"My One and Only Love"

Подобные ему, очаровывали. Волосы были спрятаны под шляпой, её полы и тёмные очки закрывали половину лица. Полумрак сцены обволакивал, выделяя светлым контуры его фигуры. Он был тенью, играющей на саксофоне. Его музыка была чем-то особенным. Во всём мире только это имело значение. … Его образ всё не выходил у Масато из головы. Вернувшись домой, он не переставал думать о нём. Он допускал, что мог и ошибиться, но всё-таки не в этом случае, о, только не в этом. Масато улыбался своим мыслям… Он дремал на диване, с греющим его ноутбуком на животе, когда раздался звонок в дверь. За окном, — Масато спросонья едва вспомнил, в какой оно стороне, — темно. На часах, — Масато сощурился, слепо глядя на экран, — 22.10. Масато решил, что не будет открывать, когда уже поднялся, зацепившись взглядом за дату на календаре. Потому что нарушителем его спокойствия в столь поздний час мог быть только один человек. В конце концов, он думал о нём полдня и весь вечер. Даже если никто не предупреждал Масато заранее о визите (а стоящий за дверью так себя обременять никогда бы не стал), он не мог ошибиться. На календаре — 14 февраля. За дверью… — Дзингудзи… — Масато даже не пришлось стараться, чтобы специально придать своему голосу нужные интонации, в полной мере выражающие его раздражение и недовольство. Голос со сна хриплый, а внешний вид изрядно помятый — Масато не заглянул в зеркало, а следовало хотя бы волосы пригладить. Увиденное Рен поспешил прокомментировать исключительно на свой манер: — Оу, Хидзирикава, вид у тебя такой… м-м-м… я тебя не от кого не отвлёк, случаем? — с напускным беспокойством в голосе и ухмылкой на лице осведомился Рен, пытаясь заглянуть за плечо Масато. Варианты ответов на реплику Рена у Масато были сплошь нецензурные, но наиболее привлекательным было молча захлопнуть перед носом «нежданного» гостя дверь. Но тот уже словно бы невзначай сделал шаг вперёд и нагло облокотился о дверной косяк — травмировать музыканту пальцы Масато считал крайне низким способом отмщения. Он всё же предпочитал думать, что бывших музыкантов не бывает. Вместо всего того, что вертелось на языке, Масато сказал нечто совсем иное, недовольно поёжившись: — Сквозняк, заходи, не стой на пороге. Дважды Рену повторять не пришлось, но наклонившись, чтобы снять ботинки, он не отказал себе в удовольствии картинно повздыхать: — Ну что ж такое-то, не дал мне даже заранее заготовленную речь произнести. — Я надеюсь, ты хотел извиниться, — предположил Масато, вешая пальто Рена в шкаф. — О, нет, ни в коем случае. Я хотел сказать, — Рен выпрямился и обворожительно улыбнулся: — Сегодня День всех влюблённых, сегодня мой день и я пришёл к тебе, чтобы ты меня поздравил. — Бред какой-то, — невозмутимо ответил Масато. — Согласен, — кивнул Рен. — В голове у меня оно звучало куда лучше. Позволишь ещё попытку? — Как нехорошо, великий Рен Дзингудзи просит сделать ещё один дубль — это крест на его карьере, безусловно, — Масато развёл руками в стороны, качая головой. — Я нисколько не сомневаюсь, что крест на моей карьере поставишь именно ты, — с нечитаемой улыбкой сказал Рен. Масато недоуменно поднял на него глаза, не уловив в его голосе подходящей ответу иронии. — Оу, — заметив его взгляд, Рен поспешил развеять все возникшие в голове друга сомнения. — Не обращай внимания, роль у меня нынче крайне драматическая. Так что буду весь остаток вечера и, надеюсь, как минимум полночи изводить тебя своими патетичными вздохами и стонами. — Без этого никак обойтись нельзя? — Нельзя, никак, без стонов так точно. Масато смешно хрюкнул от разбирающего его смеха. — Мне казалось, ты говорил что-то типа «да никогда больше» после фильма с очередной постельной сценой, — злорадствуя проговорил Масато. Из переданного Реном пакета он достал конфеты и вино. В холодильнике у него ещё был виноград и вроде бы оставался сыр. Чтобы это проверить, он скрылся за перегородкой, но в просторной квартире-студии это не помешано Рену ответить так, чтобы Масато услышал. — Так её и не было, когда я первый раз сценарий в руки взял, от корки до корки всё прочитал — детективный триллер, ничто не предвещало беды. В таком качестве, в смысле. Но хитрожопый писака внёс поправки в сценарий, которые режиссёр безоговорочно принял, согласовав их только с моим менеджером. Это заговор, — запрокинув голову, твёрдо заявил Рен потолку. — Ну как же, получить в своё пользование эдакую порно-звезду и не воспользоваться по назначению — вот где преступление, достойное триллера, — закатив глаза, саркастично произнёс Масато, чтобы спустя мгновение обычным своим тоном добавить: — Напомни-ка мне, что мешает тебе отказаться? Рен хмыкнул, подперев голову рукой, наблюдая, как присевший рядом Масато протирает салфеткой бокалы. — Ты же знаешь, — начал он, — что актёр — это моя нынешняя профессия, — «Но не призвание», — настойчиво вертелось на языке Масато, но он не стал перебивать Рена. — Я не хочу, чтобы за мной закрепился статус капризной звезды-однодневки, я буду выполнять всё, что от меня требуется. И, на самом деле, даже если бы постельная сцена была изначально, я бы не отказался, потому что в остальном сценарий неплох и мне интересно попробовать новую роль. Но всё-таки… — Всё-таки, прежде чем ты успел заметить, за тобой уже закрепилась слава секс-символа, — фыркнул Масато. — Да, — не без доли самодовольства ответил Рен. — Странно, что до сих пор твой брат не пресёк всю эту самодеятельность, явно вышедшую за рамки рекламного проекта. — Пока ему удаётся извлекать выгоду из всего. Ты, вероятно, не в курсе, но в последнее время дела нашей компании идут в гору. Корпорация Дзингудзи вновь на коне, впервые после того, как сменился её глава, — со скучающим видом говорил Рен, подперев голову рукой. — Но, откровенно говоря, моя во всём этом роль начинает раздражать. Снова. — Вы только посмотрите на него, святой, непогрешимый агнец шоу-бизнеса Дзингудзи, который с детства был просто ангелом во плоти — подумать только, что жизнь с человеком делает — ужас, — встретившись взглядом со смеющимися глазами Рена, Масато сам улыбнулся, мягче, без ехидства. — Входящему в тройку самых сексуальных мужчин страны не положено так говорить. Изволь соответствовать образу. — Знаешь, Масато, за что я тебя люблю? — спросил Рен. Масато улыбнулся. Это было приятно слышать, и он знал, насколько слова Рена искренни, но, чтобы лишний раз не расчувствоваться, поспешил со смешком предостеречь: — Если вздумаешь перечислять все пункты, это надолго затянется. — И за это тоже, — ответил Рен со смешком. — Но, знаешь, на самом деле, всё это ерунда, потому что главнейшая причина, по которой я согласился участвовать в съёмках, наличие в касте кое-кого ещё, — наклонившись над столом, Рен пытливо заглянул в лицо Масато. — Угадай, кто играет главную роль? Масато замер, отвечая на взгляд Рена. — Ну, — протянул он. — Судя по твоей реакции, этим человеком может быть только один, известный мне актёр. — Да, ты прав, — не сомневаясь, что догадка Масато верна, Рен сказал: — Наш котёночек Сё-тян дорос до главных ролей в триллерах. — Пф, — не сдержался Масато. — У него хотя бы действительно наблюдается карьерный рост, в отличие от некоторых. — А вот не надо так прозрачно намекать, что у меня во всех фильмах роль одна и та же. Характер моего нового героя как у Токии, кстати. Мне — сыграть занудливую ледышку Ичиносэ — представь только, как это будет трудно, — не без изрядной доли патетики пожаловался Рен, горестно вздохнув. — Так что ты говоришь про вздохи и стоны, у тебя там хоть реплики есть? — У меня раздвоение личности, — без улыбки ответил Рен. — Но какая вторая моя сторона, я тебе не скажу, потому что это едва ли не главная интрига фильма. — Оу. Значит, роль главного маньяка-убийцы твоя? — предположил Масато. — Бинго, — ответил Рен, звонко щёлкнув пальцами. Переглянувшись, они рассмеялись одновременно. Освободив низкий журнальный столик у дивана от рабочих бумаг, нотных листов и прочих лишних вещей, Масато поставил виноград и раскрытую коробку с конфетами, краем сознания подумав о том, что, получив шоколад на День Святого Валентина, ему придётся преподнести Рену что-то на Белый день. Но мысль не задержалась в голове надолго, потому как Рен, открыв вино, уже разливал его по бокалам. Они уселись на подушки прямо на пол — так было удобнее обоим. Рен снял пиджак и расстегнул пару пуговиц на рубашке, закатав рукава, а Масато как был в домашнем поношенном свитере и разношенных джинсах, так в них и остался, только волосы расчесал. Масато за двадцать четыре года жизни всё же не привык говорить подобные вещи без смущения, ничего не мог с собой поделать, но всё-таки Рен был тем, скрывать что-то от которого было совершенно бессмысленно. Поэтому взяв в руки бокал, Масато сумел произнести нужные слова, мягко и искренне улыбаясь: — С Днём рождения. — Спасибо, — ответил Рен. В этот момент они не были известным актёром и чуть менее известным композитором. Они были просто друзьями детства, практически родными друг другу людьми, успевшими вместе много где побывать и через многое пройти, но всё же не расставшимися, когда их пути разделились. Масато ценил Рена и дорожил им, зная, что его чувства взаимны. Он не был намерен разрывать связь, столь ценную, дорого им обошедшуюся. Отец никогда не бросал слов на ветер и отрёкся от Масато, как и обещал. Масато перестал быть Хидзирикавой, перестал быть наследником крупной корпорации. Он сознательно нанёс серьёзное оскорбление своей семье, верный себе и своим принципам. В тот кризисный момент, когда пришлось начать всё сначала, с чистого листа, только группа, в составе которой был и Рен, поддержала его, придавала силы его вере, напомнила о том, что единственно верный путь тот, который ты выбрал сам. В конце концов, какая ирония, группа распалась, просуществовав только пять лет, все разбежались кто куда, но всё ещё поддерживали связь. Токия продолжил сольную детальность как певец и шоумен. Отоя стал популярным теле- и радио-ведущим. Нацуки решил продолжить своё музыкальное образование, уехав в Европу, будучи уже хорошим композитором. Сесиль вернулся на родину, откуда стабильно высылал открытки на Рождество, сладости и новые сезонные хиты. Сё всегда привлекала актёрская деятельность, и он не отказался от этой своей мечты. А Рен, всё же не возложив ответственность за компанию лишь на плечи старшего брата, поддерживал семью, заняв угодную ей роль. Начав со съёмок в журналах и рекламе, со временем Рен перекочевал в киноиндустрию. А сам Масато, вероятно, занял самую невыдающуюся позицию, решив посвятить себя музыке, став композитором в одном из не самых известных театров. Но он был доволен и всё в его достаточно тихой и размеренной жизни, наполненной тем, что он любит, Масато устраивало. Иногда ему казалось, что жертва, принесённая его нынешнее жизни, слишком велика и оно того не стоило. Но когда подобные минуты слабости наступали, он вспомнил Рена, бросившего свой саксофон, и злился. Они не раз поднимали эту тему, не раз Масато пытался убедить Рена вернуться… куда-то… и каждый раз оставался безрезультатным. Иногда Рен отметал его попытки спокойно, мягко улыбаясь, иногда злился, однажды психанул, напившись, и просил потом прощения, вцепившись Масато в плечи, обращаясь словно бы не к нему вовсе. Масато отступил. Но успокоился лишь тогда, когда увидел его… — И над чем это мы так задумались, м? — осведомился Рен, катая между пальцами виноградинку. — Да всё о том же, — ответил Масато, ничего более не уточняя. Это и не требовалось. — Извини, — сказал он. Рен пожал плечом, говоря, что это лишнее. Но всё-таки их встречи становились всё более редкими, Рен с трудом находил для них время в своём плотном графике. Но у них всё ещё оставались эти вечера, три-четыре раза в год они себе их позволяли, и тогда всё прочее уходило на дальний план. Масато не знал, долго ли это продлится, но ценил подобные часы—минуты. Рен продолжал называть его Хидзирикавой, на что тот уже давно перестал злиться. Он был самим собой. — Хидзириква, а, к слову, где мой подарок? Уж полночь близится, а его всё не видать, — наконец Рен задал мучавший его вопрос. У Масато был готов для Рена подарок. Он встал из-за стола, чтобы достать его из шкафа. Он догадывался, какой будет реакция Рена, и надеялся, что он не ошибётся в её предсказании. И отступать, даже учитывая это, он был не намерен. — Вот, — Масато протянул Рену плоский футляр из плотного картона — старая виниловая пластинка, на которую он наткнулся случайно, разбирая свои вещи, прежде чем покинуть семейный особняк. Любящему всякий раритет Рену подобная вещь понравилась бы и ничто бы не омрачило его искрению радость, будь пластинка какой угодно другой. — Хм, Колтрейн, — медленно проговорил он. Масато выдержал его взгляд. — Да, именно. Едва только увидел её, сразу подумал о тебе, — спокойно сказал он, присаживаясь рядом. Рен вздохнул, покачав головой. — А ты не сдаёшься. — И не сдамся. — Спасибо, — сказал Рен с улыбкой, салютуя бокалом. — За подарок, разумеется. — Рад стараться, — Масато улыбаться не стал, подняв свой бокал, и выпил терпкое вино залпом, не поморщившись, внезапно почувствовав желание напиться. Рен посмотрел удивлённо, но ничего не сказал. Он, кажется, вовсе засыпал уже, клевал носом, положив голову на ладонь. Перед подобной картиной Масато не сдержался, улыбнулся. Потянувшись через весь стол, он прикоснулся к волосам Рена, всё таким же длинным, как и в годы их юношества, скрывшим половину лица. — Рен, — позвал Масато, тронув друга за плечо, — не вздумай засыпать так. — Я не сплю, — спокойно ответил Рен, не открывая глаз. — Я не сонный, я грустный. И, — добавил он после паузы, — кажется, немного пьяный. Спроси меня, что является причиной моей печали. — И что же? — послушно спросил Масато, не подумав. — Печалит меня, что я ещё недостаточно пьян, — ответил Рен, подставляясь под движение ладони Масато. Он резко открыл глаза, словно озарённый какой-то идеей. Масато чуть отпрянул, готовый к худшему. — Сделай мне массаж! — заявил вдруг Рен. Масато едва сдержал стон. — Не хочу я ничего тебе делать, иди в душ и ложись спать, — он поспешил отгородиться от Рена столом, но тот успел ухватить друга за руки. Масато вздрогнул и это от внимания Дзингудзи не скрылось. Рен пакостно, отвратительно, широко улыбался, едва не облизываясь, притянув его руки к себе. Масато вновь застонал, но только мысленно. — Пожалуйста, — произнёс Рен волшебное слово, да таким тоном, что на мгновение Масато почувствовал себя Нанами. Какого ей было, бедняжке-то, в окружении эдаких красавцев. Чтобы быть способным сохранять трезвую голову, находясь рядом с Реном, нужно быть всецело погружённым во что-то ещё, думать о чём-то другом, любить кого-то другого. Но бутылка вина была уже пуста, ни о какой трезвости речи не шло, что, как следствие, ставило крест на всяких прочих мыслях. Рен сел ровно, опустив плечи. Масато провёл по ним руками, с удивлением отметив, какими они были напряжёнными, не смотря на расслабленную позу. — Ты как сжатая пружина, — произнёс Масато. — Расслабься же. — М-м-м, мне нравится, как звучит твой голос, — промурлыкал Рен. — Это ты вспомнил о том, что планировал репетировать? — спросил Масато, естественно, сжав плечи Рена сильнее. Рен усмехнулся. — Да, — сказал он. Но у Масато сложилось впечатление, будто на вопрос тот так и не ответил. Совершаемые медленные мягкие движения успокаивали и Масато. И больше всего ему хотелось просто прижаться к спине Рена, обняв его поперёк груди и сидеть так долго-долго, не рассуждая лишний раз, не думая о бессмысленном. — Масато? — М..? — Ты там сам не заснул? Масато покачал головой, скользнув руками по плечам Рена и опустив их. Так и сидел, смотря на его волосы, пока Рен не сказал: — Выпрями ноги, пожалуйста. Масато подчинился и в тот же момент едва не упал на пол, когда Рен, откинувшись назад, прижался спиной к его груди. И Масато некуда было деть руки, кроме как обнять ими друга. Под его правой ладонью билось чужое сердце. И это было страшно. Но Рену позарез нужно было испортить момент. — Чем я пахну? Масато втянул носом воздух. — Чужим парфюмом, — поморщился он. — Вот я и думаю, что это за чувство такое неприятное. Пошли в душ. — Я думаю, ты и без меня справишься, — ответил Масато, с трудом сохраняя невозмутимость. Не потому что, слова Рена раздражали, а потому что в кои-то веки не хотелось им перечить — непорядок. — Отпусти меня тогда. — Я тебя не держу. — А мог бы и удержать, — ворчливо сказал Рен, со стоном поднимаясь с пола и нетвёрдым шагом направился в сторону ванны. Какое-то время до Масато доносились всякие громыхающие звуки и чертыханья. Он не придал им значения. «Мог бы?..» Не смотря на внешнюю легкомысленность и любвеобильность Рена, Масато было легко представить друга остепенившимся, заведшим семью. Он видел рядом с ним женщину, похожую на его мать и, может, немножко на Нанами — против такой даже Дзингузи не устоял бы. А ещё легко было представить, как Рен становится отцом — любимая женщина наверняка бы родила ему дочку, в которой бы он души не чаял. Он бы называл её «лэди», кружил на руках и без перерыва признавался в любви. Каковым будет место Масато в такой новой жизни Рена? Чтобы не жалеть о каких-то там упущенных в прошлом возможностях, он или с головой уйдёт в работу или сам попробует посвятить себя семье. Почему бы и нет? И они тогда продолжали бы общение с Реном, дружили бы семьями, шутили бы о том, как их дети (если у Масато будет сын) поженятся, когда станут взрослыми. Банальные обыденные вещи, одинаковые для многих других семей, станут привычными и для них. Все фантастические надежды, обещания, мечты — все призраки прошлого останутся позади, потеряв своё значение. В редкие вечера они будут вспоминать о них с улыбкой, осознавая, что сами они уже не те, изменившиеся, повзрослевшие и осознавшие истинную ценность жизни. Картина воображаемого будущего казалась очень похожей на неизбежную реальность. Неужели это и правда однажды случится? Когда Масато впервые поделился своей теорией с Реном, тот только фыркнул, сказав, что слишком молод для подобного. «Самое время увериться в истинности этих слов», — сказал Масато сам себе. Масато вновь почувствовал холод и поспешил подняться, чтобы убрать со стола. Впрочем, что тут убирать? Виноград они не доели, к конфетам не притронулись, выпили бутылку вина просто так. Если по чему-то они и изголодались, то только по живому общению друг с другом. — Хидзирикава! — раздался приглушённый шумом воды голос Рена. Настала очередь Масато вздыхать. Он достал из шкафа запасной халат, бельё, оставленное здесь однажды Реном, и полотенце. Подумав немного, взял и второй халат и со всем этим добром вошёл в заполненную паром ванную. Рен уже вышел из-под душа и босой стоял теперь на холодном кафельном полу. Масато не глядя сунул ему полотенце и, сняв свои тапочки, подтолкнул их к Рену. Оттеснив Дзингудзи к раковине, Хизирикава, ни слова не говоря, присев на край ванны, стянул с себя свитер и носки. Рен если и хотел что-то сказать, передумал, словно бы невзначай отвернувшись от раздевающегося Масато. Молчание с его стороны последнего смущало едва ли не больше всяких льющихся потоком глупостей. Но из ванной он не вышел, и Масато пришлось завеситься от него шторой, включив воду. — Хидзиракава, — позвал его Рен. Молчание было ему ответом, и он продолжил: — Ты хоть один мой фильм видел? Масато замер, но отпираться и тянуть время было бессмысленно. — Нет, — честно ответил он. — Я плохой актёр? — Думаю, неплохой, если за твою игру тебя многие любят. — Но ты не любишь. — Ты спрашиваешь? — Наверное. — Я не многие. На время Рен замолчал, промычал только что-то нечленораздельное. За шумом воды Масато не расслышал, но краем уха словно бы уловил знакомую мелодию. — Честно говоря, — вновь заговорил Рен, когда Масато перекрыл воду. Он всё ещё был здесь, стоял, прислонившись к двери, пока Масато мылся, — я тоже ни одного фильма не смотрел. Только пересматриваю некоторые дубли в процессе съёмки, когда чувствую, что могу сыграть лучше. Не более того. Мне кажется, что иногда я вообще забываю, что играю, потому что особо напрягаться не приходится. Или же… я просто играю постоянно. Масато фыркнул, резко одёрнув занавеску. — Вот поэтому ты и звезда порно, — раздражённо бросил он, выхватывая у Рена полотенце. — Будь серьёзнее, в конце-то концов! Рен вдруг ахнул и поднял руку, заставив Масато замереть. — Вот оно! — благоговейным шёпотом произнёс Рен. И расплылся в улыбке. — Весь вечер ждал от тебя этих слов. Прежде чем Масато чем-нибудь в него не запустил, Рен с заливистым хохотом скрылся за дверью. Хидзирикава фыркнул. Надевая халат, он представлял, как заставит Рена спать в ванне, не без основания полагая, что когда выйдет, обнаружит гостя развалившимся на кровати. Так оно и было. В глубине души Масато надеялся на смягчающее обстоятельство в виде попытки Рена притвориться спящим. Но тот явно был не намерен упрощать Масато жизнь таким образом. Увлечённый своим телефоном, Дзингудзи даже головы не повернул, когда Хидзирикава хлопнул дверью и, чертыхнувшись, чуть не споткнулся об оставленные Реном тапочки. Громко шаркая ногами, Масато направился на кухню. — Меня тут вдруг обеспокоил один вопрос, — заговорил Рен. Масато ничего не ответил и никаким другим образом не выразил своей заинтересованности. Он пил воду, а Рен между тем продолжил: — Токия прислал мне сообщение с поздравлением. Конечно, ничего удивительного в этом нет. Но постскриптум он просит передать тебе привет. И я вот думаю: это такое пожелание на долгосрочную перспективу, в конце концов, в последнее время мы с тобой общались редко, или же настолько очевидно, что сейчас я с тобой? «Или же Токия знает, как тебя озадачить, и делает это специально, или же он в принципе ничего, сверх написанного, не подразумевает». Масато забыл, что мысль его так и осталась невысказанной вслух, вспомнил об этом, только когда столкнулся с взглядом Рена, направленным в его сторону и выражающим явное неодобрение. И был его взгляд в значительной степени уже не таким ясным, как вначале вечера. Да и у самого Масато перед глазами всё плыло. Верный знак — пора спать. Кажется, Рен потянул Масато за руку, опрокидывая на кровать, пока тот не успел передумать. Ни на какие риторические вопросы он ответа уже не ждал. — Подумать только, — произнёс Рен, с улыбкой разглядывая застывшего Масато, ещё не придумавшего, как себя вести, — сколько мне лет понадобилось, чтобы… Но договорить Рену не удалось, потому что в этот момент, попытавшись устроиться поудобнее, Масато нажал на пульт от музыкального центра. И в квартире раздался звонкий жизнерадостный голос радио-ведущего, заставивший Рена и Масато вздрогнуть от неожиданности. — И вот, дорогие радиослушатели, как бы ни прискорбно то было признавать, но наша программа подходит к концу. Сегодня был замечательный день, но завтра, я вас уверяю, будет ещё лучше!.. — Надо бы ему сказать, что вести ночную передачу в подобной манере… м-м-м… неуместно, что ли? — задумчиво проговорил Рен. — Отоян… — припомнил Масато прозвище Иттоки Отои, которым его некогда нарёк Котобуки Рейджи-сэмпай. Рену и Масато понадобилось несколько долгих секунд, чтобы осознать, что голос ведущего знаком им обоим. И снова, переглянувшись, они рассмеялись одновременно. — Нет, ну это даже не смешно, — с трудом произнёс Рен, вытирая выступившие на глазах слёзы. — От вас даже если захочешь, не уйдёшь, нигде не скроешься. — А ты думал, что будет легко? — Честно говоря, я на это надеялся, — осуждающий взгляд Масато Рена не смутил. — Согласен, что это слишком смелая надежда для человека, так и не сумевшего разорвать все прежние контакты. От необходимости что-то отвечать Масато спас Отоя, слова которого привлекли внимание Рена. — … И для нашего дорогого друга мы поставим песню, по которой, я уверен, дорогие мои радиослушатели, вы уже успели соскучиться! «Maji love 1000%»! Наслаждайтесь! — Не-ет, — отчаянно провыл Масато, испытав жгучее желание закрыть голову подушкой. Что, собственно, и сделал. — Доки-доки… — подпевал между тем Рен, заливаясь смехом. — Ну же, Хидзирикава, are you ready? — Совсем нет, — отозвался Масато. Потасовка за право обладания подушкой оказалась недолгой. Не так уж сильно Масато сопротивлялся, когда Рен стал разжимать ему пальцы. Если бы он поупирался, появилась бы возможность растянуть прикосновение на подольше, но Масато не хотел думать, чего он хочет этим добиться. Утешением была случайно промелькнувшая мысль «о чём ты только думаешь», когда ни с того ни сего, едва только перехватив взгляд Масато, Рен наклонился к его лицу и поцеловал вдруг в нос. — О чём ты только думаешь? — произнёс Масато вслух, с удивлением отметив, что вовсе не смущён. Рен не торопился отстраняться, не таясь, он разглядывал лицо друга, улыбаясь. — Я думаю о том, что, кажется, могу провести всю жизнь на этой постели, ничего другого мне для счастья не надо, — легкомысленно ответил он. Масато поморщился. — Какие-то у тебя на редкость низменные желания, — испытывая необходимость в оправдании, Масато винил во всё алкогольное опьянение, следя за взглядом Рена. — А ещё я думаю о том, что для следующего выступления мне бы не помешал рояль в качестве аккомпанемента. Масато замер. Невольно его губы сами собой растянулись в улыбке, в ответ на мягкую нежную усмешку Рена, словно бы говорящую: «Радуйся, паразит, добился же своего». «Я знал, что это был ты. Я знал», — ликовал Масато, желая сначала чем-нибудь тяжёлым Рена ударить, а потом обнять. — Чего ты ждёшь? — спросил Масато вдруг, протягивая руку. «Сейчас или никогда». Он прикоснулся к щеке Рена, его преисполняла глупая нежность и он ничего не мог с собой поделать. — Надеюсь, того же, чего и ты, — сказал Рен, прижимая ладонь Масато к лицу. — Чего мы ждём? — Ну, моя теория такова, что ждём мы не иначе как божественного вмешательства, ждём, когда появится кто-то и скажет, что ничего лучше друг друга в наших жизнях уже не предвидится, чтобы мы могли спокойно и без оглядки на какое-то возможное будущее любить друг друга. Масато смущённо поморщился, оглянувшись, мысленно уличив себя на попытке вновь закрыть лицо чем-нибудь. — И всё-таки без высокопарных слов не обошлось, — хмуро отозвался Масато. — Я только ответил на твой вопрос, — Рен сильнее сжал его руку. Масато вздохнул. Невольно прислушиваясь к последним аккордам звучащей песни. Рен обнял Масато в ответ на его собственное прикосновение. Ему хотелось сказать что-то глупое, типа «а в фильмах подобные признания обычно другим заканчиваются», но всё это — игра, к которой он привык и от которой уже устал. Сколько лет он потратил впустую, объясняя свои действия взрослением, обманывая себя. Кому это вообще нужно? Масато потянулся за пультом, выключил центр. Проигнорировав ворчание Рена, встал, чтобы погасить свет. На часах — 00.04. Новый день уже начался и Масато был намерен его начало проспать. Утро будет трудным. Утром он проснётся в объятиях человека, лучшего любимого друга, которому нужно будет сказать «доброе утро». Хуже не придумаешь.