***
Его худые, смолянистые руки уже являлись к Уилсону ранее. Они медленно тянулись к огню, желая потушить спасительное пламя. Хорошо, что Уилсон сразу заметил это! Учёный тут же начал отгонять противные тонкие пальцы от костра, топтать их, пинать со всей силы, лишь бы убирались прочь, да подальше! В тот момент учёному удалось отогнать Тьму от огня на некоторое время, но поверьте, он не долго праздновал… …Из глубокой темноты ко мне начал тянуться жуткий силуэт… Женский силуэт?! Ученый впал в глубокий ступор. Животный страх сковал его ноги и руки. Силуэт начал всё ближе подбираться к остолбеневшему мужчине. На угольно-черном лике виднелась грустная улыбка. ...Где-то я уже видел это лицо... Ветер затушил слабое пламя костра… – Кто здесь?! – выйдя из ступора, испуганно спросил Хиггсбери. – Кто? – Тсссссс, ты приляг, поспи, тебе понадобятся силы для сражений завтра… – шепеляво произнёс женский голос. Уилсон затылком чувствовал, что кто-то сверлит его спину пристальным взглядом. Огромный ком подкатил к горлу. Ноги предательски зашатались. Учёный потерял сознание. Как ни странно, Уилсон проснулся утром в полном порядке, только голова сильно болела после неминуемого удара о камень, а от небольшой обустроенной базы в густом тёмном лесу, осталось лишь пепелище. ...В ту ночь, Она решила пощадить меня, ну, а что же будут дальше?..***
Огонь медленно затухал, поедая своим пламенем последнюю сухую палочку хвороста, топлива больше не осталось. Ну и угораздило же Уилсона поставить базу посреди кладбища! Ресурсов поблизости нет, еды тоже, одни пауки да молчаливые трупы… какой-то шутник уже вырыл для ученого могилу и имя его на камне вырезал. Ну, это же всего лишь шутка? Так ведь?.. В топку идёт расколотое древко копья, тупой ненужный наконечник отбрасывается в сторону, нет никаких на то причин, чтобы попытаться использовать его заново. Мужчина осторожно подворачивает длинный рукав запачканной кровью сорочки, насколько это вообще возможно и открывает взору опухшую свежую рану. Поцарапанное пауком плечо начинает нарывать, прикасаясь к нему, Уилсон чувствует жуткую боль. Рану нужно скорее обработать, а то ещё загноится ненароком. Нехотя мужчина встаёт с места и ковыляя направляется к сундуку, всё это время тихо стоящему в сторонке. Где-то там была паучья железа… Глаз за глаз, знаете ли? Осторожно отперев самодельный замок, Хигсберри поднимает крышку деревянного сундука и достаёт оттуда единственную паучью железу. Больше ничего в сундуке не осталось. Пусто. Уилсон, конечно, слышал о расхваленной пользе змеиного яда и всего прочего, но про яд гигантского паука, да ещё из этих мест… Но отбросив все сомнения, он сжимает розовый мешочек в кулак и размазывает вытекшую желтовато-белую жидкость по руке. Жжет – значит помогает. Отбросив уже ненужный комок в сторону, Хиггсбери снова осматривает рану. – Я всё же сомневаюсь, что это поможет... Осмотрев плечо, мужчина решил вернуться назад к костру, слишком уж холодно здесь. Огонь потихоньку поедал покрытое засохшей фиолетовой кровью древко, по крайней мере, этого должно хватить на оставшуюся ночь, наверное… Неуверенность крепко засела в голове мужчины. Воздух начинает мёрзнуть, при каждом вдохе и выдохе, изо рта ученого стал невольно вырываться пар. Промёрзлый ветер легко пробирается под безрукавку, а уже потом и под легкую сорочку ученого. Такое чувство, что его вновь пробрало током от электрической катушки… Недалеко от лагеря расположилась небольшая стая гончих, их скулеж слышен даже сюда. – Ты это слышал? – спрашивает Уилсон у самого себя, резко вскакивая с места. …Паранойя… всего какие-то две недели и ты уже безмозглый псих… Без сна, нормальной еды, своих родных и друзей… хотя кого я обманываю, всех своих друзей я променял на науку! Я отдал изучениям свои лучшие годы… а теперь, ради науки, я продал демону свою душу… А я ведь даже не настоящий ученый… А теперь, я должен сидеть тут и умирать от жуткого голода! Закончив свои откровения, Уилсон отбрасывает бумагу в сторону и подносит обмёрзшие руки к огню. Гончие, все как один, завыли в унисон. Вороны с карканьем начали разлетаться кто куда. Не отводя задумчивого взгляда от огня, Уилсон просунул замёршую руку в дырявый карман. Где-то тут он хранил одну морковку на чёрный день. Но как только, мужчина нащупал что-то мягкое и мокрое, а не желаемый плод, он понял, что еды тоже больше не осталось. В этот момент Уилсон признал, что просчитался... Вынув остатки того, что раньше было корнеплодом, ученый оценивающе посмотрел на гниль с разных ракурсов: – Если я этого не сделаю – то я скорее всего умру с голоду. Если сделаю, то скорее всего отравлюсь и станет только хуже… эх, ну, во имя науки! – воодушевлённо заявил Хиггсбери, пожав острыми плечами и махом засунул в рот остатки моркови. Кое-как сдерживая рвотные позывы, Уилсон съел последний сгнивший кусок. – Мне как-то не хорошо… – Хиггсберри схватившись за живот, упал на колени. Желудок стал болеть пуще прежнего. Такое чувство, словно в его животе разыгрался персональный ад с чертями и кипящими котлами. Нутро чертовски горело, а к горлу подкатывал рвотный ком. Ученому хотелось бы умереть быстро, но он явно чувствовал, что эта пытка окончится еще нескоро.. Невыносимое жжение никак не хотело стихать, а только распространялось всё дальше и дальше. Скрючившись в бараний рог, мужчина проклинал практически всё на свете, а в первую очередь – себя. Сквозь прерывистые всплохи огня виднелся высокий ухмыляющийся силуэт с сигарой. Ему уже никто не поможет... Уилсон всеми силами старался подняться с земли, жадно хватая воздух и цепляясь за сырые корни деревьев, но глаза всё труднее держать открытыми... хочется уснуть. Мир перед глазами становился всё мутнее и мутнее, а сухая деревянная палка уже почти вся догорела. Он только и смог коряво выцарапать на бумаге лишь два слова: ...не голод... Измученно закрыв глаза, мужчина пал и уткнулся лицом в сырую землю, слабый огонёк окончательно потух. Наступил первый день зимы.