От сына - к отцу

Безупречному отцу – безупречный сын. Чтобы не лицо – маска, не глаза – глубокие бесчувственные омуты, затягивающие противника с головой. Чтобы жил лишь ради своего Отца, ради того, кто подарил ему такую хрупкую, но радостную жизнь. Ради Создателя, ради Бога. Отец всегда строг, но справедлив, он не гладит своих детей по голове, вознаграждая их успехи, зато лишь его взгляд может подарить счастливое мгновение: когда пронзительные глаза Отца Всех светятся гордостью, планеты сходят со своих орбит и плавно кружатся в пространстве. А в голове – вакуум, эмоций так много, что им не хватает места в груди, и они выходят из тела сквозь зияющую, словно пасть неведомого монстра, дыру в груди. Идеальный сын – молчаливый, сильный, хранящий где-то под сердцем пару заповедей, несколько непреложных истин. И первая из них: отец всегда прав. Вторая: весь мир к его ногам, и всё изменится к лучшему. Последняя, неоспоримая: после войны, когда высохнут моря крови, он подарит им души. И ожиданием сушится кожа на лице, засыпает глаза песчаная буря, когда они бредут вперёд по призрачным следам своего Отца. Бредут в поисках своих потерянных в этой пустыне братьев и сестёр, лелея в сердце надежду вернуться домой и, поймав одобрительный взгляд Отца, сделать пару глотков безвкусного кофе, который готовят только в тюрьмах для бездушных детей великих Богов. Его сын почти идеален, но похож на печального клоуна, покинутого собственным же цирком. Он почти покорен, всегда исполнителен, безмерно силён, да и сам похож на мраморное изваяние порядком потрёпанное временем – одно лишь прикосновение отцовской руки, и осыпается мелкой крошкой камень, тревожно бьётся сердце в узкой груди. Он - хоть и носит маску ледяного спокойствия - не более чем ребёнок дьявола, мальчишка, который мечтает быть нужным своему далёкому от земных дел родителю. Пытается быть таковым, но получает лишь неоднозначный ответ – полувзгляд из-под отяжелевших от скуки и усталости век. За ним – хитроватую почти и не улыбку, но даже она греет сердце младшего сына. Он послушно приходит к Отцу в комнату, когда тот этого просит. Слушает рассказы об Обществе душ, о жизни шинигами и людей. О их гадких, гниющих душах. О душах светлых и чистых. Слушает человеческие сказки, которые почему-то Отец находит забавными. И даже немного поучительными. Взглядом проводит по бледным рукам своего Бога, мечтая коснуться его длинных пальцев губами. Он безумно благодарен ему за эту слишком сложную жизнь, но ещё больше за вечера в Отцовской спальне, проводимые в долгих беседах. Он смотрит вверх – на трон Отца, в надежде, что когда-нибудь восседающий на нём мужчина станет хоть чуточку ближе, понятней. Он ещё верит, что Отец хоть раз не выйдет на работу по порабощению мира, чтобы посидеть лишний раз с нелюбимым, но всё-таки сыном. Когда они смотрят друг на друга, почти идеальный сын чувствует, как щиплет глаза. И безумно хочет сказать, отбросив гордость и выронив табличку с заповедями из-под куртки: «Папа, я здесь. Смотри на меня. Гордись мною. Полюби меня». И самый главный человек в его недо-жизни, наверное, улыбнулся бы немного теплее, чем обычно. Но молчание затягивалось. Затягивалось тучами и иллюзорное небо за узким окном. Именно Отец Всех показал ему это небо, отличное от неба в его мире, в котором переливаются и мешаются лишь два цвета: белый и чёрный, являя собой шедевр однообразия. Безысходность – визитная карточка Уэко Мондо. Он подарил им цвет и свет, заставив поверить, что он никто иной как сам Бог, пришедший в этот подлунный мир, чтобы после повести их за собой. И показать солнце. Настоящее, слепящее, жгучее. И, взяв за руку младшего сына, провести его по парку. И чтобы в глазах – яркие солнечные блики и гордость. Они читают книги, которые приносят другие арранкары из другого мира. В этих книгах – мудрость того странного, мало кем понятого мира. В них люди восхваляют любовь, дружбу, честь, свободу. И семью. А ещё люди говорят, что сердце – самый мудрый орган, но у него слишком юное сердце, и глупый сын старательно делает вид, что не замечает, как срывается оно на бешеный ритм, когда Отец рядом. Он чувствует, что они семья, что они всё-таки вместе. Отец смотрит ему в глаза, задевая что-то внутри, тончайшие ниточки в теле своего наивного сына. Тот чувствует, как разливается по телу странное тепло. Он знает, что пойдёт за Отцом, уже не надеясь даже на осколок души в качестве приза победителю, но желая быть не просто нужным – необходимым как воздух. Его выход – он прикрывает глаза на минуту, наверное, молится. Делает размашистый шаг вперёд. Рядом с ним, плечом к плечу – его братья и сёстры. Они семья, они всегда вместе, они точно одержат победу. Он с ужасом наблюдает за тем, как они погибают от чужих рук, а, переведя взгляд на свои собственные, видит, что они в крови. И чья она, его мало волнует. Просто в багряных капельках крови он видит отражение своего Отца. И колет сердце. Он хочет, чтобы им гордились. Мальчишка, а в тот момент он всего лишь мальчишка, рвётся в бой. Его сердце, единственное, что делает его живым, бунтует, не верит. Вспоминает глаза отца, его странную улыбку, бледные руки на подлокотниках кресла. И очередной бой – его очередная победа, а на ужин сегодня кусочек отцовского тепла, которое приходится собирать по крупицам. Он долго собирается с духом, теребит ворот куртки. Он не похож на самого себя – ледяного, спокойного. Грустного клоуна, измазанного кетчупом. Ему бы поправить галстук-бабочку и войти в заветную комнату, где с очередной книгой сказок на коленях его ждёт Отец. Но он мнётся у порога, словно нашкодивший сынишка. Словно получил двойку и боится порки от отца. Дверь открывается, впуская его в личное пространство Бога. Тот ждёт его, нетерпеливо стучит пальцами по твёрдому переплёту книги. Хочет рассказать ему новую поучительную историю, привезённую из мира живых. Сын послушно садится в кресло против него, против своего почти и не господина, против главного мужчины в своей жизни. Отец открывает книгу, но смотрит на своего сына, о чём-то думает, разглаживая ладонью складки на форме. - Я горжусь тобой, Улькиорра, - говорит Бог, а у юноши внутренности смерзаются в ком. – Ты достойный сын своего Бога, - продолжает Отец Всех. – Ты хороший воин. Ты когда-нибудь вспомнишь, что такое душа. Он молчит, взгляд опущен. В груди что-то тяжёлое спускается к животу. Где-то на полу в одном из коридоров Лас-Ночес валяется маленькая книжка с заповедями, которые какой-то глупый юнец заботливо носил под сердцем, он верил тому, что говорили начертанные в ней строчки. - Мы будем править миром, сын мой. Вы – моя армия, - произносит Отец, но в ответ всё та же тишина, которую можно различить лишь в поздний час, заперевшись в иной реальности. «Мы твоя семья, папа», - бьётся в голове у неидеального сына мысль и затухает под взглядом его Бога. Он ещё не готов сказать ему об этом, ещё хочет быть безупречным сыном для Отца Всех. Пока не готов, пока хочет. Уже не ждёт из его рук той самой, обещанной когда-то личной души, ему хватает только бесконечно мудрого сердца, что бьётся в узкой груди, отсчитывая время, что он ждёт в белоснежных покоях Бога начала той самой, почти человеческой сказки.