Dedicated to Minsk

Их было четверо. Он входит неторопливой царственной походкой, слегка помахивая в такт левой рукой,- правая, как всегда, плотно прижата к телу,- кто-то скажет "нелепое подражание Старшему Брату", но ему всё равно,- спокойные, всегда полуприкрытые парализованными чекистской выправкой веками глаза, переливающиеся пятьюдесятью оттенками серого,- взгляд сфокусирован и сосредоточен, лицо непроницаемо, полуулыбка естественна, как никогда,- сияющий ботокс ярко освещён вспышками истерических камер, тысячи ошалевших жадных микрофонов и фотоаппаратов устремлены к нему, как голодные звери к добыче, но ведь он к этому привык за десять тысяч лет своего правления,- он быстро оценивает обстановку, для этого ему хватает десяти секунд. Первые две секунды- зал, журналисты, наши в гражданском и чужие в штатском, своя территория, едва ощутимый привкус охоты, азарта и волнующей ночи, знакомые правила игры. Позиция выигрышная. Угол в триста шестьдесят градусов, можно позволить маленькую (большую?) провокацию. Не себе (обвинят всё равно его), с молчаливого согласия (с шёпота, запрещающего делать это). Всё равно он останется хозяином положения. Вторые две секунды- Эта женщина, фрау М. Скромный аккуратный костюмчик (цвет совсем не идёт к её глазам, но пиджак хорошо сидит, по фигуре), синяя блузка и сапфировые бусы (а вот с этим её стилисты угадали), склеенные пальцы (Вы когда-нибудь научитесь пользоваться клеем?), выражение глаз безмятежно,- лицо являет ему полную противоположность, внося дисгармонию,- глубокие носогубные складки, уголки маленького рта подрагивают,- заметно нервничает. Безопасна. Третьи две секунды- месье О. Близорукие глаза,- морщинки у глаз не от доброты,- французский шарм, показная весёлость и раскованность, чрезмерная, бьющая через край,- слишком расслабленная улыбка, громкое щебетание, от которого в ушах звенит,- жемчужно-металлические глаза мгновенно выхватывают две незначительные детали: краешек левого глаза месье О. ощутимо дёргается, ноготь указательного пальца правой руки обгрызан, что портит картину идеального маникюра и выдаёт его с головой,- он нервничает ничуть не меньше, чем Эта женщина, а может, и того больше. Абсолютно безопасный тип. Четвёртые две секунды- господин П. Пышная, осыпанная пеплом (уже отмечаешь своё поражение?), припорошённая белорусским февральским снегом копна волос,- бессовестно торчащий хохолок, три часа усердно зачёсываемый назад фирменным гребешком, но всё равно нещадно выбивающийся, как подснежник сквозь толщи снега, что говорит о грядущем марте (от марта недалеко до мая,- мир, труд, май? Мирный труд? Уведите тяжёлую артиллерию),- недурно скроенный костюм, однако, не скрывающий полноты,- создаётся ощущение, что ему тесно, ему некомфортно (знаешь, не только из-за того, что брюки жмут), поза напряжённая, взгляд насупленный, исподлобья, настороженный, нос раздувшийся, красный (алкоголик? Даже если и не алкоголик, то уж хронический точно. Диагноз), пикантное дополнение к образу: деревянные чётки, маленький крестик,- он с ними редко расстаётся, даже разлетаясь прахом невинно убиенных перед своим властелином продолжает богохульствовать, то ли играя на публику (пусть даже эта публика состоит из одного человека), то ли действительно ища защиты (продавший душу дьяволу до последнего цепляется за одежды Христовы, в то же время отталкивая протянутую Им Руку). Нервы вот-вот сдадут. Свинцовые глаза тают в васильково-синий, в пятьдесят первый его оттенок,- он удовлетворённо отмечает тончайшие грани настроения господина П. и отворачивает голову к тому, кого он мог бы назвать своим другом,- к Л., присутствующему здесь же, со своими усталыми глазами, в мешки под которыми может уместиться целый конвой гуманитарной помощи: несколько мазков- измятые щёки, встопорщенные усы, приличный костюм европейского покроя (закос под Версаче?) и местного производства, измученная (не вымученная) искренняя улыбка,- ощущение чего-то родного, бесконечно близкого и домашнего, мягкого, с хитрецой, но всё же своего, надёжного и проверенного,- объятия, похлопывания, рукопожатия, он успевает ощутить его пульс,- пожалуй, он единственный нервничает не в такой степени, что нервы натянуты, как тетива, как вот-вот лопнущие струны, а лишь слегка, для порядка,- как-никак, гости приехали,- это тот род беспокойства, когда хочешь, чтобы всё прошло как надо и чтобы твой дом не оставил о себе дурной памяти. Всего-то. От этого лицо у Л. похоже на картошку в мундире. Последние две секунды- луч прожектора на сверкающей благородной лысине. Друг? Друг. Добро пожаловать в Минск.