далее…» - и отвертеться от статуса влюбленных невозможно. Разорвать лживые слухи – не легче. И вот, всё тянется поныне. Тянется, тянется, и нет этой противной тягучке конца. Как надоели… Почти столь же сильно, как Она, преследующая по пятам, словно не понимая – уже давным-давно ничего нет. Единственная попытка забыться и заодно ускользнуть от пассии, набившей оскомину – постучаться в дверь Агутина, одного из немногих оставшихся друзей. Уголок, где меня всегда встречали с радостью, ждали с бутылкой коньяка, с сочувственным видом и с готовностью к откровенным мужским беседам о том, какие бабы всё же невозможные создания. Просто ждали. Гримерная Поли с некоторых пор перестала привлекать к себе неизменными теплом и почти домашним комфортом. Слишком много рядом кружилось Его. А вот рядом с Леонидом Он никогда не водился. Судя по всему, побаивался нашего грозного музыканта, способного одним криком: «Молчать!» - заткнуть весь зал. Не то что одного жалкого человечишку. И я сей факт с радостью использовал. Заглядывал к Лене, когда чувствовал – ещё чуть-чуть, и не выдержу. Начну вопить. Или действовать кулаками. Друг встречал меня как полагается. Позволял расположиться на его диванах-креслах, пока сам корпел над официальной бумажной волокитой, и долго мрачно молчать, обмозговывая многочисленные неприятности. Но чаще старался всё-таки разговорить. Заводил ненавязчивую болтовню за рюмочкой спиртного, предварительно запирая дверь на случай вторжения Аксюты, ненавидящего проявления «ненадлежащего поведения на рабочем месте» у всех наставников. Не словом не затрагивая ни Её, ни Пелагею – с недавних пор болезненную опасную тему - интересовался, как поживает моя команда. С юмором расспрашивал, чем я намерен удивлять зрителей в следующих этапах шоу. О том же самом в недалеком прошлом меня с любопытством нередко пытала Поля. Но уже не пытает сейчас. Почему всё сложилось так?! Порой начинал задумываться на эту тему. И изредка даже заключал – наверное, несправедлив к Нему. Ревную. Считал человека своим, а она предпочла Его. Должен Он быть в чем-то хорош. Разве иначе моя Полюшка, моя светлая удивительная Поля, обратила бы на Него внимание, подарила бы Ему свое расположение? Нет, конечно. Не зря же они теперь всё время вместе, всегда где-то рядышком. Едва ли не под ручку ходят. Он всегда подбегает к ней во время перерывов. Приносит обожаемый кофе. Они говорят, улыбаются друг другу. Совсем как мы двое раньше. Боже, меня не отпускает горячее желание ненароком пройти мимо новоиспеченной сладкой парочки хоть единожды и отобрать несчастный пластиковый стаканчик, просто-напросто вырвать его из нежной ладони блондинки! Только бы не портила себе здоровье. Обещала ведь не пить бодрящий напиток в больших количествах. ОБЕЩАЛА, понимаете?! Нет, поразмыслив минуту, прихожу к выводу – не я несправедлив к Нему. Это планета вертится как-то иначе, если люди вокруг находят в данном мужчине нечто обворожительное и прекрасное. И, чтобы точно утвердиться в собственных убеждениях, начинаю мучить Агутина. - Почему? Почему она выбрала Его? Он лучше? – почти хочется услышать: да, лучше. Только б отпустить на волю измучившие сомнения. Если бы кто-нибудь привел хоть один-два довода, мало-мальски убедительных – так и поступил бы, пожалуй. Отдал бы её без боя. Счастливая судьба любимой куда важнее, чем эгоистические порывы уберечь Польку для себя драгоценного. Переживу, коль буду знать, что она довольна жизнью. Но Леня… выдает одно и то же с упорством заевшей пластинки. - А твоя кукла лучше Поли? – философски интересуется он, заставляя меня раз за разом тяжело вздыхать, ощущая, как грудь сдавливают железные тиски. - Не лучше. Она просто… тень…. - когда нужно – я не нахожу подходящего слова, дабы красноречиво описать Агутину проблемную ситуацию. Чтобы друг понял, как петрушка заварилась. Выдавливаю первое попавшееся. Но, кажется, Леня лучше всего воспринимает именно первое попавшееся. Спокойно смотрит на меня и кивает. - Вот и Он для неё – просто тень. - Думаешь? – в сердце угольком вспыхивает слабая надежда, утраченная, забытая, сладкая… - А чего тут думать? Всё очевидно. И да, твоя пассия действительно не лучше. Она мне вообще не нравится, если тебе интересно. Какая-то слишком уж идеальная. Таких не бывает… - музыкант на миг передергивает плечами. – Эх, вы, ребята, скоро нас с Борисовичем с ума сведете… - правду толкует, ох правду! Я вечно топчусь у него. И в курсе, сколько часов Поля проводит у Градского. Ежедневно замечаю краем глаза, как она спешит в гримерную мэтра, слепящим огоньком сияя на фоне грязных серых стен, мрачных и унылых. Часто хочется рвануть следом. Догнать. Заставить обернуться, взять за руку. Заговорить. Но… сдерживаюсь. Точнее, странное чувство внутри сдерживает. Прохожу мимо. Только ещё больше ненавижу Его, глупую тень, за собственную слабость. Ведь из-за Него я больше не могу приблизиться к ней. По крайней мере, не могу приблизиться так близко, как хотелось бы. Он пришел и забрал всё. И мы с Полей снова разлетаемся по разным сторонам коридора. В последнее время нас подобным образом жизнь разводила во всем. До того самого дня…

***

- Пелагея Сергеевна, подъем! – знакомый голос, словно пушечный выстрел, грубо, бесцеремонно, в пух и прах разнес хрустальную фантазию, прекрасную сказку, нарушил дрему, заставил подпрыгнуть на месте, на кожаном уютном диванчике Градского, вырвал из мира сладких грез, где не было Его… только я, Дима, солнце, море, песчаный пляж и безмятежное счастье. Как прозаично. Мечтать о Билане я мечтала, а вот в реальности шарахалась от него напропалую. Ну да ладно. Кому там понадобилась Пелагея Ханова? Растерянно потирая глаза и мигая, морщась от слепящего света загоревшихся ламп, понимаю – похоже, меня разбудили. Видно, всё-таки уснула. После долгих безрезультатных попыток и тонны таблеток снотворного. Образы Аксюты и Александра Борисовича четко материализуются перед взором далеко не сразу. Сначала лишь мелькают размытыми пятнами, пока мысли в голове недовольно потягиваются, злобно визжа и требуя ещё хоть немного живительной дремоты. Неудивительно. Несмотря на сильную усталость после съемок, толком выспаться не удавалось уже неделю. Три-четыре часа в сутки, да и то, только вот здесь, в стенах Градского, под его мурлыканье «Колыбельной». Родной дом давил воцарившимся одиночеством, тоской. И найти покой там… нет, бессмысленная затея. - Мы её везде ищем, а она здесь прохлаждается! – продолжает возмущаться главарь всего съемочного безобразия, пока Градский, явно недовольный, втолковывает ему сердитым полушепотом, как тяжко быть наставником, давая мне окончательный шанс прийти в себя. Медленно зеваю, массирую виски и кошусь на негодяев, нарушивших священный сон. Правда, на второго наставника - не без примеси благодарности. Видно же, как тяжело дышит. Явно пробежал следом за подвижным командиром через половину павильона, стремясь не пустить в свой уголок, где вновь ютилась я. Мой герой. – Когда вы уже начнете обитать в своих гримерных, а? Они вообще-то у вас есть, помните? Но нет. Один у Агутина, вторая – здесь… - Вы что хотели-то, Юрий Викторович? Или будили ради упреков? – прерываю поток ругани и многочисленных жестов одним предложением. Не слишком любезно, ага. Зато продуктивно. - Ах, да. Да! – спохватился он, принимаясь махать руками с не меньшей энергичностью, чем делал всё прочее на площадке – отдавал команды режиссерам, злился на операторов, проклинал своих чудаковатых наставников… - Нет, то есть. Конечно, не ради этого. Поля, у нас тут важное мероприятие на горизонте. Необходимые для рекламы проекты люди. Нужно поприсутствовать. - Ноу проблемс! – сонно откликаюсь я, поднимая правую ладонь вверх, задерживая её в воздухе на пару секунд и вновь опуская. Слава Богу, наконец добрались до сути. – Вы не против, если прочие детали – вроде что, где, когда – мы обсудим позже? А то, знаете, я сейчас с трудом способна усваивать важную информацию… - Это банкет, он состоится завтра вечером, адрес я тебе уже скинул на почту! – явно пропустил мимо ушей начальник проекта последние слова, одним махом выложив все тайны. Что ж, можно вручить кубок за краткость. – Больше ничего тебе знать и не нужно, можешь отдыхать… - серьезно, я правда получила благословенное высшее разрешение? И даже вместе с ним – один сочувственно-ласковый взор? Ух ты! Видно, совсем плохи мои дела, если лидеры жалеют. После подобного заявления желание погрузиться обратно в спячку и ни о чем более не размышлять только усилилось. Но Аксюта не дал ему хода. - Последний момент, Поль. Иди на вечер со своим новым бойфрендом, хорошо? – по крови пробегает струйка ветра, щеки вспыхивают, сон серым паром вылетает если не в трубу, которой в павильоне как-то не предусмотрено, то точно забивается куда-нибудь под стол. – Все явятся с мужьями, женами, или там с женихами и невестами. И тебе негоже одной быть. Да знаете, лучше одной! Не желаю с Ним никуда идти. Никуда. Только хочу озвучить, как… - А чем ей негоже пойти вместе с Биланом? – интересуется Градский. Бросаю на него панический взгляд, тут же мотая головой изо всех сил. Нет-нет-нет, Александр Борисович, не подставляйте меня так! Я не готова. Совсем-совсем-совсем катастрофически не готова вот так столкнуться с Димой. Оказаться где-то почти один на один, пусть и среди миллиона гостей. Это ещё хуже, чем идти с Ним. Но мэтр игнорирует молчаливые протесты. Легко усмехается и подмигивает. Мол, всё будет отлично. Не переживай. Но как тут не переживать?! - Тем негоже, что Билан будет в обществе своей новой дамы! – сварливо поясняет Юрий Викторович. И из меня выпускают воздух. Выдох за выдохом, без права на полноценный вздох, дарующий жизнь. Выходит… Они хотят, чтобы я и Он пришли туда, где будут вместе Дима и Она? Да лучше б я пошла на банкет с Биланом! Всё не так смертельно. - А можно мне остаться? – с надеждой вопрошаю, применяя всяческие девичьи чары – кокетство, взгляды исподлобья, нежный голос. Мамины секреты из сундучка семейных поколений. - Помогу Александру Борисовичу… с бумагами… - истребить запас мандаринок скорее помогу. В миссиях скучных, но необходимых, от меня мало толку. Я способна лишь сидеть рядышком верным оруженосцем, оказывать моральную поддержку. И уж кто-кто, а Градский это лучше всех знает. Но всё равно кивает в знак поддержки. Не сдерживаюсь, незаметно благодарно сжимаю его большую ладонь. Ах, Александр Борисович, как бы я без вас справлялась?! Кто бы меня вечно спасал?! - Да, да, Юрий Викторович, мне без этой обворожительной леди нипочем с писульками не управиться! Я же строчу как курица лапой! Вы просто не прочтете их потом! - Ничего не знаю! Завтра в двадцать тридцать как штык на указанном в письме месте! - не принимает возражений Аксюта. Бессердечный! Не трогает его горестный стон, сорвавшийся с моих уст. – Александр Борисович, сами справитесь, не ребенок уже! Вроде как… - скептически добавляет, сверкая глазами из-за очков. И не слушая пылких просьб нас двоих, направляется к двери. Только у самого порога оборачивается. – Поля… - Да? -Держи себя в руках! – многозначительно произносит последнее наставление. И растворяется в кутерьме за порогом гримерной. - Это что сейчас было? – любопытствую я, падая обратно на подушки любимого кресла и нервно теребя бахрому на них холодными пальцами. – Тонкий намек: не оставь Её без волос посреди ответственного мероприятия? - Полагаю, нет. Полагаю, тонкий намек: не оставьте с Димой друг друга без волос посреди ответственного мероприятия! – спокойно улыбается Градский. Но в светлых глазах полыхает сияние тревоги за напускным равнодушием. Тревоги за меня. За нас с Биланом. Научилась уж различать эмоции музыканта, как бы он их не прятал. И это трогает до самых глубоких струн души. Никто другой так не переживает за меня. Разве что мама. В порыве тотчас тянусь к старшему коллеге с любимыми обнимашками. - Алекса-а-а-а-а-андр Борисович! Всё будет хорошо! Я вам обещаю… - шепчу, чувствуя, как глаза снова полны теплых соленых кристалликов-слез. И, уткнувшись лицом в широкое крепкое мужское плечо, так похожее на плечо отца, покачивая головой, не слышу ответа. Но он звучит. - Именно на это я и надеюсь, девочка. Что всё у тебя будет хорошо.

***

- Билан, я сутки должен ждать? Сколько можно обсуждать «репетиционные вопросы», ну?! – режущий по ушам вопль вдребезги расколачивает молчаливые мечты, заставляет нервно всколыхнуться на крутящемся стуле, едва-едва не свалившись с него, вырывает из той призрачной Вселенной, где нет лишних. Нет Её. Только я, Поля, трое – хотя нет, четверо! – милых детишек и уютный дом. Как прозаично. Мечтаю о Пелагее, как о манне небесной, но заставить себя поговорить с ней не могу уже который месяц. Ну да ладно. Надобно, наверное, впустить рассерженного Юрия Викторовича в священную обитель Агутина. И так я слишком долго игнорировал настойчивый стук, безразлично поглядывая в окно, вертя ручку и делая какие-то бессмысленные рисуночки на чистом листе бумаги, мирно лежащем на столе. Отстреливался от нападений начальника бедный Леня. Только и успевал кричать: «Нам нужна ещё пара минут!» Киваю ему, наконец. И друг-наставник распахивает врата, куда Аксюта влетает просто маленькой грозной молнией, мечущей отрицательные гневные заряды ладонями, глазами, движениями. - Вы только не ругайтесь, Юрий Викторович! Не злитесь! Клетки мозга теряете! – сообщаю, едва сдерживая улыбку. Весь его гнев – для вида же. Нет настоящей суровости. Строгость – да, присутствует. Злоба – нет. Такова уж натура нашего руководителя. - А как на вас не ругаться? Ну как? Сколько можно трепаться как бабы? Я, по-вашему, что, под дверью просто так стою полчаса? Боже, кого я позвал в жюри?! – о, ну эту присказку мы вчетвером слышали с первого дня шоу, как только начали зажигать в кадре, заставляя Аксюту хвататься за голову и едва ли не рвать на себе волосы. И давно перестали реагировать на неё должным образом. Зрители не жалуются на происходящее. Значит, ему тоже не впору. - Нужно решить много важных вопросов. Прямой эфир на носу! – тактично напоминает Агутин. Я поддерживаю приятеля активными кивками с умным выражением лица. И осторожно задаю вопрос: - Юрий Викторович, вы что хотели-то? Или ломились к нам ради упреков? - Ах, да. Да! – тут же вспоминает он. - Нет, то есть. Конечно, не ради этого. Дима! Мероприятие очередное на подходе. Будут важные для проекта люди. Нужно бы тебе там присутствовать. - О’кей! – лениво отзываюсь, без особого энтузиазма, но и без отвращения. Подобные приемы – не в новинку. Скучные и несодержательные, по большей части. Жаль, но избегать большую часть из них не выходит. «Голосу» нужны рекламщики, и чаще всего из наставников отдуваться приходится именно мне. Как представителю современной эстрады. – Буду, когда скажете. О деталях попозже, хорошо? Мы тут с Леней не договорили… - вернее, мы и не говорили. Просто молча единодушно пялились в потолок, воображая каждый своё. Но кто об этом знает? - Это банкет, он состоится завтра вечером, адрес я тебе уже скинул на почту! Больше ничего тебе знать и не нужно! - не внял просьбам Юрий Викторович. Хорошо хоть, что обошелся без долгих занудных дифирамбов. Обычно включал их в программу пиара каждого приема, словно пытаясь заставить тот стать хоть каплю интереснее. Безуспешно. - Последний момент, Дим! Возьми с собой свою очаровательную новую подругу… - чего-чего? Так и хочется переспросить, надеясь – ослышался. Руки невольно сжимаются от неудовольствия в кулаки. - Все мужчины будут с дамами. Так что не выбивайся из общего ряда, ладно? Да знаете, лучше выбиться! Не желаю с Ней никуда идти. Никуда. Только хочу озвучить, как… - А почему бы ему не выбиваться из общего ряда с Пелагеей? – спрашивает Агутин. И я тут же посылаю ему неодобрительный взгляд. Нет, нет, нет. Спасибо за поддержку, конечно, но таких подарков мне не нужно. Идти куда-то с Полей? Сейчас? Ни за что. Сначала нужно спрятать куда подальше заточенные между нами ножи. - Потому что Пелагея не будет выбиваться из общего ряда вместе со своим бойфрендом! – терпеливо поясняет Аксюта, поправляя очки. И вот когда мне кажется - мир летит к черту, планета проваливается в ад. Выходит… Они хотят, чтобы Я и Она пришли туда, где будут вместе Поля и Он? Да лучше б я пошел на прием вместе с Хановой! Всё не так опасно. - А можно мне остаться? – молю почти с детской заинтересованностью. - У меня с Леней есть дела… - ну, то есть, пропустить стаканчик есть необходимость у меня. Сомневаюсь, что в чем-то другом я сумею ему помочь. И Агутин это знает на пять с плюсом. Но всё равно моментально дружески поддерживает. Улыбаясь, хлопает по плечу. Отвечаю ему незаметным кивком. Спасибо, старина. Вовек не забуду. - Да, да, Юрий Викторович. Дима мне помогает с постановкой номера. Без него и его фантазии я совершенно точно не справлюсь! - Ничего не знаю! Завтра в двадцать тридцать как штык на указанном в письме месте! - красноречиво провозглашает начальство. Упырь! Пьет кровь уже третий год, вечно связывая по всем конечностям, когда то совсем некстати. - Леонид Николаевич, сами справитесь, не ребенок уже! Вроде как… - бурчит Аксюта себе под нос, топая к двери под мрачное молчание. Под мой сникший вид и растерянность Леонида, не ожидавшего неудачи. Только у самого порога оборачивается. – Дима… - Да? -Держи себя в руках! – мягко напоминает он. И уходит. - Это что сейчас было? Тонкий намек: не играй с Ним в обмен колкостями посреди ответственного мероприятия? – с усталым видом интересуюсь я, опускаясь обратно на стул и не отказывая в удовольствии покрутиться, представляя себя целой планетой. Жаль, в реальности всё вертится далеко не вокруг меня. Порой даже кажется, крутится совершенно не для меня. - Полагаю, нет. Полагаю, это тонкий намек: не играй с Полей в обмен колкостями посреди ответственного мероприятия! – ухмыляется Леня. - Всё будет хорошо. Я обещаю! – с пылом клянусь Агутину. И в его дружеском ударе по плечу ощущаю силу, льющуюся бурным потоком и поддерживающую меня издалека. Приятно осознавать – за тебя волнуются не только родители, но и кто-то ещё. Дружба – великая мощь, на самом деле. - Именно на это я и надеюсь. Что у вас, идиотов, всё всё-таки будет хорошо.

***

Вот так и вышло, что нас заперли на званом приеме. Вместе. Вчетвером. На целый вечер! Ирония судьбы? Нет. Верх жестокости! Пока прибывали гости, было, впрочем, не так плохо. Я отвлекалась на дарование всем вокруг ослепительных улыбок. Обнимала знакомых дам с уверениями - они замечательно выглядят. Подавала руку для поцелуя мужчинам. И даже не глядела в сторону сладкой парочки, хотя чувствовала, как Дима прожигает меня взглядом. Но когда хозяева усадили приглашенных за стол (по правую руку оказался Билан, по левую – дражайший жених), незамедлительно почувствовала себя глубоко несчастной. Раскололось, как выскользнувшее из рук зеркальце, всё удовольствие от сегодняшнего облика, колдовать над которым пришлось добрых три часа, только бы получить парочку комплиментов да позднее – восторги от Юрия Викторовича, вроде: «Ты сразила рекламщиков наповал, дорогая!» Можно подумать, они мне нужны! Для счастья требуются восхищения тобой лишь одного мужчины. Дима тоже выглядел сногсшибательно, между прочим. В костюме. Давненько я его таким нарядным не наблюдала. Почти забыла, как смотрится в подобных торжественных вещах. По секрету – сидят они на нем куда лучше, чем на моем официальном бойфренде. Отстраненная как никогда, я едва ощущала Его прикосновения к ладони, холодной, как вода под слоем льда. И удивлялась одному – как не потеряла нить беседы, ни разу, судя по выражению лиц собеседников, не ответила невпопад, при полном отсутствии интереса к предмету разговора. В мыслях вертелись лишь они двое. Глаза ревниво отслеживали их тихий обмен предложениями, выразительные взаимные взоры. И желание одновременно и не отводить от них очей и век на них вместе не смотреть разрывало надвое. Кусок в горло не лез. Я ничего не могла проглотить. Только маленькими глоточками отпивала красное вино из изящного бокала, внутренне посмеиваясь – видели бы меня сейчас Димкины тетушки! Ну, чем не леди? По-моему, леди больше их любимицы. Недаром ведь глаголят: истинная дама – та, которая умеет улыбаться, когда душа обливается кровавыми слезами. Разве я не это делаю? Мило улыбаюсь всем вокруг, держу спину ровно, ничем не выдаю урагана, завывающего внутри. Умираю здесь, за этим изящно сервированным по всем правилам этикета столом. Так умираю, что этого никто не замечает. В какой-то момент отчаяние достигает высшей точки. И тут Дима рисует на своем овощном салате забавную рожицу тонкой струйкой золотистого жирного соуса. «Наверное, для неё!» - не обходит стороной жгучая неприятная мысль. Но через минуту понимаю – Она ничего не видит. В излюбленном деликатном изысканном стиле ведет беседу с одним из хозяев застолья. Не она одна, впрочем. Он тоже явно заинтересован разговором. И Димкины старания оценены только мной. Приятно, по крайней мере, осознавать: несмотря на обстоятельства, мы по-прежнему на одной волне восприятий, мыслей, чувств. Билан по-прежнему точно ощущает, в какую минуту мне необходима поддержка, дабы не сорваться в обрыв. Дрожь приходит одновременно с вспышкой света в сознании, подобной ослепительному солнцу – долгожданный шанс поболтать маячит перед носом. Упустить? Слишком много чести. С внезапно разыгравшимся азартом начинаю рисовать в своей тарелке с парой кусочков курицы следом за ним, из-под полуопущенных ресниц ловя одобрительные ухмылки молодого человека. Грустные глазки, повешенный нос. Полное соответствие настроению. Плюс неуклюжая подпись внизу: «Поговорить! Двор!» И осторожный поворот блюдца в сторону Димы. Дождавшись едва заметного кивка, разрешаю себе подняться из-за стола, очаровательно извиняясь за необходимость ненадолго удалиться. И выскальзываю за дверь обеденного зала, памятуя да и чувствуя спиной – он идет следом, словно покорный слуга. На миг в сердце вспыхивает что-то прежнее, волнующе острое. И бунтарская нотка. Плевать на чужое мнение, на Его недоумения, на Её злобу. На всё плевать. Мне нужна заключительная точка, надоели недомолвки, запятые. А прочие пусть додумывают наш совместный уход каким угодно образом. Слухи – это слухи. А тут жизнь. МОЯ жизнь. Позволить ей рушиться из-за чужого мнения? Как бы не так! Выхожу на крыльцо, медленно спускаясь по ступенькам, отхожу к стене дома, дабы не привлекать лишнего внимания и обхватываю себя руками, невольно ежась от холода, тут же укутывающего, ловящего в сети, и от ветра, играющего со светлыми кудрями. Ослепительное красное платье без плеч, длиной выше колен, явно не по сезону. Всё-таки осень, пусть и по-настоящему золотая. Чего, спрашивается, пальто не захватила?.. Одна надежда – Билан согреет в горячих объятиях. Оборачиваюсь в ожидании его. Вижу фигуру, стремительно шагающую ко мне. И что-то внутри обрывается. Стремительно падает вниз, запевая пронзительную лебединую песнь. И что-то внутри подсказывает – сантиментов не будет. Слишком уж тяжелое, мрачное выражение в любимых темных глазах. Никогда ранее не виданное. Он спускается. Слежу за ним, словно зритель – тот, кто сам хочет блистать на сцене, а не довольствоваться скромной ролью случайно заглянувшего на спектакль. А в горле пересыхает. Настигает дрожь, неприятная, пробирающая насквозь. Вот уже совсем не холодно – жарко. Тем жарче, чем Дима ближе. Странно. Обычно рядом с ним так уютно. Все тревоги отступают далеко. Билан умеет их отгонять, да. Но… не сегодня. Сегодня искрящегося вокруг напряжения хватило бы, чтобы разнести вдребезги весь павильон, окажись мы на съемках. - Хотела поговорить? Забавно… - повисает тяжелое, удушающее молчание. - Последние три месяца, если не ошибаюсь, ты вовсе не стремилась к дружеским беседам со мной. - Кажется, ты со мной хотел говорить не больше… - под нос бормочу я, явно обращаясь к собственным туфелькам, попутно пиная какой-то камушек с мысленными проклятиями.Зачем, ну зачем вытащила его из-за стола? О чем говорить? Не знаю. Хочу знать, а не знаю. Вдыхаю, глотаю свежий воздух, как рыба, в надежде: он отрезвит. Но… - Может, время пришло? Поболтаем? – ещё один его шаг вперед. И мой неуверенный следом – назад. - Поболтаем… - шепчу почти беззвучно, вжимаясь в стену окончательно, ощущая себя загнанным в коварную ловушку зверьком. Нервно сглатываю. Пути к отступлению больше нет. Остается одно – говорить. – Дим… - Что? Давай, радость моя, я тебя слушаю. Ты наверное думаешь – наконец-то слушаю! – с ухмылкой произносит он, скрещивая руки на груди в замок. - Да уж. Наконец-то слушаешь! – соглашаюсь я пересохшими губами. И, облизывая их, тут же делаю новую попытку произнести хоть мелочь по существу. Но вырывается совсем другое. Лишнее, ненужное, до странности дерзкое, ведь страх так давно запустил пальцы в душу и расплетает косы уверенности одну за другой, одну за другой. - И не называй меня так. Я тебе не радость. Свою радость ты оставил одну на торжестве. Тут же понимаю – зря. Зря сказала. Без того гневный взгляд чернеет окончательно, заряжается тысячей новых злобных огней, выбирающих целью … меня. - Не надо! – цедит сквозь зубы. - Что не надо? – как только удается сохранить спокойный ровный тон, когда по коже океаном расползается страх? Загадка. - Делать виноватым только меня. - Ну ещё бы, не надо. Ведь ты у нас совсем-совсем не виноват! – сдержать иронию не выходит. В голосе впервые появляются истеричные интонации. – Притащил Её, но, конечно же, как обычно не при чем, так? Идеальный Дима Билан! Извините, что не соответствую. Что не совершенство. Просто… - устало прикладывая ладонь ко лбу и проводя ей по щеке, остается лишь растерянно помотать головой, силясь прогнать обиду. Бесполезно. Три месяца не прошли впустую. - Знаете, иногда, когда тебя бросают, трудно быть одной. - Я не бросал тебя. Я… только… - защита не удалось. Последовало яростное нападение. – А ты привела Его! Это что, не считается? Не было б Его, не было б и Её! - Нет, это если б не было Её, не было б и Его! Тишина. Звенящая тишина, подобная натянутой струне. Тронь – порвется. И больно ударит. Так и происходит. - Чего ты, черт возьми, добиваешься? – звук столкновения кулака со стеной заставляет дернуться в сторону, желая поскорее удалиться, закончить не туда заехавшую и потому бессмысленную беседу. Но Дима обхватывает за запястье и не дает уйти. – Чего ты хочешь, Поль? Чего?! Скажи, ну! – звук моего имени в его устах – словно пощечина. Вздрагиваю. Вновь пытаюсь высвободить руку. Безуспешно. И бьет безнадежность – соперница невидимая. Усталость. - Да ничего я не хочу. Ничего уже не хочу, Билан. Отпусти. Но он не отпускает. На мою реплику не отвечает. Только пронзает взором, пышущим одновременно решимостью, отчаянием, страстью. - Не отпущу. Не надейся. Целует. Грубо целует, так непохоже на то, как целовал прежде. Но в действии читается столько напора, томления по мне, жажды, что не растаять трудно. И я именно так и поступаю. Таю. Растворяюсь в блаженной неге на несколько счастливых минут – ведь тоже тосковала по нему, этим рукам, сейчас путающихся в моих волосах, этим комфортным объятиям. Лишь жалкий остаток здравого смысла, не выгоревший в костре неожиданного сближения, заставляет отстраниться. Нужно услышать ответ на главную тревогу дня, а потом уже отдавать себя испепелению без остатка. - А как же Она, Дим? Он окидывает меня тягучим вопросительным взглядом, от которого на сердце становится невыносимо горячо. - А как же Он, Поль? - отзывается, играя с гармонией, отчего что-то мучительно ноет в груди, скрипит и завывает, как плохо смазанная старая дверца. Может, так и есть. Древняя дверца к давнему чувству. - Забудь о нем. Он просто тень. Глупая бессмысленная тень. - Так вот и Она просто тень. Глупая бессмысленная тень… - шепчет он, опять подступая ближе. Теперь, после столь долгого отчуждения, так хорошо. Я, наконец, разглядываю сквозь завесу тумана его. Моего Диму. Не дьявольское создание. А его, теплого, близкого, родного. - И что теперь? – выдыхаю вопрос почти в чужие губы, едва-едва удерживаясь от первого шага. От глупых извинений, нелепых оправданий. В конце концов, кто первым заварил ситуацию? Билан. Пусть спасает положение, управляет им. Надоело быть парнем в юбке. В кои-то веки решаю воспользоваться Её методом слабой леди. – Что будет дальше, Дим? - А дальше ты просто заткнешься и поцелуешь меня снова! Но целует меня снова он. Тянусь за парнем, приподнимаясь на цыпочки – заметную разницу в росте не скрашивают даже шпильки. Ох, вот бы это никогда не заканчивалось! Но заканчивается. Слишком быстро. - Не всё сразу, радость моя. Хватит тебе порции адреналина… - в чем-то он, похоже, прав. Ноги болезненно подкашиваются, а голова сладко кружится. И словосочетание «моя радость» уже не злит, не раздражает. Конечно, его радость. А чья ещё? Александр Борисович обычно утверждает, что его. Но, думаю, солнечного настроения у меня хватит на обоих. – Да и, поди, замерзла уже? – добавляет, проводя ладонью по моему оголенному плечу и посылая по крови добрый сноп мурашек. - Не-а. Но, боюсь, нас обыскались. Нужно возвращаться… - заодно ускользать от ласк, имеющих такую страшную власть надо мной. – Но я не переживу этот ужин! – откровенно сознаюсь в слабости, без всякого опасения. Потому как уверена – он поймет. И - кто знает? – возможно сразу предложит план бегства. У Билана соображалка на такие штуки работает, да ещё как. Сколько раз доказывал, увозя меня с миллиона важных, до ужаса скучных мероприятий, да так, что нам потом не доставалось! Отсутствия наставников популярного шоу каким-то чудом просто не замечали. Может, Димка действительно маг-чародей? - Даже если я буду держать тебя за руку? - Только если ты будешь держать меня за руку! – светло улыбаюсь, радуясь маленькой победе. – И если будешь рисовать свои забавные рожицы на салате и дальше. Если, конечно, не боишься, что тень заметит! - не сострить, не уколоть – нельзя. Впрочем, неужели не заслужила такой поблажки за месяцы терпения и боли? - Если заметит – не поймет! – усмехается Дима и придерживает дверь, пропуская в пропитанный теплом, запахом дорогого красного вина и креветок дом. И меня, как хрустальную вазу, переполняет волшебная смесь, грозящая выплеснуться через край слепящими искрами. Счастье. Радость. Умиление. Любовь. И как скрыть всё от посторонних? Неужели тени настолько слепы? Не заподозрят ничего, ни капельки не разглядят в восторженных серо-зеленых глазах? - А отчего я свечусь, как свеча - поймет? – осторожно интересуюсь я, неслышно ступая по мягким коврам, стараясь приглушить голос. Ведь гости за одной-единственной стеной. Но не сдерживаю шумного прерывистого, как пунктир, вздоха, когда Дима касается ладонью щеки. Всё внутри трепещет от мягкой улыбки, зажигающей карие глубокие очи. - Ты главное не отпускай мою руку! – напоминает он. Одна-единственная фраза решает всё. Киваю в ответ. И, уже входя в «тюрьму», мимолетом касаюсь пальцами ладони Билана и произношу, почти не разжимая губ: - Не отпущу. Больше не отпущу. Третья лишняя – не я.

Then I'll see your face I know I'm finally yours I find everything I thought I lost before You call my name I come to you in pieces So you can make me whole… ***

* * * А «тени», извинившись перед гостями, вышли из зала, как только его покинула влюбленная парочка. Разойдясь по разным сторонам, скользя у самых стен, замерли у разных окон, видя, однако, одно и то же. Двоих, счастливых до помрачения, до потери рассудка. И им всё же было больно. Больно до безумия. Но они не мешали. Тени всё понимали. Примерный перевод цитат: * Если кто-нибудь спрашивает, Я говорю им, что мы оба просто решили идти дальше. Когда все люди смотрят, Я притворюсь, что не слышу их разговоров. ** Если кто-нибудь спрашивает, Я говорю им, что мы просто отдалялись друг от друга. Какое мне дело, Верят они мне или нет. *** Когда я увидел тебя, Я понял, что наконец-то твой. Я нашел все то, что, думал, потерял навсегда. Ты позвала меня по имени, Я пришел к тебе разбитым на кусочки, Но ты можешь снова сделать меня целым.