Улыбнись.

У Миши совершенно нежная, обалденная улыбка. У нее граней больше, чем может отразить вся разбитая посуда на этой скучной планете. От теплой, подобной солнцу ранним летом, настоящей улыбки, в которую так часто вмешиваются нотки усталости, до театрально-выверенной, на камеру – любая улыбка Кшиштовского, это лучик надежды. Что-то магнетическое таится в этом дрыщавом теле, даже Спун, не верящий в сверхъестественную чушь разной масти, был уверен, что Миша обладает какой-то внутренней силой, осколки которой проникают в реальный мир через его улыбку. Один такой осколок, как в детской сказке про Снежную Королеву, застрял в сердце Поперечного. Только вместо обращения парня в кусок льда, этот осколок начал превращать его во влюбленного идиота. Это как поток теплого воздуха, раздувающего паруса моряков, одним из которых, Спун, в прочем, никогда не хотел становиться. Это всеобъемлющее чувство нежности распирало грудную клетку изнутри, и буквально выталкивало всяческую романтичную хрень из его сонного тела. Например, сказать, что-то слишком честное, болезненно искреннее, вроде: “ради тебя”, когда Кшиштовский спрашивает, с чего бы это Даня сорвался в Москву на ничего не значащую встречу старых коллег по цеху, когда у последнего, вроде как, дела. Или, запомнить, какой именно кофе пьет Кшиштовский. Какое пиво больше любит. Какая музыка – это самое сложное – ему нравится. Какие из загонов Поперечного нравятся больше, а какие – нет. Что нужно говорить, или делать, чтобы заработать эту редкость, самую большую редкость в мире, эту чертову улыбку Кшиштовского. И делать все, лишь бы эта необъяснимая хрень в недрах анорексичного бородача вылилась наружу, заставляя сердечный орган Данилы биться чаще. Все ради взгляда – и похуй, что это убого и по-пидорски. Потому что сеточка морщинок у его глаз, хриплый смешок вырванный из горла, яркие искорки в глазах, мелькающие всего на секунду, все это стоит больше, чем вся серая жизнь Спунтеймера. Даня, потерянный в этом мире подросток в теле взрослого мужика, ребенок, который никак не подходит и не хочет подходить этому миру, хочет заставить свое солнце улыбнуться еще раз. Кому, или чему угодно. И просто тает, когда Миша улыбается именно ему.