Эта история произошла в последний весенний месяц восьмидесятых годов прошлого столетия. Когда по-весеннему свежая, расцветающая зелень природы так не соответствовала внутреннему состоянию наших героев. Главным персонажем тех событий стала молодая, но уже всесоюзно известная группа Ария, имевшая в своем багаже славу и четыре успешных альбома.
Но, пожалуй, следует сказать, что все началось еще несколько раньше, в 1987 году, когда в коллективе обновился состав участников, и туда пришли новые гитарист, басист и барабанщик. Басист, Виталий Дубинин, был взят в группу по протекции отца-основателя Холста, еще и по совместительству являвшимся возлюбленным Дуба. Это было сделано отчасти для того, чтобы взбалмошная вторая половина гитариста всегда была у него на виду: и дома, и на работе.
Парочка Удалов-Маврин пришла в группу из не менее известного на тот период в роковых кругах коллектива — Черного Кофе. Максим был беззаботным, веселым, не обремененным никакими серьезными обязательствами, юношей. А вот Маврин, напротив, был человеком иного склада. Он вообще не был похож ни на одного своего знакомого. Порой казалось, что он такой один-единственный экземпляр во всем мире. Его необычность заключалась в некоторой отрешенности характера и в не по годам развитой любви к философским рассуждениям.
Но, тем не менее, он очень быстро пришелся ко двору и как высококлассный музыкант, и как отличный товарищ. Еще он на удивление легко сдружился с певчей арийской птицей, Валерием Кипеловым. Маврин как-то сразу разглядел в нем родственную душу, да и музыкальные темы, волновавшие их обоих, как оказалось, были схожими.
Шло время, группа в обновленном составе успела выпустить две пластинки, распрощаться с Удаловым, взять на его место нового барабанщика, и съездить несколько раз в гастрольные туры. Во время заключительного небольшого тура, посвященного выходу альбома «Игра с огнем», и произошла история, пошатнувшая привычные устои в отношениях между членами коллектива.
Однажды вечером в гостинице одного из городов нашей страны Ария, с успехом выступив на концерте, уютно проводила свое свободное время за распитием пива и карточными играми. Друзья, как у них обычно бывало, быстро довели себя до кондиции и принялись сопровождать свои игральные партии хором нестройных голосов. Меньше всех в этот вечер пил Маврин. Обычно он был главной заводилой и дебоширом в компании, но сегодня почему-то тихонько сидел в углу, задумчиво крутя почти не тронутую банку пива. Кипелыч, приняв на грудь уже достаточное количество горячительного, икая, подсел к своему товарищу.
— Серег, а ты чего сегодня такой тихий? — Валера немного не рассчитал свои силы и плюхнулся частично на диван, частично на колени Маврика.
Маврин аккуратно ссадил Валеру с себя, убедился, что тот крепко сидит и не заваливается, и негромко обратился к нему, — Нам надо поговорить, Валер, я должен тебе кое-что сказать.
— Так говори, тебе никто не мешает.
— Нет, — помотал головой Сергей, — мне нужно поговорить с тобой наедине.
— Ну пошли, выйдем, — хмыкнул Валера, резким движением вставая с дивана и поднимая за руку Рыжика.
Они незаметно вышли из ХолстоДубова номера и прошли чуть дальше по коридору в небольшой закуток, в котором по периметру стояли банкетки, обитые мягким бархатом, уже заметно истершимся от времени. На одну из них они сели.
— Так что ты хотел мне сказать? — Начал Кип, поудобнее усаживаясь и закидывая ногу на ногу.
Сказать или не сказать. Нет, все-таки скажу, сколько можно молчать, обманывая и себя, и его. Такое невозможно долго держать в себе. Скажу, а там будь, что будет.
С такими мыслями Сергей вскочил, сначала нервически заходил вправо-влево перед Валерием, потом остановился, посмотрел в окно, кашлянул, лихорадочно одернул футболку, и наконец немного сбивчиво начал, — Валера, мне кажется, что я люблю тебя… — и тут же сам испугался, на сколько быстро эти слова вылетели у него изо рта, — то есть мне не кажется, нет… я уверен. Мне все время хочется быть рядом с тобой, помогать, болтать о пустяках, слушать твой смех, иметь возможность в любой момент зарыться лицом в твои волосы, обнимать тебя и греть, — он опустил глаза, и Валере с пьяных глаз показалось, что цвет лица гитариста сравнялся с цветом его волос, — на протяжении уже нескольких лет ты мой близкий друг, и я не хочу тебя терять. Если я тебя обидел своим признанием, то прости, я этого ни за что не хотел, но, пойми, что и держать это чувство в себе я больше не мог.
Валера от такого признания даже протрезвел. Нет, он очень любил Мавра, но как друга, как близкого товарища. Никогда он не рассматривал Сергея как возможный объект страсти. Правда было еще кое-что, отчего Валера не мог или не хотел ответить взаимностью. У вокалиста была одна тайна, о которой Рыжик пока еще не знал.
Все дело в том, что у арийца была связь с Холстом. Так, давнишняя интрижка, несколько раз бурно начинавшаяся и так же быстро заканчивавшаяся. У Володи был постоянный партнер еще с институтских времен — Виталик. Но их отношения часто развивались по синусоиде — после счастливых моментов стремительно наступали ссоры со скандалами и битьем посуды.
Одними из главных причин, почему они часто ругались, были чрезмерная любовь Дуба к алкоголю и его взбалмошные и необдуманные поступки, доводившие педантичного Холстинина до ручки. Однажды, поругавшись с Виталиком и выслушав в свой адрес бурный поток непечатных слов, Володя ушел из дома. Первый раз это случилось в 1985 году. Не зная, куда ему идти на ночь глядя, гитарист завернул к дому Валеры. Тот с удивлением открыл ему, любезно проводил внутрь квартиры, и, проявив хозяйственность, накормил и позволил поплакаться в жилетку.
Валера испытывал к Холсту крайне смешанные чувства. Он одновременно и восхищался им: его внешностью, сильным характером, и боялся его, и даже в душе завидовал Виталику, что вредному басисту так повезло со спутником жизни.
Трудно сказать с первого взгляда, была ли это влюбленность или, может быть, одержимость, но совершенно точно можно сказать, что Валера жил иллюзиями, напрасно грезя о прекрасном принце, потому что Холст не обращал на него внимания. Да, Холст находил Валерия привлекательным, но в силу своего характера любил только Виталика. И никогда Володя не был бы с Валерой, как тот ни старался и не мозолил ему глаза. Но в тот вечер Холст был очень зол на Дуба, ему хотелось отплатить нерадивому дереву, забыть его, уколоть, выкинуть из головы хотя бы на некоторое время.
Для этого ему подвернулся Валера. Коварный Холстинин прекрасно знал о его чувствах к себе, хотя до определенного времени усердно делал вид, что не догадывается. Когда Володя, наевшись и развалившись на стуле в небольшой кухоньке вокалиста, вдруг посещенный нехорошей мыслью, решил использовать подходящий момент для своих целей.
Валера не мог ни физически, ни психологически ему отказать. Он столько времени ждал, когда холодный гитарист сам к нему придет, что теперь ему оставалось только выполнять все, чего от него требовал ариец.
Так периодически проходили их тайные встречи, пока Дуб, истосковавшись по своему мужу, не просил его вернуться обратно. В тот же момент Холст возвращался к Виталику, напоследок мягко сказав растерянному Валере, что все, что между ними произошло, было ошибкой, и что им обоим нужно забыть все как сон, и никогда больше не вспоминать.
Сказать, что Валера, не ожидавший от гитариста такого поворота, был в шоке, значило бы ничего не сказать. Он не находил себе места, мучился и не мог поверить в произошедшее. Но когда первый огонь обиды угас, успокоившийся Кипелыч сказал себе, что больше он не купится и не поддастся ни на какие увещевания коварного арийского обольстителя.
Но прошло чуть больше года, и история повторилась. Слепой и безголовый Валера вновь бросился в омут по самые уши, как только на горизонте замаячил Холст, в очередной раз крупно поругавшийся со своей дражайшей половиной. Стоит ли говорить, что вся эта любовная история опять закончилось для вокалиста плачевно, а Володя, поразвлекавшись, вернулся домой. Глупый и несчастный Валера опять наступил на те же грабли.
С тех пор прошло еще несколько лет, Виталик теперь играл в Арии, и со стороны Холста стало крайне опасно снова идти на измену — ревнивый басист собственными глазами мог засечь любовный роман своего мужа, и в этом случае мало не показалось бы никому.
С обновлением состава группы Холст присмирел, а на все попытки вокалиста объясниться, совершенно мастерски делал отрешенный вид и старался скрыться от его расстроенного взгляда. Это страшно огорчало Валерия и все сильнее зарождало в нем одиночество и тоску. Ужасно чувствовать себя обманутым, рассчитывать на того, кому доверял, и натыкаться на запертую дверь равнодушия. Вокалист поклялся себе, что больше он не даст слабину, и если когда-нибудь Володя подкатит к нему снова, пошлет его к черту.
Валера рассказал эту историю Маврину, который от услышанного немного прифигел, так как даже и не подозревал, какие тайны Мадридского двора происходили в группе до его появления в ней. Валера все говорил и говорил, ему хотелось выплеснуть всю свою боль, выговориться от душившей его обиды, а пьяные слезы блестели у него на щеках, соединяясь на подбородке и крупными каплями падая на колени.
— Ты все еще его любишь? — Спокойно спросил Маврин, когда Валерий закончил свой рассказ и попытался проглотить душивший его ком в горле.
— Не люблю я его. Прошла любовь, завяли помидоры, — наконец справившись с эмоциями, раздраженно буркнул Кип. — А что до твоего признания, — его голос смягчился, — Сереж, пойми, я всегда относился к тебе как к другу, а ты тут со своими чувствами… я даже не знаю, что тебе сказать. Я тоже тебя люблю, но совсем по-другому, ты мне нравишься, ты добрый, хороший, но я… — вокалист запутался и, потеряв основную нить, не смог закончить свою мысль.
— Знаешь, почему ты мне сразу понравился? — Обратился к нему Мавр. — Я как-то сразу обратил внимание на твои глаза, еще как только мы познакомились. Я заглянул в их светлую глубину и прочел там совершенно непередаваемое одиночество. Я увидел в них себя и понял, что ты тот самый, мой человек. Каждому удается встретить свою родственную душу только один раз в жизни. Признаться, я нигде и никогда прежде не видел таких красивых и несчастных глаз. Ты только посмотрел на меня, а взгляд уже прошил меня насквозь, на секунду ослепив, и дав прочесть в нем все, что там написано. Не каждому выпадает счастье встретить абсолютно своего человека. Счастье — это поезд, ты либо успеваешь запрыгнуть на него, либо нет, и если не успеваешь, то на всю жизнь остаешься жалеть о том, что не сделал шаг. Нельзя жить иллюзиями и строить воздушные замки. — Сергей схватил ладони Валеры и с жаром сжал их. — Человек всю жизнь может жить с самообманом и, дожив до конца своих дней, так и не понять этого. Очень важно успеть увидеть свое счастье, часто до него бывает только рукой подать, но человеку проще не замечать этого, а продолжать жить во лжи и обмане, потому что так все живут, потому что так принято, и по-другому не получается. Таким образом он попадает в порочный круг, из которого невозможно вырваться в одиночку.
Валерий, пока Сергей говорил, сидел на скамейке, опустив голову и занавесив лицо волосами, боясь посмотреть ему в глаза.
— Если ты действительно хочешь, то я уйду, и больше мы никогда не поднимем эту тему, обещаю. — Маврин поднялся, посмотрел на Валерия еще какое-то время и, не видя никакой реакции, тяжело вздохнув, повернулся, чтобы уйти.
Но тут Валера поднял голову и нарушил звенящую тишину, — я согласен с тобой. — Его голос сильно дрожал. — С каждым твоим словом… если это только не алкогольный дурман, и я не сплю, ты прав, в мире столько обмана и лжи, что порой бывает трудно вообще разобраться, что хорошо, а что нет. Рядом с тобой, Сереж, как минимум, безопасно, и не чувствуешь себя обманутым, это я знаю точно. — Мягкая виноватая улыбка. — Не уходи, пожалуйста.
Маврин не поверил своим ушам. Он боялся, что превратно истолковал слова вокалиста, и не решался переспросить.
— Да, прошу тебя, не уходи, — вставая и немного смущаясь, повторил Валерий.
Рыжик подошел к нему, несмело притянул к себе, обнял и осторожно положил ладонь на русую макушку. Валера прислонил свою голову к мавринской груди и тихонько вздохнул. Так они стояли, молча прижавшись друг к другу, до тех пор, пока встрепанная светловолосая голова Мани не показалась из-за угла и не нарушила сладостный покой двух умиротворенных душ, возвестив о том, что они, обнаружив потерю музыкантов, подняли на уши администрацию гостиницы для их поиска.
***
После того сумбурного гостиничного объяснения минуло несколько недель. Группа успешно продолжала свои гастроли, давала концерты, общалась с поклонниками, а также оставляла после себя память в виде разгромленных гостиничных номеров и прочие подарки, присущие разбитным рокерам.
Все шло своим чередом. Отношения Мавра и Валеры, конечно, немного изменились по сравнению с тем, какими они были раньше. Но все равно Сергей не позволял себе ничего, что могло бы не понравиться арийскому вокалисту. Он сдерживал себя и обращался с ним, как с самой большой драгоценностью.
А Валеру все устраивало, он наконец узнал, каково это, когда тебя кто-то любит, когда ты небезразличен хотя бы одному живому существу. Светло было у него на душе, правда до тех пор, пока он случайно не сталкивался взглядом с Володей. Валера не умел расшифровывать его мысли, но одно понимал точно — Холсту пришлось не по нраву, что Кип с Рыжим Бесом сложились в, мягко говоря, не просто дружеский союз. Валера не хотел даже думать о том, что у Холста могут быть к нему какие-то претензии. У него вон Дуб есть, — думал вокалист, — вот пусть его и любит, и пилит, что хочет, пускай делает, только меня пусть оставит в покое и даст наконец нормально жить.
Как-то после очередного концерта поздно вечером группа с еще кучей народа весело проводила время в одном из номеров старенькой гостиницы. Валера, как часто с ним бывало, быстро захмелел и завалился спать на раскладушку. Мавр, аккуратно поправив его ноги и накрыв пледом, вышел покурить на балкон. В последнее время он стал гораздо меньше пить, и сейчас от всего этого чада и кутежа он немного задыхался, поэтому, решил подышать свежим воздухом. На балконе он встретил Маню, который тоже, видимо, решил проветриться.
Мавр протянул ему пачку, дал прикурить, и они оба затянулись, выпуская колечки сизого дыма и ежась от прохлады весенней ночи.
— Ух ты, сколько звезд, — задрав голову, вдруг воскликнул Маня.
— Сегодня совсем нет облаков, поэтому небо такое чистое, — затягиваясь, ответил Сергей.
На улице была такая тишина, что ее можно было бы ощутить, порезав ножом, как масло. Гул и смех из номера не доносились до арийцев из-за плотно прикрытой двери, и голос Маврина звучал как-то особенно объемно, будто был наложен в несколько слоев.
— Ты представляешь, Сань, сколько звезд на небе… и не сосчитать. — Маврин сделал паузу, как будто подбирал слова, и продолжил. — Ты когда-нибудь задумывался, почему люди так любят смотреть на звезды? — Маня отрицательно мотнул головой.
— У каждого из нас есть свой небесный спутник, ведущий и оберегающий от невзгод и потерь. Знаешь, существует даже выражение «Путеводная звезда». Есть одна теория, согласно которой, когда-то очень давно люди решили переселиться со звезд на нашу планету. Они тогда были более честными, дружелюбными и бесконечно счастливыми.
Драммер в недоумении покосился на друга.
— Но со временем они почему-то разучились быть и добрыми, и счастливыми, — гитарист задрал голову и посмотрел на небо, — зато стали невообразимо одинокими. А эти маленькие далекие звезды на самом деле подобны нам. Ты посмотри, они мерцают, как люди, кто-то тускло, кто-то более ярко, но они совершенно одиноки на этом темном небосводе, хотя их там очень много. Знаешь, счастлив лишь тот, кто не понимает, что он одинок, а кто понимает — очень страдает. А кто не только понимает, но и видит, что находится среди тысяч толп таких же одиноких и неприкаянных людей, как он сам, является по-настоящему несчастным. Мы как эти маленькие далекие звездочки, каждая из них одинока не только сама по себе, но она еще и находится среди мириад таких же светил. А вот если когда-нибудь этим маленьким одиночкам удается сойтись, что бывает только раз в жизни, только мгновение у них есть для того, чтобы сложиться в созвездие, то они обретают свое истинное счастье.
— А когда звезды падают, что с ними происходит?
— Когда звезда падает, — грустно сказал Маврик, — это значит, что она увидела свое отражение в одиночестве другой звезды, только раз столкнувшись с ней, но оказавшись не в силах помочь. Тогда несчастная безымянная звезда срывается и летит скорее к земле, чтобы сгореть в атмосфере или врезаться в земную твердь, так она прекращает свое существование.
— А что происходит с ней в итоге? Куда она попадает?
— Когда она достигает поверхности земли, то разбивается и прекращает свое существование ее душа. У звезд же нет телесной оболочки, они являются прямыми отголосками своих душ. Поняв, что она не в силах помочь другой душе, несчастная звезда бросается в бесконечную стремительно засасывающую пучину. У бедняжки нет другого выхода, так как она не справилась со своим главным предназначением — найти свою половину и подарить ей счастье.
— Мдаа, — Маня почесал в затылке, такие размышления были явно для него сейчас не вполне доступны — и это ты вроде и не пил сегодня много, а смотри, как тебя на философствования потянуло.
Мавр улыбнулся одним уголком губ, по-лисьи прищурился, затянулся последний раз и выбросил незатушенный окурок. Его яркий огонек несколько раз перевернулся в полете, а затем беззвучно упал на мостовую, несколько мгновений еще померцал, прежде чем затухнуть и окончательно замереть в мертвой тишине ночи.
***
В бешеной круговерти, стараясь обогнать друг друга, стремительно неслись дни-недели, и вот уже настал конец месяца. Близилось лето, рийцы, приехав с гастролей и немного поваляв дурака, решили приступить к сочинению нового материала.
Так получилось, что в один день на репетиционной базе находились только Валера и Маня. Дуб отошел за пивом, а Холст с Мавром еще не появились.
— Валер, знаешь, я рад за тебя. Наконец у тебя появился человек, который искренне и честно любит тебя. Что может быть лучше, чем найти свою половину. — Рассуждал Маня, раскачиваясь на табуретке и крутя в руках барабанные палочки.
— Я и сам до сих пор с трудом верю в то, что произошло. Это такое счастье, любить и быть любимым. Знать, что кто-то совершенно безвозмездно дарит тебе свое тепло и ласку. Серега замечательный и как друг, и как человек вообще. Если бы не он, то я, по всей видимости, совсем бы впал в депрессию.
В этот самый момент дверь распахнулась, и на пороге появился Холст. Заметив Манякина, он не стал заходить внутрь, а поздоровавшись, сразу обратился к Валерию.
— Валер, не выйдешь на минутку, поговорить надо, — и потом уже Мане, — прости, Сань, это так… личный разговор, на два слова буквально.
Валера встал и, немного замешкавшись, проследовал за Холстом. Но буквально через несколько минут он, обуреваемый эмоциями, влетел обратно в помещение, где скучающий Маня расставлял свои барабаны.
Его лицо было перекошено. Он начал суетиться в поисках чего-то, а безумная улыбка, сопровождаемая нервным смехом, не сходила с лица. Маня подлетел к нему, схватил за плечи и как можно сильнее встряхнул. Но Валера только заливался смехом и ничего не хотел слушать.
— Саня, ты бы только знал, какой же он молодец, какой хороший. Извинился, предложил все начать сначала. Он все-таки любит меня, любит! Я это всегда знал, я верил. Боже мой, как я счастлив, — Валера был, похоже, совсем не в адеквате.
Даже пощечина, которую Маня залепил ему в надежде его облагоразумить, не произвела никакого эффекта.
— Мало он тебя динамил? Возьми себя в руки, ты будешь полным идиотом, если попадешься на эту удочку в третий раз. Да они с Дубом наверняка опять повздорили, вот он и пришел к тебе, а через пару дней он тебя опять бросит, и ты будешь умываться горючими слезами!
— Пускай я идиот, пускай дурак. Мне все равно. Он сказал, что любит меня, и у меня нет причин ему не верить. Все когда-нибудь ошибаются, и Володя — не исключение. Сейчас он осознал свою вину и даже извинился передо мной. — Валера, уже найдя наконец свою куртку, которую искал все это время, бросился к двери.
Маня, теряя всякую надежду, в отчаянии крикнул ему, — а как же Маврин? Что ты ему скажешь? Как ты можешь так поступать с человеком, который любит тебя?
Кип, уже открыв дверь, медленно повернулся к драммеру. На секунду его лицо приняло озабоченный вид, но тут же сменилось прежней маской беззаботности, — ну… извинись перед ним за меня, скажи, так, мол, и так… придумай в общем что-нибудь. — Напоследок взмахнул волосами и хлопнул дверью.
Маня, совершенно обескураженный поведением своего друга, принялся нервно расхаживать взад-вперед по помещению. Он выглянул в окно. Погода стояла не по-майски теплая, вовсю благоухали цветки липовых деревьев. Как же сейчас не соответствовала эта чудесная весенняя атмосфера состоянию его души.
— В любую минуту должны будут подойти остальные участники группы. Что же сказать Сереге, как объяснить Витале отсутствие его мужа на репетиции? — Маня не знал, что делать, и просто хватался за голову. — Ну почему все эти проблемы свалились на мою голову? Почему именно я должен объясняться за этого недоумка Валерку, которому вожжа под хвост попала?
Пока Маня причитал, расхаживая туда-сюда, вошел Маврин. Он был бледен и выглядел очень уставшим. Поздоровавшись с барабанщиком, он спросил, где остальные музыканты.
— Дааа… Валера вот вышел, Холст — тоже. Дуб за пивом ходил, с минуты на минуту подойти должен, — неохотно ответил Маня.
Он не знал, как подступить к нужной ему теме разговора так, чтобы не шокировать Сергея. А Мавр тем временем принялся за настройку своей гитары.
— Как же сказать ему, КАК?! — Набатом стучала мысль. И тут неожиданно для себя он произнес вслух, — Валера не придет сегодня.
Маврин замер и обернулся на голос.
— Почему?
— Ни он, ни Володя сегодня не появятся, я думаю. Ты понимаешь меня, Серег? — Маня выразительно посмотрел на гитариста.
— Он… с Володей? — Наконец одними губами проговорил Маврин и сел на ближайший стул.
— Ты бы видел его, как сука, хвост набок, и бросился в объятия Холста.
— Не говори так про него! Он… он не виноват. Это я не смог уберечь его. Это я виноват в том, что одиночество окончательно поглотило его и толкнуло на безумство.
Тут раздался грохот ударившейся о стену двери, заставивший Маню подскочить на месте и понадеяться, что это вернулся Валера, ну или образумившийся Холст привел его за шиворот обратно. Но нет, это оказался неунывающий, постоянно зубоскалящий Виталик.
— Народ, ловите пиво, — он помахал в воздухе пакетом, в котором звякнули стеклянные бутылки, — хоть Вовка и не одобряет, когда я напиваюсь, но думаю, что чуть-чуть можно, — он оглянулся по сторонам, — тем более пока его нет.
Коллеги не поддержали радостного настроения басиста, но тот и не подумал обратить внимание на их состояние, а только вдохновенно продолжал трепаться о чем-то своем.
— Глядите, взял два билета в кино на последний сеанс на последний ряд, как полагается. Мы тут с Володькой повздорили немного, но я думаю, что легко смогу сменить его гнев на милость. Уж кто-кто, а я его хорошо изучил. Сначала посмотрим кино, потом поедем домой, ну а там… кхем, — басист плотоядно улыбнулся, — я-то знаю, что нужно сделать, чтобы вернуть покой и уют в наш тесный маленький мирок.
Дуб еще долго болтал, не умолкая ни на секунду. Он совершенно не обращал внимания ни на кислую физиономию Мани, ни на смертельно побледневшего Мавра. Как и любой счастливый человек, басист проявлял высшую степень своего эгоизма. А Маврин, тихонько пробормотав что-то про то, что он очень устал, прикрыл глаза и подпер щеку рукой.
Виталик все галдел как сорока, ругал и клял бездельника Валеру, что тот как всегда опаздывает на репетицию, мечтал о выпуске нового альбома и одновременно распутывал шнур от бас-гитары. Но слушатели уже не внимали его восклицаниям.
Маня, сначала посмотрев на сидящего Маврина, а потом переведя взгляд на раскрытое окно, вдруг неожиданно понял, что где-то на небосклоне в эту самую минуту одна одинокая безымянная звезда все-таки сорвалась и полетела вниз. Парадоксально, но и в это же время какой-то неизвестный молодой человек, встречая теплый весенний вечер вместе со своей девушкой, при взгляде на стремительно прорезавшую небо звезду загадал желание быть счастливым.
