Взаимность

- Это твой каприз, - морщась, говорит он, и она соглашается без намека на улыбку: да, каприз. Сегодня я хочу так. Что скажешь? - Это мендоксе, - отзывается он. – Ты не могла придумать что-нибудь другое, попроще?.. Она хмурится и советует ему поискать себе девушку попроще. В Конохе такие наверняка найдутся. Он страдальчески вздыхает и сжимает ее запястье мгновением раньше, чем она, обозлившись, уйдет; развернув ее к себе лицом – темным, мрачным, недовольным, сколь угодно страшным, – прижимается губами к ее, твердым и холодным, неподатливым поначалу губам. Вопреки расхожему мнению, целоваться он умеет, и неплохо, но обычно ему слишком лениво. Хотя поцелуи с ней по-своему интересны – в чем-то похожи на занимательную стратегическую игру; только в этой игре, как ни странно, нет победителя и проигравшего. Вся соль – в том, чтобы угадать, как отреагирует партнер, и ему еще ни разу не удавалось угадать с точностью до мелочей. Она слишком непредсказуема, ее прихоти лишают его остатков разума... и способности мыслить здраво. Впрочем, все, что он может сказать о ней, она может сказать о нем. Это взаимно. Может, потому они обычно молчат. Осмысленный разговор – это что-то из другой жизни. Той, в которой она носит за спиной тяжеленный веер и достигает вершины за вершиной, а он меланхолично созерцает утренний стояк, одинаково ленясь и дрочить, и идти в холодный душ. Потом он, как водится, бредет на очередную миссию – служба синоби и опасна, и трудна; на задании он засыпает и сваливается с дерева как раз в тот момент, когда враг атакует взрывными кунаи. Уже проснувшись и убедившись, что противник угодил в заранее заготовленную ловушку, Шикамару вспомнит, кто ему снился – и скривится так, будто бы только что сжевал три лимона. Однажды синоби, бывшие с ним на миссии, решают познакомить его с «взрослой» жизнью и ведут к какой-то девице; прежде чем девица успевает раздеться, Шикамару уже дрыхнет, развалившись поперек ее кровати. Спихнуть его не получается, равно как и разбудить; девица матерится на чем свет стоит и в итоге засыпает в кресле – в конце концов, ей было уплачено вперед. А проснувшись на рассвете, Шикамару торопится уйти; дело не в утреннем стояке, о котором ему слишком лениво думать, и не в мирно спящей незнакомой девице; дело в той, кто ему снится. В особе, которая без колебаний смела бы его вместе с кроватью и половиной комнаты, вздумай он отправить ее спать в кресло... и которая еще неизвестно, что с ним сделает, если узнает о сием сомнительном похождении. Нормально поговорить с ней не удастся – Шикамару знает это заранее. Никогда не удавалось. Еще с того раза, когда она в первый раз прибыла в Коноху, чтобы стать чуунином – и не стала; а потом прибыла снова, и на сей раз успешно сдала экзамен, а на следующий приехала уже в качестве дзенина, чтобы следить за прохождением экзамена. Он сам дзенином так и не стал; впрочем, вряд ли это ее особо волновало, когда в свой третий приезд втолкнула его в какую-то подсобку и там что-то подарила, а что-то – забрала; все взаимно. Как всегда с ней. Встречались тайком, в самых неподходящих местах; Шикамару практически не высыпался, не находил времени, чтобы посмотреть, как раньше, на облака, и стоически молчал, когда друзья донимали расспросами. Ему еще хотелось пожить на этом свете. - Теперь он и спать ленится, - наконец, сделала вывод Ино. Остальные подумали и согласились, Шикамару, чуть поморщившись, пожал плечами – и тема была закрыта. Спать он бы и хотел, да не мог. Стоило наткнуться на Темари – и вместо сна находилось совсем другое дело, не терпящее отлагательств; Шикамару потом недовольно потирал свежие царапины у себя на плечах и спине. Темари совершенно не сдерживала чувств, и Шикамару опасался, что как-нибудь, во время особо бурного оргазма, она непроизвольно вызовет своего хорька, с которым непонятно, как справляться. Шикамару неоднократно пытался продумать стратегию успешной борьбы с проклятым хорьком, но вместо этого в голову лезли совсем другие, куда более прозаичные вопросы. Например, все ли девственники после первого раза срываются с катушек и помешиваются на сексе – или это они с Темари такие особенные. У отца или Асумы-сенсэя такое не спросишь – они все больше о Родине думают. Ну, с виду. А то Асума-сенсэй что-то к Юухи Куренаи в последнее время зачастил... А потом чуунин-экзамен закончился, и Темари вернулась в Суну, даже не удосужившись попрощаться. Сразу же по ее отбытию Шикамару заснул как убитый и проспал почти сутки; отец поглядывал с подозрением, мать – с неодобрением. Асума-сенсэй пришел на помощь любимому ученику, отмазав его от домашнего допроса под предлогом очередной миссии. Миссия прошла как во сне. Именно тогда Шикамару понял – ему чего-то не хватает. А может, кого-то. Какое-то время Шикамару усиленно сомневался в своем душевном здравии. Потом ему стало лениво. - Человек – странное существо, - размышляла Ино на следующем задании. Тогда они случайно вышли к живописному озеру и сидели там вчетвером, всей командой. Асума-сенсэй, как обычно, курил; Шикамару смотрел на непривычно задумчивую сокомандницу. Ему было слишком лениво что-то говорить. – Вот смотрите. – С этими словами она подобрала камешек и неожиданно зашвырнула в озеро. Камешек булькнул и утонул; по воде, ширясь, пошли круги. – Это – какое-то потрясение. Событие, или чувство, или... - Мы поняли, продолжай, - сам для себя неожиданно вмешался Шикамару. Ино покосилась на него с сомнением, но продолжить продолжила: - В общем, это событие заставляет человека... встревожиться. Измениться. Как этот пруд. Видите круги на воде? - Если подождать, круги исчезнут, - возразил Шикамару. Ино покачала головой: - Круги исчезнут, но камень останется в воде. Понимаете? Мужская часть команды закивала, демонстрируя глубокое понимание вопроса. А что им еще оставалось – с Ино спорить бесполезно... Шикамару вспомнил этот разговор через полгода, на следующем чуунин-экзамене, когда Темари вернулась и он вдруг понял, что ни о чем не забыл и что им по-прежнему не нужно слов. Слова – только для того, чтобы уточнить. Лучше объяснить желание. И вот сегодня – тени. Не касаться ее тела руками, только – тенями. Как в самой первой схватке, когда он так изящно победил ее и не менее изящно сдался; нужно уметь побеждать и уметь проигрывать, но когда мы вдвоем, нет победителя и нет проигравшего, так, Шикамару? Он знает, что она никогда не скажет такого, да и ему самому лениво думать об этом. Хочешь тени – будут тебе тени, уговорила. У нее пояс красный, как кровь, он кажется шелковистым на ощупь; Шикамару почти чувствует прикосновение прохладной ткани, хотя обвивает неожиданно тонкую талию Темари своей тенью – не собственными руками, и чувства от этого затуманиваются, исчезают. У тени может быть сколько угодно рук; Шикамару невольно вспоминаются книжки с картинками и пометками «Детям до 18-ти лет просмотр строго запрещен», которые ему было слишком лениво читать. Первая рука скользит по гладкому округлому бедру Темари, все выше и выше; вторая сжимает упругую левую грудь, тогда как третья тянется к алым завязкам ее одежды, которая скрывает от взгляда жар ее тела. Темари изгибается, скрещивая ноги – не из скромности, тени это не помеха; просто потому, что ей так хочется. Непривычный румянец на всегда хмуром лице; губы, обычно искривленные в презрительной усмешке, теперь приоткрыты. Темари не привыкла сдерживаться – тяжелое дыхание, стоны, от которых у Шикамару почему-то начинает кружиться голова; четвертая рука его тени поддерживает Темари под спину, не позволяя ей метаться по зеленому покрывалу. В голове проносится запоздалая мысль о том, что покрывалу в любом случае хана – если они не порвут его, так испачкают, не стоило приводить Темари в свою комнату, и все равно, что родители вернутся не раньше чем через день... Шикамару совсем не лениво думать об этом, нет; он часто бывает мелочен. Он сам знает эту свою черту, но сейчас – не время; очередной каприз Темари важнее, а скоро она уедет в Суну, и неизвестно, возвратится ли, сейчас такое время... такое время. Невозможность прикоснуться к Темари собственными, не-теневыми руками сводит с ума, возбуждает так, что уже и холодный душ не поможет; и это взаимно. Покрывалу однозначно ничего не светит – ногти у Темари всегда были острее кунаи, такую девушку и врагу не пожелаешь, на плечах у Шикамару до сих пор – шрамы, друзья в бане поначалу смотрели на них как баран на новые ворота, а потом решили, что эти следы остались после какой-нибудь особо тяжкой миссии; тяжелее не придумаешь. С Темари всегда тяжело; Шикамару не может унять сбившееся дыхание, в голову лезет всякая муть, отрывочные образы-воспоминания, впору уже кончить от них одних, а Темари вцепилась в его покрывало правой рукой; большой палец ее второй руки прикушен в бессмысленной попытке заглушить прорывающиеся судорожные вздохи; палец пятой теневой руки Шикамару решает составить ему компанию. Во рту у Темари тепло и тесно – тело Шикамару помнит это лучше него, не спасает даже то, что он по природе не особо склонен к извращенным эротическим фантазиям. Реальность переплюнет их все, вместе взятые. Тень Шикамару нависает над Темари темным облаком; в этом есть что-то исконно первобытное и зловещее, он чувствует себя демоном, пришедшим соблазнять сонную теплую девственницу; впечатление усугубляется ярким солнечным светом, добравшимся до волос Темари и вызолотившим их, будто так и было задумано, а вдобавок осветившим хрупкие запястья. Шестая теневая рука Шикамару обвивает шею Темари, касается ее щеки, неожиданно бережно поддерживает голову – как раз в тот момент, когда первая рука достигает желанной цели, проникнув в потайное местечко между ее сведенными бедрами. Из груди Темари вырывается особенно томный стон; ее глаза, до этого времени прикрытые полуопущенными ресницами, вдруг распахиваются. В этих сине-зеленых глазах – цвета моря, которого Темари отродясь не видала – неприкрытый вызов и... еще что-то. - Хватит, - хрипло говорит Темари и протягивает к нему руки. – Иди... ко мне. Руки Шикамару чуть дрожат, когда он деактивирует технику; но уже в следующий миг он чувствует себя уверенным как никогда... как никогда счастливым. И это взаимно.