Сборник Лучиков Надежды.

Каждый раз, когда он зарывался в волосы Баженова, Даня будто бы отрекался от себя. Во всяком случае, так оно ощущалось, когда кончики холодных пальцев касались густых, чуть жестких волос кинокритика. Он всегда ощущал себя манекеном, которого поставили декорацией подле Бога. Так какое право разукрашенная картонка, лишенная чувств, имела жаловаться? Каждый раз это происходило будто бы по сценарию дешевой порнухи – а Спун знал толк в сценариях, сколько же он перешерстил их, когда решил написать свой первый – небрежная ухмылка, звук расстегивающейся ширинки, горячее дыхание прямо на ухо. Грубая обивка дивана, чуть сдирающая кожу с лопаток. Горячая ладонь, почти болезненно сжимающая член. Темные, как небо за окном, глаза. И щекочущий ключицы шепот. Поперечный не смог бы возразить, даже если был бы против всего этого. Но какую жалобу может выдвинуть секс-игрушка, которой пользуются при удобной возможности, а после откладывают обратно на полку? Так он себя чувствовал, когда Женя долго не появлялся в его жизни. Отложенным на полку. И вот сейчас, снова кожа к коже. Снова болезненные, влажные и грубые поцелуи. Снова пальцы, оставляющие синяки на бедрах. Он снова зарывается в черные, короткие волосы Жени, обвивая его плечи руками, и шепчет прямо в влажные губы: “обалденно”. Он совсем не романтик. Женя улыбается, отвечает, не шепотом, а закрадывающимся внутрь : “потому что это – ты”. Вот такие моменты Поперечный ненавидит. Когда Баженов с довольной улыбкой склоняется над ним, и говорит что-то, что должно повышать ценность Дани. Футболку Поперечного уверенно, быстро стягивают и кидают на пол, тут же опуская руку на живот, то невесомо оцарапывая коротко стриженными ногтями, то властно упираясь ладонью. Еще он ненавидит их общение вне секса. Когда Женя норовит то ласково дотронуться до руки, то приобнять, в почти дружеском жесте, то сказать, что сегодня он выглядит “более выспавшимся, чем обычно”. Потому что все эти незначительные моменты-обрывки скрупулезно собираются Спуном в его личный Сборник Лучиков Надежды. А это идет в разрез с обезличенными желаниями манекена подле Бога. Даня цепляет черную – как всегда, черную – футболку Баженова с боков и тянет вверх. Тот поднимает руки, давая снять мешающую одежду. Смотря на напряженную фигуру, устроившуюся между его разведенных ног, Спун закусывает губу. “Не надо мне улыбаться, не надо говорить всяких глупостей по скайпу, а тем более – в живую. Просто хватит. Мое биполярное расстройство этого не выдержит. Моя сокрушенная психика это ненавидит. Мое сердце устало болезненно сжиматься.” Влажные губы оставляют дорожку на бледной коже и Поперечный выдыхает, вцепляясь холодными пальцами в плечи обзорщика. Руки Жени впиваются в бедра Дани, и приподнимают их, в одно движение стаскивая с тонких ног джинсы. Спун торопливо расстегивает пуговицу на ширинке Баженова. Даня не хочет, искренне не хочет пополнения его личного Сборника Лучиков Надежды, но чувствует дикое беспокойство, если он не обновляется дольше двух месяцев. Это бывает безумно тревожно, кто бы мог подумать. Рука Поперечного по привычке тянется к смазке, лежащей в ящике у дивана, заменяющего Бэду кровать. Женя с каким-то остервенением целует-кусает-насилует его шею губами, зубами и языком. Они всегда трахаются в спешке, время – деньги, черт подери. Одежды на двух телах, двигающихся в слегка диком, жарком темпе не остается. Данила тянется влажными пальцами вниз. Почему-то, вместо идеально-холодного взгляда, Даня всегда ловит обжигающе нежный. Они разговаривают, жмут при встрече руки, улыбаются и обсуждают всякую чушь. А потом едут/идут/ползут в квартиру к тому, в чьем городе встретились, или в номер “престижного” отеля – это уж как повезет. - Блять-блять-блять, - искусанные губы, влажные от пота волосы, зажмуренные глаза – из этого бы состоял Данила Поперечный в этот момент, если бы не каждый раз болезненно-потрясающее ощущение заполненности, когда Баженов входит в него. Словами не передать, как ему нравится все в эту секунду. И хмуро сведенные от напряжения брови критика, и напряженные мышцы его расставленных рук, и напряженный пресс. И ноющее чувство собственной полной и безграничной отдачи. Почти сразу же Баженов начинает вдалбливаться в раскинутое тело, так громко, искренне и сладко стонущее под ним. Это именно то, чего так страстно жаждет Спунтеймер. Какие тут могут быть мысли, когда до безумия хочется удовлетворить желания тела. Просто два человека, пытающиеся причинить друг другу как можно больше удовольствия. “Хватит мне сниться. Хватит уже улыбаться мне в бредовых наркотрипах и наяву, как будто я реально значу больше, чем должен. Пожалуйста, блять, Жень. Надежда – это очень, очень больно.” Сталкиваясь зубами, иногда разбивая друг другу губы и больно кусая, они целуются, вжимаясь в друг друга, и снова отстраняясь – как волны чертового моря и серо-желтый берег. Ноги Данилы обхватывают бедра Жени, прижимая сильнее с каждым толчком, чем ближе – тем правильнее. - Я люблю тебя, - хриплый шепот, бьющий по перепонкам громче, чем гром в чертову летнюю грозу, - Дань, я… Поперечный, замерев, словно нажали на кнопку “стоп” у видеоролика, чувствует, как с последним толчком презерватив в нем заполняет горячим. Напряженная рука брюнета пару раз скользит по подрагивающему члену Дани и он кончает следом, зажмурившись, так и не сказав ничего в ответ. На не расправленном диване жарко и тесно, они лежат, переплетясь ногами-руками-мыслями. Женя размеренно дышит в светлую макушку, болтаясь где-то на грани сна и яви. А Даня смотрит в потолок, думая над таким сложным и вытраханным несколькими поколениями ранее словом: “люблю”.