Уверенность

      Джим Гордон был точно уверен в одном утверждении, которое просто невозможно опровергнуть — он терпеть не может видеть улыбающееся лицо Кобблпота, по-уродски краснеющее, дергающееся, влюблённое. Джим Гордон ещё наверняка знал, что он — вовсе не голубой; ему нравятся высокие милые девушки с красивыми чертами лица, хорошим маникюром и всегда чисто выглаженными блузками. Детектив полиции Готэма никогда не предпочитал им калек, хромающих на одну ногу, с визгливыми голосами и жутковатыми оскалами, показывающими жёлтые, неровные зубы. Разве кто-то вообще может полюбить этого страшного, искалеченного во всех отношениях человека? Да даже нет, не человека вовсе, а существа, возомнившего себя каким-то императорским пингвином на верхушке тающего айсберга.       И мистер Гордон когда-нибудь скажет всё, что думает об их «дружбе» прямо в лицо чёртовому Освальду. Он сделает это тогда, когда их «отношения» исчерпают себя. Пока этого не произошло, а значит, нечего разбивать сердце ненормальному выродку, настоящему ублюдку и гаду. Хотя впрочем, достоин ли он таких сантиментов? Джим Гордон этого не знал наверняка, но догадывался, что определённо нет.       Часики тикали и не собирались ломаться, а потому, ради работы, ради долга, ради всего самого лучшего, что только было в мире, Джим Гордон из раза в раз позволял Освальду Кобблпоту стоять слишком близко, дотрагиваться слишком чувственно, целовать слишком горячо. Иногда — актёр из него никудышный — Джим Гордон сдавал позиции, морща от отвращения лоб и хмуря брови. Тогда Пингвин всегда расстроено говорил:       — Ты совсем не любишь меня.       А Джим Гордон хотел плюнуть прямо в лицо мелкому паршивцу, повалить того на пол и бить, бить, не останавливаясь до тех пор, пока Освальд не начал бы сплёвывать свои жёлтые зубы со слюнями вперемешку с кровью. А потом бы детектив сказал:       — Я люблю весь этот мир, но разделяю его ненависть к тебе, никчёмный ты Кобблпот.       Возможно, если бы такое произошло, Освальд Кобблпот расплакался бы, попытался убить Джима Гордона, а потом, скорее всего, и сам покинул эту бренную землю.       Но детектив полиции Готэма умел расставлять приоритеты. И ответ его всегда таков:       — Что ты, Освальд? Я люблю тебя больше жизни.       А после он по обыкновению бежал в туалет и блевал, склонившись над унитазом, пачкая рвотой белоснежный воротник своей рубашки.

***

      Освальд Кобблпот был точно уверен в одном утверждении, которое просто невозможно опровергнуть — он терпеть не может целовать странного, длинного, худого и пугающего Эдварда Нигму, вспоминая при этом о детективе Гордоне. Освальд Кобблпот знал ещё наверняка, что он вовсе не симпатизирует бедняге Эдди, не заслужившему такого к себе отношения. Мистер Кобблпот его скорее нежно ненавидит.       Ему не нравилось его страшное, непропорциональное тело. Не нравились глупые загадки. Не нравились прилизанные чёрные волосы, почти как его собственные. «Мы вообще очень похожи», — твердил Нигма без умолку. Кобблпот неизменно просил, почти умолял, заткнуться, но Эд, милый, славный Эд, только и шептал, что когда-нибудь Освальд поймёт это и сам. Просто время пока не пришло. Пингвин ничего не отвечал на это, по его мнению, бредовое утверждение. Он только качал головой, массировал переносицу и неспешно обнимал долговязого криминалиста, утыкаясь носом в грудь слишком непохожего на Гордона человека. В те секунды Кобблпот еле сдерживался, чтобы не пристрелить мистера Нигму, такого отвратительного и раздражающего.       Но он не мог не признать, что Эдвард Нигма — очень и очень неплохая замена Джиму Гордону. Пусть совсем не такой храбрый, не такой красивый, не такой замечательный, но… Любящий. Освальд никогда не вёлся на все эти выдавленные из себя признания. Кобблпот прекрасно знал, что Джеймс никогда не ответит ему взаимностью, никогда не переспит с ним, никогда не поцелует так, как целовал Барбару или Ли. «Это выше его сил». И с этим Пингвин даже смирился. Он хотел умереть от того, что Гордон нагло использовал его всякий раз, когда этого требовало очередное дело. И Освальд ничего не мог с собой поделать. Не мог сказать "нет", не мог не оказать ещё одну неоценимую услугу. Джим ведь его старый друг, а друзья не бросают друзей в беде.       И после Освальда Кобблпота ждало утешение.       Он просто шёл в небольшой отель с неизменно забронированной заранее комнатой. В ней, комнатушке с обшарпанными старыми обоями, его ждал Эдвард. Восхищённый, преданный, заменяющий. С нежными руками и губами, всегда складывающимися в ровную букву «о» и готовыми обхватить плотным кольцом недлинный, неказистый — такой же, как и владелец — член Освальда Кобблпота. Вот это и была настоящая неоценимая услуга.

***

      Эдвард Нигма был точно уверен в одном утверждении, которое просто невозможно опровергнуть — он хочет провалиться под землю, когда слышит, как Освальд, сминающий грязные простыни, разгорячённый, вспотевший, лежащий под ним, шепчет имя детектива Джима Гордона. Эдвард Нигма знал ещё наверняка, что сердце его в те секунды превращалось в изрезанное на лоскутки полотно, изуродованное каким-то варваром. И как больно становилось несчастному мистеру Нигме от осознания того, что хулиганом, жутким подонком был его милый Освальд.       Эдвард Нигма считал даже, что скоро точно возненавидел бы Джима Гордона. Вот так, ни за что. Впрочем, был за детективом один грешок, который криминалист не мог спустить ему с рук. Как можно было калечить своим равнодушием, своим холодом Кобблпота? Чудного, удивительного Кобблпота.       Эд пытался, конечно, пытался, утешать Освальда. Он шептал ему приятные глупости, странные, но такие значимые комплименты:       — Освальд, твой запах, твой прекрасный запах, — и добавлял: — Не найдётся умнее тебя, замечательный мистер Кобблпот. Не хочешь угадать загадку? Ответ простой, проще некуда. Итак…       И Пингвин всегда отвечал, не дослушав:       — Просто трахай меня, Эдвард Нигма.       И Эдварду Нигме казалось порой, что, утыкаясь носом в подушку, Освальд Кобблпот топил в ней не только свои стоны, но слёзы, вечно льющиеся из его пронзительных зелёных глаз.