Травма

— Ты идиот? Аомине смотрит странно. Кагами думал, что изучил все его типичные взгляды с тех пор, как стал играть с ним один на один по средам и пятницам. Ленивый, с прищуром — "Ну давай, удиви меня", колкий, из-под нахмуренных бровей — «Я разочарован, Кагами», гипнотизирующий дурным азартом и крошечными точками зрачков — «Вот это уже лучше, так держать!». И еще несколько похожих друг на друга, которые в зависимости от ситуации и настроения можно трактовать как “Все, устал”, “Нет, у этой девчонки я не собираюсь просить номер, у нее даже не тройка” и “Так и быть, расскажу, как попал с этой позиции в обмен на курицу с терияки. И без лука, от него у меня изжога”. Кагами ошибся. То, как смотрит Аомине сейчас, можно описать всего одним словом — безжалостно. Словно от того, чтобы наброситься и свернуть Кагами шею, его отделяют только метр рыжего настила и пожизненный физический труд в перспективе. — Я просто споткнулся, — Кагами встает, касаясь земли кончиком мыска. — И давно ты уже «спотыкаешься»? — Аомине подходит вплотную, дышит в лицо жаром и клубничной жвачкой. Хочется отодвинуться, и для этого всего-то и нужно шагнуть назад, но наступить на левую ногу Кагами боится. Хруст, с которым она подвернулась, еще раздается в мозгу фантомным эхом. Дерьмовое ощущение. — Что значит «давно»? Вот только что и споткнулся! — Конечно, — хмурится Аомине. — А в четверг на игре ты не хромал, а пародировал Хауса? Кагами таращится на него, не веря ушам: как Аомине заметил, если и тренер, и даже Куроко не обратили внимания? — Может, своих ты и обдурил, но с трибуны все видно, — поясняет тот. Кагами упрямо сжимает зубы: травму и травмой-то назвать сложно, так, недоразумение. Кагами уже нашел в сети специальные упражнения и технику восстанавливающего массажа, так что вскоре все должно пройти. А небольшой дискомфорт — не повод пропускать тренировки и, тем более, матчи. Чтобы доказать — и себе, и Аомине, — что все в порядке, Кагами уверенно ставит ногу на землю, переносит на нее вес, и щиколотку тут же скручивает противной зудящей болью. — Совсем не умеешь врать, — Аомине фыркает недовольно и подхватывает его под руку. — Думал, удастся это скрыть? — Ничего я не думал, — Кагами сдается быстро, позволяет довести себя до скамейки и тянется за бутылкой. — Мы с Мейсей играли. Я пытался задержать их шутера и упал. — Я помню. — Ты что, сталкер? — Я наблюдательный, болван! А ты не пытайся сменить тему. — Да нет никакой темы! Просто с тех пор нога и подворачивается. — Постой… с Мейсей? Две недели? — хмурится Аомине. — Я по-прежнему не умею врать? — широко улыбается Кагами. — Ты кретин! Две недели с травмой и молчишь? — Аомине скручивает его майку в кулаке, так что ткань трещит, больно впиваясь в горло. — Какого хрена, Кагами? Ситуация душещипательно-анекдотичная, из тех, о которых рассказывают подростки на портале “Пожалуйста, убейте меня!”: предки застукали за курением травки или вернулись домой в самый ответственный момент, когда пилот наконец решил засадить стюардессе в зад. Кагами с такими конфузами не сталкивался, но неловкость наверняка схожа с той, что он сам сейчас ощущает в полной мере. Он дышит загнанно, вертит в уме объяснения-оправдания, но те никак не желают складываться в слова. Он просто глядит на Аомине, надеясь, что тот поймет; уж Аомине-то лучше всех должен понимать, каково это — когда не просто хочется играть. Когда — нужно. Но тот смотрит сердито, натягивает майку крепче, и Кагами бормочет: — Я не могу сейчас отдыхать. Он надеется сказать все тоном: в команде много новичков, сильных и одаренных, но сыграться по-прежнему не удается; передышка в пару недель может стать роковой, а Кагами рассчитывает пройти в финальную часть, снова встретиться с Аомине. И тот ведь ждет этого не меньше, так зачем пытается придушить свой шанс на достойный реванш? — Не можешь? Даже сюда не приходить тоже не можешь? У вас уже был один, тоже хотел играть! Что-то не замечаю его на площадке после первого года. Кагами ежится: грязная игра. О том, что рискует выбыть насовсем, как Киеши-сенпай когда-то, он просто не задумывался. И от спаррингов с Аомине не отказывался, потому что тот непременно разболтал бы Куроко, и все бы вскрылось. — Ты не понимаешь, меня могут отстранить официально. Если там вдруг трещина или вывих. Это один из последних школьных турниров… — Придурок, — бурчит Аомине. — С трещиной ты ходил бы еле-еле, а с вывихом — и вовсе встать бы не смог. И если не хочешь, чтобы на этом турнире закончилось вообще все — тащись ко врачу. Он разжимает руку и выхватывает бутылку у Кагами из-под носа. Нечестность в честности, и ни грамма неправды в словах Аомине. Кагами знает, что, врач накричит, назначит физиотерапию и действительно на время запретит играть. Кагами не уверен, что без этих мер нельзя обойтись. Но Аомине жадно глотает воду, а потом смотрит на него лукаво: — Хотя я все понимаю. Конечно, ты трепещешь от одной только мысли, что снова придется играть против меня, но это слишком радикально. В конце концов, ты всегда можешь нажраться слабительного накануне матча. — Ублюдок! Я не боюсь, и я прямо сейчас пойду ко врачу! — Кагами подскакивает со скамейки и шипит, когда нога неприятно проседает снова. Аомине закидывает его руку себе на плечо. — Отведу тебя, так и быть, пока ты опять не струсил. — Эй, я не трус! — Ты идиот, мы уже убедились. Так что хватай манатки и идем. Кагами двигается осторожно, запихивая в старую спортивную сумку мяч и полотенце, а после виснет на Аомине и бредет вслед за ним к выходу с площадки. Противно признаваться, но Аомине прав: к матчу с ним нужно быть готовым идеально, иначе выигрыша не видать. — И кстати, раз ты будешь торчать дома, — вдруг говорит Аомине, — Тецу сдал, что у тебя есть новый “Нид фо Спид”... — Вообще-то меня еще даже не осмотрели! — Соглашайся, пока предлагаю, лучшего соперника ты все равно не найдешь. — Как будто потом ты откажешься, если позову! Аомине сопит недовольно, и Кагами сжаливается: — Ладно, можем прямо после травмпункта зайти поиграть. Но сперва ты сгоняешь за колой и бургерами. Аомине смотрит странно, и на этот раз Кагами не находит подходящего слова, чтобы описать его взгляд. Что-то среднее между “Ты совсем обнаглел, Кагами!” и “Черт, наконец-то, давно мечтал поиграть!”. Кагами вздыхает и подталкивает его вперед. Не за горами повод доказать Аомине, что не во всем тот самый крутой: Кагами изучил игрушку вдоль и поперек и уверен, что уделает Аомине даже с закрытыми глазами. Растущее предвкушение не помогает смириться с травмой и ее досадными последствиями, но ради взгляда “Ты лучший!”, который Кагами видел только однажды, он, пожалуй, готов потерпеть.