***
Не помня себя и забыв про все, что только было, забыв про опасность, Финн отбросил меч и побежал к ней, не слыша ничего. Сейчас остальной мир не интересовал его больше: для него мир навсегда сузился до маленькой сухой изломанной фигурки на белом инее, который медленно становился черным от наливающейся шипяще-пузырящейся ядовитой крови. — О, Глоб, Марси! — для него не существовало больше ухмыляющегося лже-Саймона, который вновь превратился в Зверя и с ухмылкой взирал на то, как Финн трясет Марси за плечи и с болью кричит ее имя. — Марси! Марси… Этого просто не может быть, просто не может быть — в голове упорно и упрямо стучала одна и та же мысль, стучала, будто глупый ребенок стучит об пол деревянной игрушкой, пытаясь ее сломать. Снова и снова. Этого не может быть. Этого не могло случиться, ведь Марси вампир, она может и должна жить вечно. Это всего лишь галлюцинация. Но сколько Финн не обманывал себя, правда все никак не скрывалась и выпирала голыми костями под хлипкой одежонкой сладкой лжи. Марси мертва. Марси уже не существует. Никто больше никогда не позовет его записывать очередную песню. Никто не назовет его глупеньким и не потреплет по волосам, никто не будет долго кричать на него, когда узнает, что они снова прикалывались над Снежным. Никто больше не будет защищать Снежного. Никто больше не будет жить на этом свете, просто жить, радуясь каждому моменту, проведенному с друзьями, понимая, что им отпущено гораздо меньше, чем другим. Осторожно опустившись на колени, Финн прислонил два пальца к шее Марси, удивительно холодной, и помрачнел — жилка не билась. Давно мертвая кровь не носилась больше по ее жилам, не давала больше жизнь и не пульсировала в теле — лишь только на инее остались ее трусливые черные следы. Марси лежала у него на руках так податливо, так обманчиво-беззащитно, что казалось, что она всего лишь спит, и стоит только Финну чуть грубо дыхнуть на ее волосы, и она тотчас же откроет ярко-черные, будто омуты, глаза, и недовольно покачает головой. Но Марси не реагировала, будто испорченная, неестественно изломанная кукла, и от одного вида ее бледного, навеки застывшего в каком-то удивлении лица Финну становилось так больно, как не было еще никогда. Не в силах больше терпеть эту гнетущую, пожирающую его изнутри боль — будто прямо у него в груди на веки поселился огромный злобный слизень, готовый пожирать его плоть — Финн зарыдал, с трудом прерывая в себе жуткое желание расхохотаться. — Ох, а вот и малыш Финни, герой-любовник, — кажется, Зверь не терпел то, что на него никто не обращает внимания. — Вы с малышкой Марси могли бы стать отличной парой и нарожать с десяток милых зубастых деток. Жаль только, что она мертва. Зверь отлично умел глумиться, и Финн почувствовал, как сжимается его кулак. — Закрой свой поганый рот, Зверь, — процедил Финн каким-то не своим голосом, будто кто-то другой, стойкий и сильный, решил говорить за него. — Ты и пальца ее не стоишь. — Ах, правда? — нехорошо рассмеялся Зверь. — А так твоя ненаглядная малышка Марси умела? Финн не успел среагировать, и тонкий жилистый старческий палец ткнул ему чуть повыше локтя правой руки. — Что ты… Ах! — руку будто обожгло огнем. Финн, схватившись за нее здоровой, понял, что не может даже шевельнуть пальцами: казалось, все вены горели изнутри, с каждой минутой становясь все слабее и слабее. — Что… ты… со мной… сделал… — Ледяное касание, сынок, — Зверь гадко захихикал. — Я заменил один из нервов в твоей руке на чистый лед, и теперь он медленно разрастается, пожирая тебя изнутри. Когда лед доберется до сердца, ты погибнешь. Здорово, правда? Я ужасно изобретателен! Сжимая зубы до скрипа, только чтобы не закричать перед ним, Финн повалился на землю, держась за предательски переставшую действовать руку. Нет. Нет. Все не должно так закончиться. Не может…***
С самого утра Бонни была будто на иголках. Лежа в кровати, она все вспоминала и вспоминала, что случилось позавчера: странная просьба Сне… Саймона, воровство, вечеринка, помощь, гитара, драка… Звездная ночь, место для Смеха и рассвет. Тот день слишком быстро пролетел, не оставив ей больше ничего, кроме воспоминаний, которые все никак не хотели спокойно лежать себе в памяти. А все этот чертов Саймон. Бонни никогда не поверила бы, что Снежный король, тот сумасшедший старик, который столько лет похищал ее и пытался силой заставить выйти за него замуж, внезапно окажется таким… таким… таким необычным. Необычно идеальным. Необычно идеальным образцом существа, которому плевать на все правила и на все условности. Только Снежный мог ворваться в ее комнату с гитарой и одной лишь чертовой песней уговорить ее согласиться на участие в ее плане. Только Снежный смог обмануть стражей королевства Завтрак простой футболкой. Только Снежный мог сыграть на гитаре старинные, давно забытые всеми нудные песни так, чтобы другие хотели его слушать. Только Снежный мог оказаться сметенным толпой принцесс, которых он так много раз похищал — и провести только с ней весь оставшийся вечер. Не понимая, что происходит, Бонни все анализировала и анализировала встречу и закусывала губу, чтобы не разрыдаться, будто последняя истеричка. Вся рациональность, которую она так долго воспитывала в себе и которую так любила, исчезла, рассыпалась без следа, стоило ей лишь только подумать о Снежном. О его звонкой гитаре, которая задевала какие-то неведомые струны ее души. О его глупых шутках, которыми он постоянно сыпал, пытаясь ее подбодрить. О его дурацкой седой бороде, которая давным-давно стала серой от кучи забившегося в нее мусора. О его блеклых безумных глазах, которые во сне становились удивительно тепло-карими. О его подкупающей честности и невообразимо интересном взгляде на мир. О его удивительной улыбке, робкой, будто первый росток ландыша, пробивающегося сквозь толстый слой снега. Улыбке, которая заставила улыбнуться и ее — впервые искренне улыбнуться за последнее время. Бонни разочарованно застонала и закрыла лицо руками. О, Глоб, о чем она думает? В ее возрасте и при ее ранге ей не пристало вести себя подобно влюбленной школьнице! Тем более она никогда и не была влюбленной школьницей: она появилась на свет из жвачной массы-мамы, которая исторгла ее и нескольких десятков братьев и сестер, из которых выжила только она и брат. С самого детства ей приходилось о ком-то заботиться: сначала о брате, который ни за что не умел приспосабливаться к окружающей действительности и мечтал только спрятаться в угол и тихо сидеть там, не привлекая внимания. На смену брату пришла больная мама, дети которой давным-давно либо погибли, либо разбежались по свету в поисках приключений. На смену маме — Марси, за которой нужно было следить и не давать свободы ее демонам, которые сидели внутри нее. А затем пришли маленькие, глупые, доверчивые конфетные люди, которых нельзя было просто так оставить и для которых она была матерью, строгой, но справедливой матерью. И все эти герои, бесчисленное количество похожих друг на друга самодовольных болванов, которые мечтали о ее руке (а на самом деле просто жаждали узнать, что же находится под ее розовой юбкой) и не делали ничего для того, чтобы узнать, а чего же хочет она. Но вот у одного получилось — одно существо… Нет, не существо, человек, самый настоящий человек, сумел проникнуть к ней в душу и понять, чего же ей хочется. Ей хочется быть просто любимой. Не за что-то, не за красивую мордашку и ранг правительницы самого развитого королевства в Ууу, а просто за то, что она есть. За то, что она существует в этом мире. И именно это и получилось у Снежного короля. А потом он просто взял и исчез — вместо него Бонни увидела лишь какое-то странное существо, пожирающее души ее подданных. Бонни сидела на полу своей спальни, закусив кулак, чтобы никто из подданных — особенно Мятный — не услышал ее плача, и, трясясь, набирала давно забытый номер Марси. — Да, привет. У меня проблемы… — она сбрасывает трубку и заливается рыданиями, не слыша, как кто-то стучится в дверь. Кто-то очень знакомый.