Оставаясь рядом

– Ерунда, – говорит Рахим, и его голос вибрирует от знания того, что будет дальше, что произойдет с ним самим. – Главное, возьми бомбы. Крейн почему-то медлит. Всматривается пристально, пытаясь найти рану, вместо того, чтобы схватить взрывчатку и рвануть к гнезду. Взгляд у него пытливый, беспокойный, и Рахим непроизвольно задерживает дыхание. «Беги, – мысленно просит он. – Ну давай же, беги!». Драгоценные секунды утекают сквозь пальцы. Напряжение, кажется, можно потрогать руками. – Черт, – зрачки Крейна заполняют собой радужку. – Тебя укусили. Он должен отступить, должен сбежать с взрывчаткой, чтобы смерть Рахима – неотвратимая, оправданная – не была бессмысленной. Но вместо этого легко запрыгивает в вагон, совсем не заботясь о том, что громкий звук может привлечь зараженных. Опускается на колени, закидывает руку Рахима себе на шею и помогает подняться, крепко, но осторожно придерживая за талию. Забытая взрывчатка так и остается лежать на полу. Ноги отзываются дрожью, и Рахим чуть было не соскальзывает обратно, на пол, но Крейн ловит его. – Что ты творишь? – почти кричит он, пытаясь вырваться, но тот держит уверенно. – Ты ведь можешь спасти столько жизней… – Плевать, – перебивает Крейн, только крепче прижимая к себе. Больше он не теряет времени, направляется к дверям вагона. Рахим знает, что должен сопротивляться. Оттолкнуть с силой, вызвать злость или гнев, что угодно, только бы Крейн оставил его. Но слабость накатывает волнами, туманит рассудок, сводит судорогами мышцы. – Отпусти, – то ли просит, то ли думает он. Мысли и слова спутываются в клубок, становятся друг другом, теряют всякие различия. Крейн успевает оттащить его от депо на несколько метров, прежде чем ударная волна сбивает их с ног. Выступающая из земли арматура рвет толстовку и царапает бок, когда они падают на землю. Боль немного отрезвляет, и Рахим понимает, что Крейн, тяжелый, дышащий хрипло и часто, закрывает его собой. Волна вжимает их в землю и друг друга, забивает глаза и глотку пылью. Но это пугает куда меньше, чем то, что одежда влажно липнет к коже. Особенно на плече, куда вжимается лоб Кайла, и спине. Слепая, душная паника накатывает, когда он понимает, что оцарапавшая его арматура приходится Крейну прямо на бок. Что кровь, пропитавшая толстовку насквозь, не его собственная. Рахим готов умереть сам, чтобы ценой одной жизни спасти многие. Но не медленно превращаться, будучи придавленным телом друга, погибшего по его вине. Он бьется в приступе паники, кажется, даже скулит, и Крейн, до этого не подающий признаков жизни, поднимает голову. Рахим зажмуривает глаза, пытаясь отстраниться от происходящего, спрятаться в спасительной темноте от страха и боли. Но не может не слышать. Как тот даже не стонет, хрипит, когда приподнимается на руках и конец торчащей из земли железки с тошнотворным звуком выходит из его тела. Ощущение чужой тяжести исчезает. По звуку рвущейся ткани и болезненных выдохов Рахим догадывается, что тот пытается наложить жгут. Ему не хочется двигаться, отчаянно пытаться из последних сил спасти свою жизнь, но Крейн снова подползает к нему и перекидывает его ладонь к себе на шею, пытается подняться, опираясь на ближайшую бетонную плиту. Каждое движение вспыхивает внутри болью, и, кажется, Рахим даже умоляет бросить его, оставить в покое, пытается кричать. Но Кайл только шепчет что-то успокаивающее, неловко гладит по запястью перекинутой руки. И продолжает идти вперед. Они падают еще несколько раз, потому что у Крейна подкашиваются колени от боли и усталости. Но каждый раз он умудряется извернуться в падении так, чтобы Рахим упал на него. Он позволяет себе несколько мгновений, поднимается не сразу, лежит, прижимая к себе. Рахим думает, что лучше бы это он рухнул на землю, на острый гравий и мусор. Кайл – невыносимо горячий. Кажется, что на местах его прикосновений остаются ожоги, глубокие, до самой кости. Рахим просто хочет, чтобы все закончилось. Но Крейн тянет и тянет вперед. Не бросает, даже когда его выкручивает в припадках, даже когда по лицу начинает стекать кровь из лопнувших сосудов. Хотя другой бы на его месте покончил бы со всем давным-давно – милосердно свернул шею вместо этой отчаянной, мучительной для них обоих надежды. Кажется, в конце Рахим не выдерживает и все-таки теряет сознание. Ему снится, что Крейн все же дотаскивает его до Башни. Что дежурные охранники помогают им подняться в здание. Что кричат: – Все будет хорошо, давай, отпусти его. или – Ты сумасшедший, совсем двинутый, тебе же самому к врачу надо. или – Если ты сейчас же не пойдешь к Лене, я тебя вырублю. Рахим думает, что это чертовски приятный сон. *** Ему требуется несколько мгновений, прежде чем понять, что он находится в Башне. Ощущение неправильности царапает изнутри смутным беспокойством, и Рахим вздрагивает, когда осознает, что же именно вызвало тревогу – отсутствие других людей в комнате. В Башне всегда было много народу, Рахим привык ютиться в тесной комнате с другими людьми, засыпать под звуки чужих голосов, забыть о личном пространстве. В нынешнем одиночестве слишком много неправильного. По спине бежит холодок: неужели они уже стольких потеряли? Неужели так и не смогли достать антизин? Рахим осторожно приподнимается на кровати, замечая, что даже от такой нагрузки у него подрагивают руки. Боль в теле больше не разрывает внутренности, теперь она похожа на разливающееся в мышцах тепло после длинной дистанции. Он фыркает, когда понимает, что его переодели. Так нужно, да, иначе кровь бы намертво соединила ткань и кожу или дала начало воспалению. Но это совсем не уменьшает ощущения беспомощности от того, что его и мир больше не разделяют толстые слои одежды. Он бегло осматривает себя. Пробует пальцами яркие синяки, трогает повязку на боку, вспоминает – арматура, удар теплого воздуха в спину, собственный истеричный бред. Удивляется тому, что кроме глубоких царапин на боку сильных повреждений нет, хотя его воспоминания почти полностью состоят из крови и боли. И тут же дергается, когда вспоминает Крейна. Ноги отзываются дрожью, когда Рахим спускает их на пол. Он уверен, что вставать ему категорически нельзя, но отлеживаться в неизвестности просто не может. Ему нужно знать, что произошло, пока он валялся без сознания. Что стало с человеком, который почти положил собственную жизнь, чтобы дотащить его до Башни. Первые шаги даются с трудом. Будто сотни маленьких острых игл впиваются в ступню и поднимаются выше, до самой спины. Рахим идет вперед медленно, но упорно, сжав зубы и выпрямив спину, хотя это и отзывается ноющей болью. Когда его ладонь, наконец, опускается на дверную ручку, на висках проступает пот. Рахим позволяет себе скупую улыбку, он рад даже такой маленькой победе. Но на этом его везение заканчивается. Охранник за дверью ловит его прежде, чем он успевает сделать даже несколько шагов. Само собой, отправляет обратно в кровать. Даже провожает, прямо до койки, видимо, зная о его характере. Какой-то частью себя Рахим даже благодарен – он явно переоценил свои силы. Джейд влетает в комнату маленьким ураганом буквально через пару минут, обнимает его эмоционально и чересчур заботливо. Но Рахим не отстраняется, ласково сжимает ее предплечья, ощущая запах шампуня и мертвой крови. – Я так волновалась, – шепчет она, и голос ее дрожит, ломается от тщетно сдерживаемых эмоций. Рахим боится повернуть голову и увидеть ее глаза, больные и красные. Безопасные ночи ценой его жизни стоили ее слез, искалеченное в результате неудачной попытки тело – нет. – Как долго я был в отключке? – спрашивает он, когда она, наконец, отстраняется. – Четыре дня, – Джейд мягко опускается на край постели. Чувство вины вспарывает грудную клетку, когда он замечает синяки под глазами и подрагивающие пальцы. – Зере не знал, выживешь ты или нет. Сказал, – она нервно сцепляет руки в замок, – слишком много токсина в крови. Рахим отводит глаза. Она этого не заслужила. – А Крейн? – он облизывает пересохшие от волнения губы. Пусть его обрывки воспоминаний и разрозненны, он точно знает, что тому пришлось не легче. Джейд мешкает прежде, чем ответить. – Он уже почти в порядке. – Почти? – уточняет Рахим. Тон сестры вызывает смутное беспокойство. – Брось, я же не ребенок, чтобы разрыдаться от плохой новости. Джейд бросает на него красноречивый взгляд. – После того, что ты сделал, тебя сложно по-другому назвать, – отрезает она. Рахиму хочется возразить, попытаться отстоять свою точку зрения, как уже десятки, если не сотни раз назад. Доказать, что, если бы все получилось… Проблема в том, что, если бы оно и правда получилось, его бы здесь не было. И Джейд это знает. Поэтому он проглатывает свое раздражение, возвращаясь к Крейну. – Он сильно пострадал? – Лене пришлось изрядно над ним поработать. Ближайшие несколько недель он заперт в Башне. Рахим хочет уточнить, но Джейд не дает ему вставить слово: – Вы оба заперты. В ее голосе возникают резкие нотки. Тревога за жизнь брата уходит постепенно, уступая место закономерному гневу. Рахим нервно потирает пальцами шрам на брови, понимая, что сейчас его ждет долгий и не слишком приятный разговор. – Что-то голова кружится, – бормочет он, сползая вниз, под одеяло. Джейд поджимает губы, явно не веря этому представлению. Качает головой. – Не думай, что сможешь сбежать от разговора, – предупреждает она, разворачиваясь к двери. Рахим прикрывает глаза, не отвечает. После ее слов потребность увидеть Крейна становится невыносимой. Хочется дождаться, когда шаги сестры окончательно стихнут за дверью, и самому выбраться на его поиски. Но Рахим слишком хорошо понимает, что в таком состоянии скорее растянется посреди коридора. Поэтому, в который раз за сегодня, пересиливает себя, прикрывает глаза, готовясь к длительному ожиданию. Кайл обязательно придет. Не может не прийти. *** О приходе Крейна он узнает еще до того, как тот входит. Сначала слышит шаги за дверью, уверенные и целеустремленные, потом голоса – Кайл громко спорит с охранником, как будто намеревается увидеть Рахима, чего бы ему этого не стоило. Первое, на что обращает внимание Рахим, когда тот, наконец, входит – поразительное совмещение беспокойства и радости. Странная смесь, но Кайлу идет. Он выглядит плохо, гораздо хуже, чем того помнит Рахим. В груди разливается кисловатая вина, и он сжимает зубы. Крейн покрыт повязками даже больше, чем он сам. Рука – та самая, которой он придерживал его за запястье – покоится на перевязи. Так вот почему те успокаивающие касания были такими неловкими, всплывает в голове, и он чувствует смущение. Так ему не показалось. Футболка не позволяет разглядеть ту жуткую рану на боку, но очертания повязки под тканью говорят, что она ему не привиделась. Ощущение вины разрастается – с такими травмами Кайл сможет выйти из Башни не скоро. Но Крейн его не обвиняет, хотя и имеет на это полное право. Наоборот, улыбается с облегчением, будто что-то, не дающее ему покоя уже долгое время, ушло при виде нервно комкающего одеяло Рахима – почему-то реакция Кайла заботит его гораздо сильнее предсказуемых упреков Джейд. Крейн ничего не говорит, подходит уверенным быстрым шагом к койке. И обнимает. Из Рахима будто выбивают весь воздух. Этот жест поразительно теплый, эмоциональный и немного болезненный. Но это даже хорошо. Помогает по-настоящему ощутить себя живым. Джейд обнимает по другому: осторожно, мягко, чересчур заботливо. Сама того не желая напоминает, что в ее глазах, в глазах всех остальных он так и остается ребенком. Крейн прикасается иначе. Рахим отвечает неловко, отчасти из-за ран, отчасти из-за смущения. Слишком мало в его жизни было таких дружеских жестов, чтобы знать, как вести себя. Да и касания Кайла почему-то не хочется называть однозначно приятельскими. Слишком уж много в них волнительного и по-настоящему личного. Крейн обнимает почти неприлично долго, но Рахиму плевать. Он чувствует вспышку разочарования, когда тот отстраняется. Кайл всматривается внимательно, как тогда, в депо и, кажется, ему по душе то, что он видит, потому как тревожная серьезность уходит с его лица, уступая место ленивой расслабленности. – Хреново выглядишь, – нарушает он молчание. Видимо, он тоже не привык так открыто проявлять привязанность. Да и вообще ее чувствовать. – Ты не лучше, – фыркает Рахим. – Как рука? – Просто вывих. Тебе досталось гораздо сильнее. – Я в порядке, – отмахивается он, но Крейн только фыркает, ясно давая понять, что не верит ни единому слову. – Что теперь будет? – спрашивает Рахим. – У нас нет ни взрывчатки, ни антизина, ни прежней возможности их достать. Под конец фразы голос срывается, подрагивает; и он нервно запускает пальцы в короткий ежик волос. Ради Джейд нужно было казаться сильным. С Кайлом можно прекратить строить из себя героя. Он и так видел его слабым и разбитым, ни на что не годным, и ни разу не ставил это в вину. – Эй. Крейн мягко отводит его руки, успокаивающе сжимает их в своих. Рахим упрямо опускает голову, чтобы не видеть его лица. – Ты сглупил, это правда. Но ничего непоправимого не произошло. Слышишь, Рахим? Мы справимся. Ладонь Крейна поверх его руки сжимается крепче. Большой палец ласково поглаживает костяшки. Рахим судорожно втягивает в себя воздух. А тот, будто не замечая его состояния, продолжает: – Главное, что ты жив. В глазах почему-то жжется, и Рахим лихорадочно трет их свободной рукой. Он не понимает, что происходит, не знает, как нужно реагировать. Сам не может до конца поверить в то, о чем думает, но… лучше бы Крейн кричал. Злился, обвинял, упрекал. Это было бы гораздо проще этой плавящей теплоты. Кайл притягивает его к себе. Футболка на плече, куда он утыкается лбом, пахнет стиральным порошком и, совсем немного, металлом. Крейн прижимается щекой к его виску, вызывая странные ощущения от соприкосновения кожи со щетиной, гладит по спине. Рахим не плачет, нет – он ведь не ребенок, чтобы так глупо биться в истерике – просто тело сводит в сухих спазмах, а комок в горле не позволяет толком вздохнуть. – Это нормально, – бормочет Кайл, задевая губами кожу. – На тебя слишком много всего свалилось. – Это моя вина, – давится Рахим, спазмически цепляясь пальцами за чужую футболку. – Мы все виноваты, – возражает Кайл. – Я должен был догадаться, что ты не сможешь сидеть, сложа руки. От его фразы становится совсем погано. Поверил-то потому, что Рахим дал ему обещание. Потому что доверял. И из-за этого пострадал как никто другой. – Рахим, – зовет Крейн, но тот только сильнее утыкается в чужое плечо. – Рахим, посмотри на меня. Ладонь со спины перемещается на шею, заставляя поднять голову. Рахим щурит глаза от резкого света, представляет, как глупо сейчас выглядит. – Я бы вытащил тебя несмотря ни на что, – и, помолчав, добавляет. – Чего бы мне это ни стоило. Рахим сглатывает. Это чем-то похоже на признание в любви – такое же сильное, личное и ошеломляющее. Он хочет признаться, что сделал бы то же самое ради него, но кивок – максимум, на что он сейчас способен. Они сидят близко, пожалуй, даже слишком, но это не вызывает никакой неловкости или неудобства, и отстраняться совсем не хочется. – Я должен был сразу тебя взять с собой, – задумчиво произносит Крейн. Его пальцы рассеянно ведут по шее Рахима, вызывая электрическую волну по позвоночнику. – Пообещай мне, – неожиданно добавляет он, – что в следующий раз без меня ни ногой. Хотя бы предупреждай, куда идешь, чтобы я мог быть рядом в случае чего. – Хорошо, – хрипло бормочет Рахим. В этот раз он действует сам, не дожидаясь инициативы от Кайла. Кладет ладонь на затылок, тянет вниз, поддаваясь назад, на кровать. Губы у Крейна оказываются сухими и жесткими, щетина странно покалывает кожу. Он не отзывается на невесомое прикосновение Рахима, напрягается под его ладонями. Но тот не отстраняется, не сдается так просто, нажимает уже сильнее, будто говоря – мне это нужно. Нам это нужно. И Кайл отвечает. Он сразу перехватывает инициативу, целует уверенно и глубоко. Его ладонь проходится по шее, опускается на ключицы, ведет вниз, до живота. Пробирается пальцами под футболку, но тут же отдергивает руку, решив видимо, что позволяет себе слишком много. Рахим ловит его за запястье, тянет обратно, одновременно с этим поддаваясь вперед, навстречу прикосновению. Больно кусает Крейна за губу, тем самым предупреждая, чтобы тот даже не думал об отступлении. Смешок Кайла отдается вибрацией в горле. Крейн мягко целует его в уголок губ, и Рахим громко выдыхает. Ему хочется большего. Хочется запрокинуть голову, развести колени, почувствовать на себе тяжесть чужого тела. И он боится, что Кайл сейчас отстранится, скажет, что с его ранами нужно подождать, что им обоим нужно подумать. Поэтому он снова тянет его к себе, не давая времени на слова и размышления, льнет к нему, прижимается так близко, что бок пронзает болью. Кайл немного щекотно гладит его по ребрам, возле повязки, будто извиняясь за нее. Касается, будто изучает: очертания тела, реакции, чувствительные точки. Дверь открывается резко и неожиданно, в тот самый момент, когда губы Крейна дразнящее касаются его груди. – Рахим! Джейд сказала, что ты… У Брекена удивленные глаза, совсем неверящие. Рахим видит, будто в замедленной съемке, как сжимаются его кулаки. Крейну полагается отстраниться. Растеряться, попытаться сделать вид, что все происходящее совсем не то, чем является. Но, вместо этого, он только крепче прижимает его к себе. – Брекен, послушай, я тебе все объясню... Рахим ухмыляется. Кажется, самое интересное еще только впереди.