Ворон

      Под хлопьями тяжёлого снега, серые вороны ёжились от холода и злобно издавали звуки, похожие больше на лай, чем карканье, будто боялись, что безликие прохожие отберут у них последние хлебные корки. Чёрные клювы, словно шпаги, рассекали воздух и жадно хватали отбросы, оставленные работниками ресторана специально для них. В чёрных бусинках глаз горели отвращение и ненависть к миру, превратившему их в падальщиков. Стряхивая снег, птицы пытались сбросить с себя свет, зыркали на белую ворону, которую почти скрывала зимняя небесная сеть. Подкормив свою злость, чёрные вороны с криком напали на сородича и изгнали его за то, что он не такой, как они.       Белый ворон, волоча крыло, ковылял по снегу, оставляя за собой неровную дорожку следов. Он остановился, поднял опущенную голову — в глаза ему бросился невысокий, пригодный для наблюдения выступ на балконе хрущёвки. Превозмогая боль, птица взлетела на него и стала рассматривать, как ей казалось, кукольный театр, где марионетки огромных размеров двигались без кукловода.       В ресторане напротив празднично одетые люди наполняли хрустальные бокалы кроваво-красным вином. Ворон не мог слышать, о чём говорят за окнами, но по улыбкам и взглядам барби и кенов понимал, что их разговоры до крайности пошлы или вовсе лишены всякого смысла. Горы яств, от которых ломились столы, не трогали голодную птицу. Ворону хватило бы сотой доли того, что находилось на самом маленьком столике за ширмой. Усталый взгляд ворона упал на улицу.       Там кипела жизнь. Разноликая толпа сливалась в одну сплошную массу, серую и однообразную. Зрение ворона затуманилось то ли от безумной суеты людей внизу, то ли от незаслуженной обиды, то ли от полученных ран, болевших с каждой секундой всё нестерпимее.       Несчастная птица закрыла на минуту глаза, а открыв их, заинтересовалась отражением в треснувшей витрине. В толпе проходимцев мелькнула женщина со счастливым ребёнком на руках, гулившим и смеявшимся своему розовощёкому отражению в материнских глазах. Ворон вновь перевёл взор на улицу.       Какой-то мужчина, лет 30-ти, в синей шапке, разговаривал по телефону и, взглянув в витрину, вдруг остолбенел. Ворон не мог понять отчего, пока не посмотрел в ту же сторону. Отражение не было похоже на мужчину. Фигура в витрине была одета в белый длинный хитон и медленно шла с поникшей головой среди безликой толпы. Опущенное лицо было преисполнено скорби. Над головой едва проступал нимб. Прохожий на улице нервно оглядывался, но никак не мог понять, чьё отражение перед ним. Его испуганное лицо стало меняться и наконец приняло то же выражение, что и у незнакомца в зеркале. А вслед за этим он почувствовал прилив крови к сердцу и страстное желание сказать людям такое слово, которое отозвалось бы звоном в их душах и окрылило бы их.       Белый ворон со сломанным крылом рванул к отражению, но, не совладав с порывом ветра, разбился о витрину и рухнул оземь прямо под ноги прохожего. Тот вздрогнул и отпрянул. Мужчина оказался бедным писателем, сочинявшим повести о каких-то далёких мирах. В последний раз захотел он взглянуть в лицо Спасителя, однако увидел лишь его спину и белого голубя, сидевшего у Него на плече. Писатель поднял ещё трепетавшее тело ворона и вдруг понял: мир можно изменить! Изменить словом, а может, искусством слова? Он чувствовал прибывающие силы. Опыт предшественников его более не смущал. Лишь одна мысль не давала ему покоя: «Если Тут он почти не различим в серой толпе, почему же Там он отражается ярче других?»