***
Когда Сиэлю было шесть, из небольшой детской, в которой он доселе проводил всю свою жизнь, его перевели в личные покои. Такая большая комната для такого маленького ребенка; огромная кровать с балдахином, гигантское окно, мебель, до которой не дотянуться, обескураживали. Покои дворянина, сказал отец. Достойные будущего графа. Но Сиэль не чувствовал себя ни дворянином, ни будущим графом — скорее уж испуганным маленьким мальчиком, уверенным, что под кроватью сидит кто-то, так и норовящий его слопать, а в недосягаемых свету огня углах таятся чудовища. И Сиэль отказался здесь спать: либо захаживал в спальню родителей, либо, как правило, возвращался в детскую — там и на кровать легче взобраться, и для теней пристанищ куда меньше. Граф с супругой пытались убедить своего маленького сына в том, что темноты не стоит бояться, что она нежна, дарит покой, тишину и сладкие сны. Но Сиэль стоял на своем, а кровать все равно пустовала. И тогда ему подарили собаку. — Теперь ты — его хозяин, — сказал отец. Пес, довольный, что ему разрешили пошалить, радостно запрыгнул на кровать и потащил за собой Сиэля. — Собаки очень преданные. Он всегда будет с тобой — оберегать, защищать от всех, кто попытается причинить тебе вред. Сиэль задумчиво посмотрел на отца. — Как его зовут? — спросил он и осторожно погладил собаку по голове. — Себастьян, — ответил отец и улыбнулся. — Себастьян, — повторил Сиэль и зарылся носом в мягкую собачью шерсть. — И ты обещаешь, что он не даст меня в обиду ни одному чудовищу? — Обещаю. Он склонился над Сиэлем и поцеловал его в лоб, обнял покрепче, пожелал спокойной ночи и улыбнулся — сын велел Себастьяну оставаться рядом до самого утра. С тех пор пес спал в комнате Сиэля, и Сиэль, вверив ему свою безопасность, тоже спал там.***
Демон — его демон — крушил его мучителей с неторопливым, воздушно-легким изяществом. В его руках Сиэль в безопасности — держался крепко и просто наблюдал за происходящим. Кто-то пытался спастись, кто-то падал ниц в мольбе, одна женщина даже порвала на себе одежду и бросилась на демона. Ее лицо исказилось фанатичным благоговением, она прокричала: «Возьми меня, возьми мое тело, о славное дитя преисподней!» Демон не удостоил ее даже мимолетным взглядом — погрузил коготь в ее живот и принялся потрошить заживо, не замечая того, как выражение экстатического восторга молниеносно сменяется невыносимой агонией. Сиэль смотрит. Сиэль видит, как демон упивается чужими страданиями, и сам захлебывается странным, не вполне понятным ощущением. Возможно, он счастлив, но такого счастья доселе не испытывал. Счастье — это то, что он обретал в свете солнца, играх с Лиззи и пикниках на мягкой зеленой траве. Счастье не должно быть острым и колющим — будто он промерз до костей, а потом просто забрался в ванную, и вода оказалась настолько горячей, что, рассеивая холод, причинила боль. Демон, еще не свыкшийся со своим новым обликом, одарил Сиэля клыкастой улыбкой; глаза у него были круглыми как блюдца и мерцали адским пламенем. Его смех оказался неприятным — будто вилкой скребли по тонкому фарфору, что так любила матушка Сиэля. — О! Вы, такой маленький, — и питаете такую ненависть, что смогли призвать меня, и все равно остаетесь невинно-чистым... — выдохнул демон — сплошное самодовольство и хитрость во взгляде, будто знал он что-то, чего не знал Сиэль. — Ваша душа, должно быть, поистине восхитительна, мой юный господин. Сиэль проигнорировал его: собственная душа — последнее, что его сейчас заботило. Все, чего он желал, — увидеть, как льется кровь тех, кто пришел посмотреть на его смерть. Он указал на человека, замершего с ножом над головой в нелепо театральном жесте. Лезвие блеснуло на свету, и тот замахнулся на Сиэля так, будто примеривался к куску мяса. Теперь же человек кричал, рыдал как ребенок — даже из носа текло; он с мольбой протягивал замаранные руки к демону. — Пожалуйста, — молил он, стоя на коленях, но Сиэль знал, чья кровь была на его руках, и уже готовился поставить собственный кровавый спектакль. «Теперь твоя очередь слушать вопли тех, кто умер раньше, и бояться скорого конца». — Я хочу, чтобы он остался жив, — сказал Сиэль, просто чтобы посмотреть, как в его глазах затеплится надежда — так он острее прочувствует ужас грядущего. — Но сделай так, чтобы он не смог ходить, а потом подожги здесь всё. Я хочу слышать его крики, когда он будет гореть. Его демон довольно скалится. У Сиэля на шее топорщатся волоски — странная радость, вызванная этим зрелищем, прокатывается по телу, как огонь от спички по фитилю. — Да, милорд. Если наличие души означает, что где-то есть Небеса, и там находится Бог, то Сиэль счастлив, что судьба сулит ему гибель в пасти демона. Он не желает отвечать за то, что сотворит из мести, или за радость, которую будет испытывать от своих бесчеловечных поступков.***
— Откуда ты пришел? — спрашивает Сиэль несколько часов спустя, все еще крепко держась за руку своего демона. Он весь в крови и пепле, но на безупречно-черной ливрее демона ни единого пятнышка, а лицо совершенно, как гладкая мраморная маска. — Из темноты, — отвечает тот. Его звучный голос — вечный и безбрежный, как ночное небо над головой, а глаза мерцают, как звезды. До самого восхода солнца ничто не прерывает молчания — пока Сиэль не спрашивает, как зовут его спасителя. — Как пожелает мой господин, — говорит демон, и его лицо искажается чудовищным оскалом — видимо, улыбкой. «И ты обещаешь, что он не даст меня в обиду ни одному чудовищу?» «Обещаю». — Себастьян, — говорит Сиэль. — Твое имя — Себастьян.***
В клетке Сиэль привык видеть сны о своей комнате и мягком теплом одеяле гусиного пуха, под которым он раньше спал. Ему снилось, как отец и мать целуют его перед сном, верный пес дремлет в изножье кровати, а гувернантка будит приветливой улыбкой и утренним чаем на подносе. Как вдруг в комнату врывается пучок света — в окне полыхает то оранжевым, то красным, то белым. Собака оказывается гниющим трупом с окровавленной шерстью, а чай отдает привкусом пепла. Сиэль просыпался оцепеневшим и разбитым, грязным и голодным, а холодный металл кандалов до синяков кусал его уязвимую кожу. Сны были сущим мучением — еще одной пыткой, которую он был обязан выносить. С его спальней, как и со всем особняком, что-то было не так, и он не мог объяснить себе, что; углы слишком острые, двери — перекошены, а несколько окон — пустые провалы в никуда, зияющие дыры в изнанке элегантного фасада его дома. Это сбивает с толку, но главное — не забывать, что все это нереально. Этот дом построен не из кирпича и цемента, а из отчаяния и темного колдовства. Этот дом — всего лишь склеп.***
Сиэль брыкается, распростертый под телом своего личного дьявола, а Себастьян нашептывает ему на ухо нечестивые, грязные слова. «Я вас трахну, мой юный господин, очень и очень жестко... да, именно так! Я проникну в вас так глубоко, что почувствую собственный вкус, когда буду пожирать вашу душу...» — Скажи мне, — выдыхает Сиэль, впиваясь ногтями в его плечи. — Скажи мне, демон, когда ты будешь забирать мою душу, на что это будет похоже? Себастьян шипит, и этот звук похож на шелест крыльев в темноте. — На агонию, — почти с почтением говорит он. Его дыхание на раскрасневшейся коже отдает холодом, и Сиэль дрожит в восхищении и муке. Себастьян весь холодный — Сиэль чувствует его холод внутри себя, на своей разгоряченной шее, на всем своем теле. И лишь глаза, бездонные и яркие, сверкают багрянцем адского пламени и внимательно, неотрывно следят за его падением. Наслаждение едва не хлещет через край; в надежде заглушить стоны Сиэль маленькими острыми зубами вгрызается Себастьяну в плечо. С того самого дня, когда он смотрел на то, как Себастьян с чарующей, беспощадной легкостью убивает ради него, в его жизни не осталось большей радости, чем та, что окрашена тьмой, и большего удовольствия, чем отравленное проклятием.***
Когда Сиэль был ребенком, то боялся темноты и чудовищ, которые — он был уверен в этом — скрывались в тенях, выжидая момента, чтобы пожрать его целиком. А теперь он добровольно отдал себя худшему монстру из всех; если и осталось что-нибудь, чего Сиэль Фантомхайв боялся, то не тьмы. Света.