Carpe diem

Машину качало. Она то подскакивала на коварных ухабах, то попадала колесами в незаметные ямки, тут и там притаившиеся в узкой полосе старого заброшенного шоссе. Зенья морщился, развалившись поперек заднего сиденья - в такие моменты его затылок бился о боковую дверь, но поднять и подложить под голову руку казалось непомерной задачей. В теле все еще стояла ужасная слабость, да и малейшее движение заставляло боль растекаться по перебинтованному животу. В такой качке уснуть было невозможно - Зенья слишком привык к комфорту мягкой постели, хотя, если призадуматься, в последние годы спокойный сон и так приходил к нему редко. Еще месяц назад голова распухала от лихорадочных мыслей и сумасбродных планов, повергших за собой череду событий, о которых он сейчас и вспоминать-то не особо хотел. Нет, умирать было нестрашно, но все же… срывающийся голос Китани, который он слышал в тот момент… Зенья не был уверен, что хочет когда-нибудь снова пройти через это. Так как сон не шел, оставалось блуждать не скрытым повязкой глазом по лицу напряженно всматривающегося в ночное шоссе водителя. Китани вдавливал педаль газа, словно за ними несся батальон вооруженных по последнему слову техники якудза. Зенья из своего положения мог видеть только ночное небо, но сомневался, что их скромная компания может кого-то заинтересовать до такой степени, чтобы устроить за ними погоню. Тем более что по бумагам Окинага Зенья, так и не добравшись до больницы, скончался в скорой в тот памятный кровавый день еще месяц назад. Каким чудом и почему он выжил, Зенья не мог понять до сих пор. Он убил собственного отца, проиграл Широнуме, плевал на отцовского «господина», да и вообще натворил столько дел, что впору было снизойти в самые пучины ада. Но этого не случилось. Китани вытащил его с порога смерти, после чего Зенья, накачанный транквилизаторами, провалялся в частной больнице, пока врачи не разрешили ему встать с койки. За это время он редко видел Китани - лишь иногда посреди ночи, когда разлепить глаз едва ли было возможно, Зенья чувствовал, как мужчина сжимает его ладонь. А теперь вот они мчались в неизвестность. В другой стране, под другими именами. Зенья с досадой вспомнил, как мучился при перелете. Это был первый раз, когда он сел в самолет. Кунихито, сломавший своими бреднями ему жизнь, никогда не отпускал его от себя дальше, чем школа или кладбище, на котором покоилась могила матери. Да и Зенья, грезивший наконец-то стать полноценным, вдоволь опутал себя ненужными оковами. Поэтому, несмотря на частые вылазки по магазинам, он почти не видел окружающего мира. У него не было друзей, не было никого, кроме Кристи… и Китани. - Китани, - недовольно простонал Зенья, снова ударившись головой, - Прекрати так гнать, ты напугаешь бедную Кристи. Упомянутая Кристи - зеленая игуана - на свое имя никак не отреагировала и молча продолжила жевать лист салата, наспех купленного ей в магазинчике для животных неподалеку от аэропорта. Видимо, перелет ей тоже не пришелся по душе, так как обычно к своей еде Кристи относилась более страстно. Китани бросил пристальный взгляд на временный террариум, покоящийся рядом с ним на переднем сидении, который пришлось оборудовать наспех для перевозки ленивой барышни. - Прошу прощения, боччан, я сбавлю скорость. Затем снова уставился на простирающуюся впереди дорогу, но Зенья почувствовал, что напряжение, сковывавшее плечи мужчины, немного уменьшилось. До ушей долетел бесконечно усталый вздох. Ему снова захотелось подразнить мужчину, ведь тот с пеленок носился с ним, словно верный пес, но в последний момент слова будто застряли в горле. Память услужливо рисовала поседевшие прядки взъерошенной шевелюры Китани, морщинки, прочертившие лоб и уголки глаз, временами подрагивающие руки. От досады Зенья тихо цокнул - после того, как он очнулся в больнице, что-то в нем поменялось. Что именно, он и сам пока не мог определить, но ему казалось, что это нечто важное. Некоторое время он думал, что причиной этому неясному чувству стало освобождение от груза неполноценности. Избавившись от отца и проиграв Широнуме, Зенья стряхнул с себя все удерживающие его оковы. Смысла охотиться и дальше на самку не было - в глазах Йоджи еще тогда, в кабинете химии, светилась уверенность, что он лучше сдохнет, чем примет кого-либо, кроме Тетцуо. Кунихито, которого Китани похоронил на кладбище рядом с матерью, хотя Зенья искренне считал, что эта тварь и того не заслуживала, теперь не мог давить на него и забивать голову глупыми речами о том, как ему завершить обращение. Так что какое-то время Зенья думал, что наконец-то обрел свободу. Однако проклятое увечье никуда не пропало, повязка по-прежнему стягивала правый глаз. И хотя мысли о собственной неполноценности отошли на задний план и померкли, Зенья ощущал, что избавился от них не до конца. Значит тому неизвестному чувству, что день от дня разливалось в груди, нужно было найти другое определение, но, как ни старался, Зенья понять его не мог. Заслоняя ярко светящие звезды, черные верхушки елей вдруг прорезали ночное небо. Зенья ловил взглядом отсветы передних фар, перескакивающие по широким зеленым лапам. Они ехали без остановки уже несколько часов. Ныла спина, болел затылок, затекли ноги, урчал от голода живот. Но Китани обещал, что до их нового дома осталось уже совсем чуть-чуть. Если бы Зенья мог выбирать, вряд ли бы он согласился на жизнь в далеком от мегаполиса небольшом городке, но переезд Китани организовывал сам, пока Зенья валялся полуживой в больнице, поэтому выбора у него изначально не было. Придется забыть о столь любимом шоппинге. Впрочем, это не избавит Китани от обязанности шить одежду для милой Кристи - пусть это будет его маленькой местью. При этой мысли Зенья ехидно улыбнулся. Постепенно еловая завеса стала редеть, в окна машины теперь дружелюбно заглядывали угловатые крыши домов. Судя по всему, жилые участки располагались друг от друга на приличном расстоянии, так как между домами Зенья мог долго наблюдать ночное небо. Какое-то время картина не менялась, а потом он почувствовал, как Китани сбавляет скорость, и тут же машина вынырнула на горный серпантин. Превозмогая боль и усталость, Зенья сел - Китани взволнованно на него обернулся, но надолго отрываться от круто петляющей дороги грозило серьезной аварией. Зенья в любопытстве прильнул к окну - оказалось, что они медленно поднимались вверх, оставив позади городок у подножия горы. Тонкая полоска месяца плескалась на глади озера, огибавшего людское пристанище полукругом. От слабых огней города веяло мировым спокойствием, и Зенье невольно пришлось подавить тяжелых вздох. То, что в новом жилище его ждет скукотища смертная, он уже не сомневался. Вскоре вид на спящий городок скрылся за новой россыпью елей и редких сосен. Дорога совсем испортилась, шины шуршали, придавливая насыпь из камней и песка, но, судя по довольному лицу Китани, они наконец-то прибыли. В темноте Зенья не смог рассмотреть промелькнувшую кирпичную ограду, зато фары на секунду скользнули по фасаду двухэтажной постройки. Уютный деревянный домик с прилегающим к нему гаражом и верандой - в таком, пожалуй, не грех и старость встретить. Зенья прислонился лбом к прохладному стеклу. Сил спорить с Китани по-прежнему не было. Все, чего ему хотелось - лечь в мягкую постель и забыться. Словно соглашаясь с его мыслями, мотор машины затих. Китани звякнул ключами, хлопнул передней дверью. В темноте, разгоняемой ярким светом фар, его шаги были отчетливо слышны. Распахнув дверцу, сильные руки потянули Зенью вперед. Свежий прохладный воздух тут же запутался в длинных прядках распущенных волос. Шелест деревьев, окружавших дом, навевал сонливость. Зенья еле переставлял ноги, практически повиснув на плече мужчины, но бывало, что Китани вообще таскал его на руках, как девчонку, так что Зенья без зазрения совести доверял ему свое измученное тело. Входная дверь радостно скрипнула, впуская их внутрь. Щелчок - по-видимому, Китани нашарил включатель на стене - и приятный желтый свет залил крыльцо и прихожую. В воздухе не чувствовалось ни сырости, ни пыли. Скорее всего, кто-то прибрался перед их приездом. Полоска света юркнула в открытую дверь, ведущую в гостиную, и выхватила из темноты удобный кожаный диван. Широкая плазменная панель, распростершаяся по стене напротив дивана, приветливо замигала мутными бликами. Кажется, дом был неплохо обставлен. Это не могло не радовать Зенью. Он думал, что все будет гораздо хуже, а так, быть может, внутри найдется и нормальная ванна. Но это завтра. Сейчас ему до чертиков хотелось лечь. Лестница наверх обнаружилась в просторной гостиной. Ноги заплетались, но Китани уверенно потащил его по ступеням, хотя Зенья был согласен растянуться и на диване. Второй этаж был весь отведен под спальню. Китани включил только причудливый ночник в виде лилии, найденный на тумбе около широкой кровати, и осторожно опустил Зенью на застеленную пледом постель. Из последних сил Зенья выпутался из рубашки и штанов и зарылся в пахнущие свежестью и новизной простыни, откинув плед. - Кристи, - сонно пробормотал он, - Не забудь. - Конечно, боччан, - отозвался Китани, и Зенье уже в полудреме почудилось, как чужая ладонь ласково скользнула по его волосам. *** С приходом осени в доме воцарилась тишина. Впечатления от переезда и нового пристанища сошли на нет, мелкие проблемы вроде рутинных вылазок в город за продуктами и другими необходимыми вещами были решены, и даже Кристи поддалась застывшей атмосфере дома и теперь чаще спала в своем новом уютном террариуме, редко позволяя брать себя на руки. Зенья день за днем раздраженно щелкал скучные каналы, швырялся пультом, громко хлопал дверьми, врубал посреди ночи тяжелую музыку, капризничал, заставляя Китани буквально каждые полтора часа мотаться в город за какой-нибудь побрякушкой, но все было тщетно. Когда зарядили дожди, и небо затянулось пузатыми серыми тучами, он сдался. Стал подолгу не вылезать из постели, мог простоять под душем больше часа. По вечерам, забравшись с ногами в удобное кресло, недвижно сидел на веранде, глядя в одну точку. Если сперва ему казалось, что он обрел некое подобие свободы, то теперь внутри он чувствовал лишь пустоту. День за днем она ширилась, укутывая его в мерзкий кокон равнодушия и безразличия. Раньше у него было ради чего жить. Он хотел стать нормальным, полноценным. Он проживал каждый день, как последний, раскрашивал его своими прихотями во все доступные цвета радуги. А теперь? - Боччан, ваш обед… - в какой уже раз напомнил ему Китани, выглянув с кухни, но Зенья лишь передернул плечами, не отрывая взгляда от окна, по которому текли тонкие ручейки дождя. Как бы Китани ни изворачивался, для Зеньи еда потеряла свой вкус. И не только еда. Все вокруг стало невыносимо серым и бессмысленным. - Китани, - притворно надувшись, протянул Зенья и, дождавшись, когда шаги стихнут прямо за его спиной, заявил, - Зря ты меня откачал. Надо было дать мне подохнуть тогда. Это хотя бы была красивая смерть. А теперь, если не сгнию, так растолстею и умру от лени. Шорох одежды и судорожный вздох прозвучали уже над ухом. Звук пощечины заглушил даже барабанящий по карнизу окна дождь. Щеку опалило болью, голова резко мотнулась вбок. Зенья замер, съежившись на кресле и в удивлении дотрагиваясь пальцами до саднящей кожи. Китани стоял перед ним, хмурился и неотрывно смотрел на собственную ладонь, которой только что посмел пройтись по лицу молодого хозяина. Боль не была настолько сильной, чтобы позволить себе впасть в истерику, но сам поступок внезапно поднял в душе Зеньи непередаваемую бурю эмоций. Китани единственный, кто всегда был рядом. Единственный, кто о нем заботился. Кто искренне переживал за него. Терпел его выходки и отвратительные ежедневные «церемонии». Единственный, кто его не предал. Принимал его таким, какой он есть. Не судил его, не ломал его, не решал за него. Именно поэтому Зенья вколол ему тогда снотворное - из всех людей на планете только Китани не должен был пострадать. И теперь… тот поднял на него руку? Из-за какой-то глупой фразы, сорвавшейся с губ Зеньи в очередном приливе жалости к себе? - Да иди ты к черту! - зашипел Зенья, молнией метнулся с кресла и, не дожидаясь реакции мужчины, выбежал в дождь. Липкая влага тут же пробралась за шиворот и под повязку на глазу. Зенья со злостью стянул ее прочь и выбросил на землю. Увидят его - да и плевать, все равно вряд ли кто в такой дождь решит наведаться в гости к таинственным соседям. Надоело прятаться! Ничего не изменилось! Щека, несмотря на окутавший тело холод, еще саднила, но комок поднявшихся в груди чувств был гораздо болезненней. Обидно. Злостно. Больно. Пусто. Холодно. Что еще? Много, слишком много всего. Мокрые прядки волос прилипали к лицу, норовя забраться в рот. Зенья в ярости фыркал, пробираясь между деревьев. Под ногами хлюпал мокрый мох. Запах влажной земли и осеннего леса вызывал сильную дрожь. Вопреки приближающейся зиме природа жила, переливалась огнями, торжественно принимала в свое лоно дары позабытого за лето ливня. Даже здесь Зенья ощущал себя лишним - топтал промокшими ногами траву, распугивал притихших птиц, тревожил мудрые деревья, цепляясь за стволы, чтобы удержать равновесие. Как бы ни хотелось исчезнуть на край света, далеко он, конечно, не ушел. Саданул от злости кулаком по коре дерева, расцарапав руку о мелкий сучок, и тут же сполз к земле, обнимая колени руками. Хотелось, чтобы как раньше, Китани пришел за ним. Тогда Зенья смог бы обругать его всевозможными словами, а потом вцепиться ладонями в ворот пиджака и позволить забрать себя домой, словно маленького ребенка. В кои-то веки не строить из себя полноценного, самостоятельного самца, а просто разрешить себе побыть слабым человеком. Но в этот раз Зенья чувствовал, что Китани не придет. Возможно, будет ждать его обратно, но не придет. Утекали минуты, равномерно шелестел дождь, и Зенья лишь убеждался в крепнувшем чувстве. Кажется, с ними обоими происходили неизбежные перемены. Липкий комок страха заставил губы задрожать. После смерти Кунихито, у Китани ведь на самом деле не было причины оставаться рядом с Зеньей, верно? Ведь это отец, богомерзкая тварь, когда-то спас его, дал ему причину жить. Кем был Зенья для Китани? Всего лишь отпрыском важного человека - да к тому же еще капризным, своенравным и увечным. Почему же Китани до сих пор возится с ним? Почему до сих пор не бросил? Зенья вымок до нитки. Холод сковал тело, но он боялся возвращаться назад. Боялся увидеть пустой дом, столкнуться с мертвой тишиной, затеряться среди аккуратно расставленной мебели. Китани ведь так стремился угодить ему, целый этаж в доме отвел под его спальню, что про себя и вовсе забыл. Ночевал теперь на веранде на жесткой кушетке, реже - в гостиной, поскольку туда Зенья часто спускался с утра пораньше погреметь дурацкими передачами по телевизору. Да и на вопрос про деньги так и не ответил. Чем он оплачивал счета в больнице? Откуда взял средства, чтобы сделать им новые документы, купить дом, организовать перелет? Начинало темнеть. Хотя до глубокой осени было еще далеко, Зенья давно заметил, что в этих местах ночь приходила раньше. Злость ушла, уступив место неприятному страху. Он неуверенно поднялся, обнимая себя руками, и медленно поплелся назад. Сердце бешено стучало о грудную клетку. Так страшно ему было, пожалуй, только в детстве, когда отец повел его смотреть на «господина», чтобы Зенья отведал его плоти. Подкрепленная мерзким воспоминанием тошнота подкатывала к горлу. Китани сидел на крыльце, поставив локти на колени и пряча лицо в ладонях. За его спиной из окон дома маняще лился теплый желтый свет. Каждый шаг вперед давался Зенье с трудом. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни слова. Услышав его робкие шаги, Китани поднялся на ноги, но не двинулся ему навстречу. Зенье пришлось подойти самому. - Замерзли же, боччан. Не то. Неправильно. Зенье бы радоваться, что его не гнали прочь, но вместо этого он впивался взглядом в мужчину и злился. За то, что тот не пришел. За то, что тот не ругал. За то, что тот снова простил ему эту идиотскую выходку. Захотелось оттолкнуть - Зенья даже успел вцепиться одной рукой в серую рубашку мужчины, но... - Зенья, - выдохнул Китани. Как тогда. Широкие ладони легли на его мокрое от дождя лицо, подушечки пальцев растерли прозрачные капли. Китани притянул его ближе. Зенья потерялся в чужих объятиях, чувствуя, как уверенно губы целуют его лоб, виски, веки - Китани надолго задержался на его увечном глазу - щеки, вниз по скуле на линию подбородка, спускаются на шею. Стайка мурашек пробежала по позвоночнику. Зенья едва сдержал позорный стон. Мужчина с ним всегда был внимателен и ласков, особенно во время «церемонии», которую Зенья когда-то придумал не просто по прихоти, но из острой нужды ощутить себя хоть на секунду нормальным и не отвратительным. Конечно, это был самообман, вряд ли Китани было приятно это делать, но сейчас, кажется, того совершенно не смущала изуродованная плоть. Поцелуи стихли в районе его ключицы. Китани сжал его в своих руках крепче, сгорбился и опустил голову на его плечо, зарываясь носом в тяжелые от влаги золотые прядки. Зенья чувствовал, как земля уходит из-под ног. Впервые после свидания с собственной смертью, он по-настоящему ощущал себя живым. В груди разливалось необъяснимое тепло. Он не понимал, почему так кружится голова, почему так отчаянно трется о ребра зашедшееся в ритме сердце, почему дрожат пальцы, цепляющиеся за одежду мужчины. Но было хорошо. До одури хорошо. Не хотелось, чтобы этот момент заканчивался. - Не говори никогда… так, - шепнул вдруг Китани, запустил ладонь в длинные прядки и принялся поглаживать Зенью по затылку, - Ты - все, что у меня осталось. Зенья, позволяя увлечь себя в дом, в ответ смог лишь слабо кивнуть. *** Это был снежный день. Белая перина застелила все вокруг - землю, их дом, деревья, городок внизу и замерзшее озеро. Зенья, не привыкший к столь большому количеству снега, радовался как ребенок: валялся в сугробах, кидался в Китани снежками и всячески дурачился, пока коварный мороз, наконец, не сумел пробраться под одежду. Когда Зенья небрежно скинул зимнее пальто в прихожей и отшвырнул теплые сапоги в сторону, за окнами уже темнело. Китани еще час назад отправился готовить ужин, поэтому на сервированном в гостиной столе его уже ждала горячая кружка ароматного чая и еще не остывшая еда. Самого Китани в поле зрения не наблюдалось, поэтому Зенья заглянул в приоткрытую дверь, ведущую на веранду. Китани по старой привычке редко ел вместе с ним, хоть Зенья и не стал бы возражать против его компании, но обычно он оставался в гостиной и всегда спрашивал, не хочет ли боччан добавки и устраивает ли его то или иное блюдо. Зимой на застекленной веранде было холодно, сквозняки тут и там бродили по полу, вызывая непроизвольную дрожь. Зенья на цыпочках подкрался к мужчине, растянувшемуся на излюбленной жесткой кушетке. Китани спал, на стуле рядом покоились очки и раскрытая ближе к концу книга. Скорее всего задремал, пока ждал того момента как Зенья вдоволь наиграется в снегу. Совсем позабыв про ужин, Зенья присел на край кушетки, уставившись на мужчину. Китани забавно хмурился даже во сне. Не сдержавшись, Зенья завороженно скользнул пальцем по старым шрамам на лице, по широким бровям, очертил приоткрытые губы и небритый подбородок. Равномерное дыхание мужчины успокаивало и нагоняло зевоту. Не задумываясь о том, что делает, Зенья осторожно растянулся вдоль бока Китани и устроил голову на его надежном плече. Даже сквозь ткань черного свитера было слышно, как сильно бьется живое сердце - Зенья положил ладонь на грудь мужчины, желая почувствовать это биение еще ближе. Тепло. Все прочие мысли юркнули прочь, и Зенья сам не заметил, как погрузился в сон. Дыхание коснулось щеки. Тихий вздох отозвался стайкой мурашек, пробежавшейся по позвоночнику. Зенья приоткрыл губы, еще не понимая, что происходит. Чужая рука медленно спустилась по его спине. Замерев на талии, потянула его ближе, заставив его чуть прогнуться в пояснице. Прикосновения были до одури приятны, но довольный вздох не успел сорваться с губ Зеньи. В темноте, едва разгоняемой скупым светом, лившимся сквозь проем двери в гостиную, твердые, чуть обветренные губы вдруг припали к его рту. Зенья вздрогнул, сбрасывая с себя последние оковы сна, но не спешил вырываться. Китани, прижимая его к себе, целовал его так осторожно, так медленно, словно держал в своих руках самую хрупкую на свете вещь и боялся ее разбить. Зарывался пальцами в прядки его волос, прикасался к шее, поглаживал выглядывающий кончик уха, судорожно глотал воздух - только чтобы снова оставить ворох новых ощущений на припухших от неожиданной атаки губах. Зенья пытался поймать его взгляд, но Китани не открывал глаз - казалось, он полностью отдался все длившемуся и длившемуся поцелую. Было тепло, было сладко. Что-то шевельнулось в груди, запорхало в животе, прошлось жаром по бедрам. Не похоть. Какое-то странное чувство, стремящееся заполнить его без остатка. Мир помутнел, закружился, Зенья непроизвольно впился ладонью в локоть мужчины, подался ему навстречу. Ответил, чувствуя, как задыхается, как заходится в рваном ритме собственное сердце. Мгновение - и он оказался распятым под Китани, под тяжестью его подтянутого, крепкого тела. Стукнувшись коленями, бедрами к бедрам, цепляясь дрогнувшими пальцами за чужие плечи, Зенья выгнулся, когда их языки соприкоснулись. - Китани… - надрывным шепотом сорвался полу-стон полу-всхлип. И тут же все закончилось. Мужчина, тяжело дыша, за одну секунду отступил в другой конец помещения. Словно очнулся. Зенья, с саднящими губами, с растрепанными волосами, с задравшейся зеленой футболкой, растерянно смотрел, как выражение ужаса проскальзывает на лице Китани, как тот хватает ключи от машины с круглого стола у стены и, наконец, позорно спасается бегством. В следующий момент входная дверь громко хлопнула, а вскоре и вовсе зарычал мотор оставленной в гараже машины. Зенья безразлично уставился на потолок, дотрагиваясь до ноющих от желания продолжить эту безумную выходку губ. С ним еще не было так. Никогда. Даже то возбуждение, что он чувствовал в присутствии Йоджи, сейчас казалось до ужаса отвратительным и жалким. Следующие полчаса он так и не пошевелился, посвятив вяло текущие минуты лихорадочному рою захвативших сознание мыслей. Жар не хотел проходить. Только воспоминание о том, что он еще не покормил Кристи, сумело оторвать его от кушетки. Сразу стало как-то пусто и холодно, и Зенья, выловив игуану из уютного террариума, осторожно прижал ее к груди. - Какие же мы трусишки, правда, Кристи? - протянул Зенья, ласково поглаживая зеленый хвост. Кристи в полном согласии принялась жевать прядку его волос. Китани предсказуемо вернулся уже под утро. Зенья знал, что мужчина иногда ездит в город и просиживает часок-другой в приглянувшемся ему уютном баре. Как-то раз, когда они выезжали в город за покупками вместе, Зенья юркнул из машины и прокрался внутрь вслед за мужчиной, который хотел приобрести бутылку виски. Тогда бармен встретил Китани дружелюбной улыбкой, и долго ждать заказ не пришлось. По всему выходило, что Китани и здесь нашел для себя идеальное место, чтобы отвлечься от мыслей и снять напряжение, поэтому ночью Зенья совсем не удивился, услышав, как отъезжает машина. Зенья прислонился спиной к раме двери, ведущей в гостиную, и сложил руки на груди. Китани, завидев его, на секунду замер, потом решительно скинул ботинки, снял кожаную куртку, повесил ее на крючок и невозмутимо прошествовал мимо Зеньи на кухню. А минуту спустя еще и привычно поинтересовался, что он хочет на завтрак. Зенья в любопытстве замычал, покрутился вокруг Китани, заглядывая тому в лицо, потом сел и опустил голову на стол, разметав прядки волос по чистой скатерти. - Китани, ты скучный, - недовольно заявил он, созерцая чересчур ровную спину. Китани налил воды в электрический чайник и прочистил горло, поворачиваясь к Зенье. - Прошу прощения, боччан, - изрек он, извиняясь непонятно за что, и снова обратил все свое внимание к кулинарному процессу. Разочарованный, Зенья надул губы, но тут же тихо зафыркал. - Сам напросился, - загадочно предупредил он Китани, довольно потянулся и решил подняться наверх, доспать еще пару часиков. Настроение быстро улучшалось - в такт тому, как коварный план выстраивался в голове. *** К исходу января на Китани было страшно уже смотреть - так сильно он сжимал от сдерживаемой злости челюсть, что под скулами играли желваки. В принципе, Зенья осознавал, что играет с огнем. Китани всегда был преданным псом, послушной куклой, готовой выполнить любой приказ хозяина. Преследовать, ограбить, убить, помучить - для якудзы не существовало моральных рамок, если речь шла о слове господина. И даже то, что Китани ушел из клана вслед за Кунихито, расплатившись за это увечной рукой, которую до сих пор часто прятал под перчаткой, и последние годы изображал из себя талантливую домохозяйку, не могло в одночасье стереть прошлое. Да и никогда не стерло бы. Но Зенья не боялся. За свою короткую жизнь он успел испытать практически все. Страх, ненависть, злобу, боль, отчаянье и даже смерть. Да, были в его жизни и крохи счастья, но они всегда были омрачены неизбежностью, дамокловым мечом - уготованной ему горькой судьбой. Сгнить до последней клеточки - вот что ему было суждено. И то, что он чудом получил отсрочку, по сути ничего не меняло. Зенья хотел, чтобы Китани сорвался. Хотел увидеть не верного служку - хотя и знал, что Китани искренне о нем заботится - а живого человека. И это желание с каждым днем все больше превращалось в потребность. В каждое намеренное прикосновение, в каждую улыбку, в каждое произнесенное слово, в каждый пристальный взгляд Зенья вкладывал всего себя. Так, как умел. Хитрил, добивался, играл, не гнушаясь запретными ходами. Ловил, пугал, завлекал в свои сети, прячась за показной ребяческой невинностью. Возраст. Проклятый возраст - наверно, то единственное, что до сих пор не давало Китани сорваться. Зенья уже давно не считал себя ребенком. Какой из него ребенок, если он уже успел отведать человеческой плоти, прогнить внутри, убить собственного отца, испытать на себе влечение похоти и практически сдохнуть? Возможно, где-то глубоко внутри Китани осознавал это, в противном случае того изумительного поцелуя, при воспоминании о котором Зенье хотелось кусать губы, наверняка не случилось бы. Но минуло уже больше месяца, отгремели зимние праздники, его собственный день рожденья, а Китани до сих пор держался. Зенья все чаще засматривался на шрамы на лице мужчины - ему так остро хотелось прикоснуться к ним губами. Он и дурацкую перчатку бы стянул с руки - Китани никогда не чурался его больного глаза - и Зенья не стал бы. Сплести с мужчиной пальцы, потереться носом о небритый подбородок, ощутить рядом с собой сильное тело, пропитаться насквозь этим сумасшедшим теплом и заботой. Во всем мире только для него. Только его. Воображение сводило с ума, не давало ему спать по ночам. Чем дольше он играл с Китани, тем больше запутывался сам в своих сетях. Не давая проходу мужчине, вешаясь ему на шею, щеголяя по дому практически обнаженным, отпуская совсем непрозрачные намеки, он мучал самого себя. Даже периодическая боль в глазу, скрытом под повязкой, незаметно отступила, совсем перестав его тревожить. Казалось, тело стало жить своей жизнью - то ли подростковые гормоны взыграли, то ли Зенья окончательно рехнулся, но терпеть дальше было невыносимо. Он проснулся посреди ночи со стоном, отшвырнул одеяло и обнял колени. За окном бушевала рьяная метель. Его трясло. Зубы отстукивали дробь. Зенья облизал пересохшие губы, нашарил на тумбе кувшин с водой и сделал несколько глотков. Холодные капли упали на грудь, заставив его зашипеть, намочили тонкую ткань белой майки, которую Зенья стащил у Китани еще неделю назад и теперь использовал в качестве ночной сорочки. Осознание, что он больше не выдержит, пришло внезапно. Сегодня, сейчас, или никогда. Ноги не слушались, пока он в кромешной темноте спускался по лестнице. В этот раз Китани устроился на диване в гостиной - лежал на спине, укрывшись пледом и подложив под голову руку. Зенья судорожно выдохнул, натянул плед на свои плечи и оседлал бедра мужчины. Китани проснулся мгновенно, хоть и не выдал себя ни дрожью, ни дыханием. Зенья скользнул пальцами по груди мужчины - расстегнутая рубашка не стала препятствием. В последнее время Китани предпочитал спать в одежде, опасаясь, что выходки молодого хозяина зайдут слишком далеко. - Китани, я настолько отвратителен? - шепнул Зенья, пряча лицо в сгибе шеи мужчины. Широкая ладонь нерешительно поднялась, но все же легла на его спину и принялась медленно и успокаивающе поглаживать напряженные плечи. Китани устало вздохнул, открывая глаза. Вытянул другую руку и включил ночник, рядом с которым всегда оставлял книгу или газету и очки для чтения. Надрывный вой метели разрывал морозную тишину. Зима выдалась холодной, весь январь во дворе лежали сугробы. Иногда заносило даже дорогу, усложняя вылазки в город, поэтому холодильник на всякий случай был до отвала забит продуктами. - Что вы такое говорите, боччан? - в голосе Китани проскальзывало едва ощутимое недовольство. С одной стороны он не хотел вести этот разговор, но с другой понимал, что рано или поздно кто-нибудь из них сорвется, и тогда случиться может все что угодно. Зенья был на грани, и Зенья не хотел падать в бездну один. - Тогда почему «нет»? - резко спросил Зенья, поддаваясь налетевшему раздражению, и выпрямился, разглядывая серьезное лицо мужчины. А вот потому что «нет» и все. Потому что младше, потому что академию не закончил, потому что Китани ему в отцы годится, потому что Зенья достоин большего, чем жизнь с сорокалетним бывшим убийцей, потому что бла-бла - дальше Зенья уже не слушал, вцепился в пепельные прядки волос Китани, запрокинул его голову назад и выдохнул в губы: - Нечестно, Китани. А ты меня спросил? Сомкнутый рот не отвечал на его неумелые - раньше Зенья искренне считал их бессмысленной тратой времени - осторожные поцелуи. Конечно, Китани мог вырваться в любую секунду, но терпеливо молчал и не шевелился. Было до смерти обидно ощущать это упрямое «нет». Больно - так больно ему не было, даже когда Тетцуо всадил ему в брюхо нож. Неужто, наконец, пожаловала расплата за все его грехи? От злости Зенья вскочил на ноги и схватил первое, что попалось под руку - это были очки Китани - и со всей дури запустил ими в стену. Хрупкие линзы не выдержали, посыпались осколками на устланный пушистым настилом пол. Китани лишь тяжело вздохнул, потирая лицо, а Зенья, понаблюдав за бликами, танцующими на гранях крупных осколков, вдруг осел на пол, словно из него разом высосали все силы. Хотя, нет, это просто он закончился. Он чудовище, которое всегда все портит. Он умеет только ломать и брать, заставлять силой. Но и этого теперь тоже не будет. Теперь ничего не будет. Ничего не осталось. Если только смерть. Сколько еще времени он будет гнить? То, что он плачет, Зенья даже не понял. Слезы просто катились по щекам и ничего не выражающему лицу. Глаз под повязкой заныл, сукровица смешалась со слезами, потекла вниз. Китани обнимал его сзади, что-то шептал, гладил его по волосам, но Зенья не воспринимал слова. - Я пустой, - объяснил Зенья, зарываясь пальцами в высокий ворс коврового покрытия. Китани до боли сжал его плечи, скользнул губами по его шее вверх, замер у самого уха. Теплое дыхание заставило мурашки побежать вниз по спине. Мужчина прижался лбом к его затылку, расстегнул повязку, позволив ей упасть к ногам Зеньи. - Боже, прости меня, - выдохнул Китани, подхватывая Зенью под коленки и поднимая его на руки. Китани двигался безумно медленно, словно давал ему время передумать. Свет от ночника в гостиной мерк с каждой ступенькой наверх. Зенья завороженно смотрел на такое знакомое лицо и не узнавал его. Столько тепла и ласки было в чужом взгляде, что посреди горла вставал ком. Сердце, словно оживая, забилось сильнее. Все будет - осознал Зенья. Китани не смог ему отказать. Даже не так. Китани не хотел ему отказывать. Это просто его чертова забота не давала ему переступить черту. Но если на кону стоял сам Зенья… что ж, это действительно была нечестная игра, только по отношению к Китани. Однако Зенья все равно не смог бы иначе. Китани усадил его на край постели, и Зенья тут же вцепился в его ладонь, испугавшись, что мужчина передумал. Но тот вдруг притянул его руку к своим губам и, присев рядом с ним на корточки, в темноте принялся целовать тонкие пальцы. От этих поцелуев по телу расползалось бешеное тепло. - Все хорошо, боччан… Зенья. Я никуда не уйду, - обещанию, сказанному таким спокойным голосом, невозможно было не верить. Китани отпустил его руку и нашарил в тумбе влажные салфетки, забрался вместе с ним на кровать и вытер его все еще мокрые щеки. Зенья с досадой вспомнил о сукровице - проклятое увечье мешало ему даже в такой прекрасный момент. Еще не поздно было спуститься вниз и забрать повязку, но когда Зенья попытался прикрыть глаз, Китани лишь отвел его ладонь в сторону. - Никогда передо мной не смущался своим недугом, а теперь пасуешь? - при виде столь ласковой улыбки на невозмутимом лице, Зенья вдруг понял, что щеки наливаются непривычным саднящим жаром. Хорошо, что было темно. Такого Китани Зенья не знал, за много лет привык к вежливому обращению, а теперь подобная фамильярность приводила его в непонятное состояние. Хотелось стать еще ближе, узнать этого уверенного в себе мужчину. Собственное имя в чужих устах возбуждало, вынуждая его немного теряться. Когда Зенья претендовал на Йоджи, ему нравилось ощущать себя сильным, властным, их роли были заранее определены самой природой, но сейчас он совершенно не хотел быть ведущим. Это смущало - то, как отчаянно он мечтал почувствовать себя нужным и желанным. Рядом с Китани. - Скажи, и я остановлюсь, если будет неприятно, - шепнул тот, пододвинулся ближе. Взяв его лицо в ладони, долго и ласково перебирал прядки длинных волос. Зенья прикрыл глаза, наслаждаясь мимолетными прикосновениями, поймал руку Китани, скрытую перчаткой, потянул черную кожу прочь. Мужчина не препятствовал ему, позволил поднести свою ладонь к губам. И только вздрогнул, когда Зенья провел языком по старым шрамам, стягивающимся к остатку мизинца, спустился на костяшки, но до запястья добраться так и не смог - Китани, шумно выдохнув, приподнял его лицо за подбородок, заставив откинуть голову назад. Поцелуй был таким же чудесным, каким Зенья его запомнил. Даже лучше. Потому что можно было, не стесняясь, упереться руками в грудь мужчины, царапнуть ногтями по смуглой коже, ощутить под пальцами подтянутые мышцы - несмотря на полгода тихой жизни, Китани по-прежнему держал себя в форме. Зенью покорил никак не заканчивающийся поцелуй. Медленный, но напористый - губы Китани ловили каждое ответное движение его губ, зубы оставляли мягкие укусы, мелькающий язык дразнил его влажными прикосновениями. Воздуха не хватало, жар неумолимо сковывал ноющие от желания бедра. Зенья протестующе замычал, когда Китани отстранился, но мужчина лишь склонил голову, чтобы опустить свои губы на его открытую шею. Горячие ладони забрались под тонкую майку, неторопливо поглаживая бледную кожу. Одна рука добралась до соска, приласкала сжавшийся комочек нервов, и Зенье пришлось давить внезапно поднявшийся в горле стон. Он стиснул зубы, нетерпеливо дернул сползающую с плеч Китани рубашку. Мужчина, не отводя от него взгляда, стянул ее прочь, обхватил Зенью за талию и привлек к себе. Близость такой горячей кожи кружила голову. Зенья позволил снова увлечь себя в поцелуй, на этот раз обнял Китани за спину, чувствуя, как под пальцами проскальзывают полоски старых, витиеватых шрамов. Почему он не хотел, почему не добивался этой близости раньше? О чем он только думал, тратя каждый день на бессмысленную жалость к себе и ненависть к отцу? Как мог он быть так слеп, что чуть не потерял самого важного человека на свете, чуть не сделал выбор в пользу смерти? Зашуршали простыни, кровать просела под тяжестью их тел. Зенья упал на подушку, пытаясь отдышаться. Но Китани едва ли дал ему такую возможность - задрал мешающуюся майку, и тут же поцелуи запорхали по плечам, вдоль ключиц, замерли на животе. Китани долго прикасался губами к оставшемуся после операции шраму, водил руками по его бедрам, по внутренней стороне, оглаживал коленки, доводя Зенью до полного исступления. Пытаясь ухватиться за пепельные прядки волос, Зенья призывно выгнулся - то, что кроме майки на нем ничего не было, его вовсе не смущало. Он уже давно возбудился и сейчас скользил на грани - он никогда и представить не мог, что одними лишь прикосновениями можно довести человека до самого пика. Это была сладкая мука, а Китани словно издевался, мял его ягодицы, разводил ноги в стороны, но так и не притронулся к самой изнывающей части тела. - Сними, сними их, - Зенья в диком, сжигающем его нетерпении уперся ступней в бедро мужчины. Китани еще не успел избавиться от штанов, а Зенье вдруг так остро захотелось почувствовать его. Кожей к коже, без единой преграды. Подавив всхлип, он стянул с себя майку через голову. Руки предательски дрожали. Он ощущал себя на грани, будто вот-вот взорвется. Было даже немного страшно - сердце то томительно сжималось, то пускалось в скачку, дыхание вырывалось хрипами, сознание застилала пелена животного наслаждения. - Тише, все хорошо, - успокоил его Китани, снова заключив его в объятия. Зенья уткнулся лбом в его плечо, сжал коленями чужие бедра, впитывая в себя спокойствие и безмерные волны умиротворения, исходившие от мужчины. Жар чуть отступил, позволив ему сделать глоток спасительного воздуха. Китани поцеловал его за ухом, неспешно поднялся, порылся в тумбе в поисках чего-то, потом кинул свою находку на кровать. Видно было плохо, зато звук расстегиваемой молнии вызвал сладкую дрожь. Зенья искусал припухшие от поцелуев губы, глядя на силуэт мужчины. Когда Китани вернулся на постель, Зенья встретил его на полпути - приподнялся ему навстречу. Опустил ладони на обнаженные бедра. Склонившись, прижался губами к широкой груди и животу. Страх, что Китани на самом деле его не хочет, а лишь потакает очередному его капризу, потихоньку исчезал. Доказательство тому Зенья сжал в своей руке, тем самым выдавив из мужчины довольный вздох. Китани желал его, даже не стал препятствовать, когда Зенья, поддавшись неожиданно захватившему его порыву, пустил в ход язык и вобрал мужчину в свой рот. Собственные развратные действия вызывали рвущиеся из горла стоны. Не то чтобы у Зеньи хорошо получалось - в конце концов, он никогда не занимался подобными вещами, но Китани, кажется, нравилось, и это было самым главным. И то, как пальцы мужчины придерживали его за затылок, посылая стайки мурашек бежать по позвоночнику, только еще больше воодушевляло его. В какой-то момент Китани остановил его. Зенья заволновался, что был слишком неаккуратен с зубами, но мужчина, тяжело дыша, повалил его на постель. Вжал в простыни, смял ягодицы, оставил россыпь засосов на беззащитной шее. Зенья впился ногтями в широкие плечи, подался навстречу чужим бедрам. Тереться о Китани было так невообразимо хорошо. Но тело хотело большего. Чего-то пронзительного. Животного. Острого удовольствия. Клейма. Словно прочитав его мысли, Китани откинулся назад и нашарил на постели то, что искал ранее в ящике тумбы. В темноте Зенья еле признал собственный лосьон для тела и облизнул пересохшие от волнения губы. Китани лишь вымученно полу-вздохнул, полу-улыбнулся, глядя на то, с какой готовностью он разводит ноги, и вылил на ладонь прохладную жидкость. Больно не было. Зенья непослушно ерзал, стараясь сделать так, чтобы пальцы мужчины вошли еще глубже. Китани ворчал, цокал и вздыхал, уговаривая его не торопиться, и дать себя как следует подготовить. Но Зенья все равно изворачивался и вел свою, понятную только ему, игру. Возбуждение немного спало, и он хотел воспользоваться этим моментом, чтобы вдоволь подразнить мужчину. - Все, давай. Хочу его, - не выдержал Зенья, оттолкнул руку Китани и, подхватив приятно пахнувший лосьон, щедро плеснул им на свою ладонь, не обращая внимания на то, что заляпает простынь. Китани вздрогнул, когда он принялся ласкать его - ощущение горячей, упругой плоти под его хваткой сводило Зенью с ума. Ему было плевать, готов он или нет. Если будет больно, то, ничего, потерпит. После ножевого ранения подобная боль казалась несерьезной. Перевернувшись на живот, Зенья призывно прогнулся в пояснице, вставая на четвереньки. Ему хотелось выглядеть привлекательно в глазах мужчины. Изуродованный глаз, вечно торчащие уши, да и похудел еще после больницы, хоть и прошло уже больше полугода - кому такое отродье вообще может понравиться? От игривости в мгновение ока не осталось и следа. Зенья впился руками в смятую простынь. Старые, заржавелые мысли выползали с задворок сознания, окутывая его липким коконом из горького отчаянья. - Зенья, - позвал его Китани, разгадал его, выдернул из мерзкого омута пустоты. Прижался сзади, погладил плечи, обнял, оставляя ворох теплых поцелуев на чувствительной коже. Притянул к себе за бедра, раздвинул ягодицы, направил себя внутрь и в последний раз бросил предупреждающий взгляд на замершего Зенью. - Давай же, - прозвучало уже как приказ. Китани толкнулся в него, и Зенья, игнорируя неприятное чувство крайней растянутости, попытался расслабиться. Боли почти не было, как и удовольствия. Зато на лицо еле сдерживающегося Китани Зенья был готов смотреть до утра. Тот не двигался, видимо, давая его телу время свыкнуться с вторжением. Зенья опустил голову на подушку. Сейчас они были одним целым. Одно только осознание этого принесло странное успокоение. Постепенно Китани начал скользить в нем. Медленно и осторожно, пока ощущение того, что все внутренности сейчас хлынут наружу, не прошло, сменившись зародившимся где-то глубоко внутри жаром. Зенья постанывал, слушая прерывистое дыхание мужчины и влажные звуки шлепков. Когда он подумал, что ничего приятней и быть не может, Китани, наконец-то сдавшись и перестав цацкаться с ним, словно с барышней, сжал его бедра сильнее и толкнулся глубже. Тело выгнулось дугой, забившись в судорогах охватившего его наслаждения. Зенья вскрикнул, распластавшись по постели, пытаясь вдохнуть воздуха между налипшими на лицо длинными прядками волос. - Еще, - умоляюще простонал он, подаваясь бедрами навстречу мужчине. И Китани дал ему еще, и еще. Сколько это продолжалось точно, Зенья не знал. Вспышки следовали одна за другой, дарили ему дикое, несравнимое ни с чем удовольствие. Было так хорошо, что он не мог ни о чем думать. Спина взмокла, каждая клеточка тела дрожала в предвкушении развязки. Которая для Зеньи наступила гораздо раньше мужчины. Китани даже не успел притронуться к нему. Удовольствие хлынуло через край, затопило его - он обессиленно упал на простыни, чувствуя, что не может пошевелиться. Китани прижимался лбом к его плечу, сжимал зубы, все еще был в нем, но не двигался. Снова его берег. Зенья улыбнулся, из последних сил подался бедрами назад, заставив мужчину глухо застонать. - Ну и кто из нас теперь пасует? - игриво фыркнул он, а потом добавил капризным тоном, - Хочу, чтобы Китани кончил во мне. Китани шумно выдохнул. Рванул его за волосы, чего Зенья совершенно не ожидал, полу обернул его к себе и впился жадным поцелуем в губы, возобновив резкие толчки. Это было восхитительно и грубо, хоть Зенья слишком вымотался, чтобы снова почувствовать возбуждение, но он не прекращал одобрительно постанывать до самого конца. Китани кончил в нем, как он и хотел. Уже позже, когда Зенья засыпал, устроив голову на плече мужчины, чувствуя, как по бедрам течет та горячая влага, что Китани оставил в нем, он понял, что впервые в своей жизни счастлив. Где-то ближе к утру, хотя было еще темно, Зенья ощутил, как Китани осторожно покидает постель, стараясь его не разбудить. Просыпаться не хотелось, поэтому Зенья несколько минут лежал, так и не размыкая глаз. Но потом все же оторвал голову от подушки, когда морозное дуновение ветра ворвалось в приоткрытое окно. Метель уже улеглась. Китани, натянув штаны, задумчиво курил, усевшись с ногами на широкий подоконник и глядя на заснеженные еловые лапы. Зенья завернулся в одеяло, спросонья едва не споткнулся, но добрался до мужчины, немного нервничая. Однако Китани сразу же привлек его к себе, обнял за плечи, ласково поцеловал в висок. Зенья устроился рядом, набрасывая на босые ноги мужчины край одеяла. - Я много чего в жизни совершил, - сказал вдруг Китани, - То, о чем и вспоминать не хочется. Убивал, грабил, калечил. Отставка Кунихито и забота о тебе стали моим спасением. Но только сегодня я окончательно уверился, что все равно буду проклят. - Китани не бросит меня, - растерянно зевнул Зенья. В теле царила истома, нашептывая ему отправляться обратно в царство снов. Непонятно было, то ли он утверждает, то ли спрашивает. - Нет, Зенья, не брошу, - Китани затушил остаток сигары о пепельницу, обнял его крепче и плотно закрыл окно, - Лучше быть проклятым, чем без тебя. *** Китани злился уже второй день. Зенья полулежал на столе на кухне, дожидаясь, пока приготовится обед. Кристи снова жевала прядки его волос, а сам он уныло ковырял вилкой в безвкусном салате. Настроение было не очень. Ну, подумаешь, развел Китани на секс в машине, когда они ездили в город за продуктами. Подумаешь, увидела их пожилая бабка, случайно проходившая мимо той тихой улочки. Ну, подумаешь, Зенья в этот момент бесстыдно выгнулся и показал ей средний палец. Он же от души, нечего там той бабке делать было, только мешала им. Пусть завидует вообще. Жаль вот только, что Китани тоже лицезрел всю эту картину в зеркало заднего вида и теперь был злой, как тысяча чертей. Даже вынудил Зенью самостоятельно греть себе обед. Хоть и заранее приготовленный, но все же. Зенья потирал затылок, которым ударился в машине, когда Китани скинул его прочь со своих коленей, в наказание лишив обоих чудесного секса на два дня вперед. На дворе стояло знойное лето, но в доме работал кондиционер, поэтому от жары Зенья не мучился. Время от времени даже читал учебники, пытаясь подтянуть знания в здешнем языке. Пока что Китани все покупки совершал сам, но недавно сообщил, что в городе собираются построить новый торговый центр, и Зенье вдруг захотелось прошвырнуться по магазинам самому. Но для этого придется подучить язык. - Знаю я, Кристи, что этот ворчун в колледж нас спихнуть хочет, - доверчиво пробурчал Зенья игуане, но та лишь повернула в его сторону голову и вобрала в пасть еще одну золотую прядку. Согласно липовым документам, которые Китани достал для них год назад, Зенья академию все же закончил. Конечно оценки, красовавшиеся там, совершенно не совпадали с малым количеством реальных знаний в его голове. Он мог любому рассказать от и до все, что знал про паразитов, полноценных самцов и самок, неполноценных невезунчиках и о том, как Китани любит целовать его лицо, проснувшись от очередного кошмара посреди ночи. Во всех остальных знаниях значились суровые пробелы, да и Зенья пока не был уверен, что хочет тусоваться среди других людей. Впрочем, Китани его не торопил и никоим образом на него не давил. С каждым днем Зенья ощущал, насколько свободней ему живется и насколько чаще он стал улыбаться. А еще - насколько сильнее стал терять голову в присутствии мужчины. Ну, вот опять. Стоило только подумать о Китани, как бедра сковал жар. В последнее время Зенья чувствовал себя озабоченным кроликом - секса хотелось постоянно, но он уже так замучил Китани, что иногда ловил себя на мысли, что сдерживается, чтобы не досаждать мужчине. Это было крайне неэгоистично с его стороны и самого его удивляло. Он даже посуду за собой пару раз помыл за прошедшие два дня - но это скорее, чтобы вымолить прощение за противную бабку. Китани зашуршал газетой в гостиной. Зенья выглянул из кухни, милостиво оставив Кристи доедать свой салат. Неуверенно потоптался вокруг дивана, надеясь, что мужчина обратит на него внимание, но Китани демонстративно перевернул черно-белую страницу, положив ноги на прозрачный столик, и никак на него не прореагировал. Похоже, упрямца придется брать осадой. Зенья пристроился на спинке дивана и опустил руки на такие привлекательные плечи, скрытые лишь тонкой рубашкой без рукавов. Пальцы принялись разминать напряженные мышцы, пока Китани не капитулировал и не прикрыл от удовольствия глаза. Зенья, тут же улучив момент, перебрался к нему на колени. - Боччан… - в тоне голоса Китани осклабилась мировая укоризна. Зенья потерся носом о шею мужчины и укусил его за подбородок. - Лано, я бошше не буду, - клятвенно пообещал он, не разжимая зубов. Китани тяжело вздохнул, запуская руку в его распущенные волосы, потянул его лицо к себе, одновременно отцепляя мешающуюся повязку. Зенья вжался в мужчину, застонал. Прошло всего два дня, а он уже безумно соскучился по их долгим и жарким поцелуям. За окном шелестела молодая листва, солнечные зайчики радостно юркали по светлым стенам, Китани в последний раз провел языком по его губам, чуть отстранился и… замер. - Зенья… Зенья в любопытстве склонил голову, но Китани, как ни старался, не мог выдавить ни слова. Только поднял дрогнувшую руку и осторожно провел ею по глазу и веку, обычно скрытым повязкой. Больно… не было. Ничего вообще… не было. Кроме ощущения чужого прикосновения. Чувствуя, как сердце ухает куда-то вниз, Зенья соскочил на пол и, спотыкаясь, бросился в прихожую. Вцепился скрюченными пальцами по бокам высокого зеркала. Жутко красный, чуть заплывший глаз послушно моргнул. И ничего. Ничего больше. Зенья бессильно упал на пол, ногти чиркнули по собственному отражению. Китани опустился рядом с ним и крепко держал его в объятиях, пока он истошно смеялся, пока надрывно всхлипывал, размазывая по щекам самые обычные слезы, пока бил кулаками по полу, до крови разбивая костяшки, пока хрипы рвались из груди именем, которое он еще ни разу не дерзнул произнести вслух. - Коухей… Коухей… Пепельные прядки золотились в лучах заглядывающего в прихожую солнца. Китани гладил его по волосам и целовал, куда придется. - Чшш, все хорошо, все закончилось, я тут.