Пигмалион

Фобос почти ничего о ней помнил. Ни ее возраста, ни цвета волос, ни розовых вин, которые она предпочитала пить лишь тогда, когда лавандовые поля покрывались предосенней изморозью. Да что ему эти мелочи? Под тонкой кожей запястий его фавориток просвечивалась тьма. Все они были, как на подбор: послушны и внешне похожи на нее, а потому - безлики. Нет, все же существуют такие воспоминания, которые невозможно выделить с помощью мелочей. В них детали излишни, они только все опошляют. Лепесток света ложится на его покрытый испариной лоб. Мысли сбиваются в хаотичном танце, бред все больше походит на явь, явь – на бред. В голове навязчиво звенит ее голос, скользит незримой волной по оголенным нервам. Кожу обжигает солнце, что когда-то путалось в ее волосах. Кажется, будто на языке все еще горчит вкус алых цветов, что оживали на кремово-белой коже ее запястий, обвитых шипастыми стеблями диких магических растений… Иногда ему даже казалось, что ее никогда и не существовало. Что он сам создал призрачное создание в своей голове и нечаянно воскресил, как Пигмалион свою Галатею. Он почти не помнил ее лица, только едва заметный шрам у левого виска и трещинки на обветренных губах. Все остальное следует забыть. Кроме, разве что, того момента, где он прикрывает глаза и впивается в губы, покрытые мелкими кровоточащими трещинками. Фобос считал себя настоящим гурманом ощущений! И это было очередной изощренной усладой – помнить, как горят его легкие, как он задыхается от собственного бессилия перед ней, упивается металлическим привкусом алых цветов на девичьих губах... Князь был не прочь оставить эти кадры, потому что не знал наверняка, подлинное ли это воспоминание или бред, что мерещится ему в горячке. Эсканор клялся себе: если она каким-то образом окажется в его замке снова, он уничтожит ее. Есть ровно тысяча причин, по которым следовало сделать это сразу. Вспоминая ее, мужчина чувствовал ярость, растерянность, тело пробирала мелкая дрожь. Очевидно, она враг? Единственное, что Фобос действительно осознавал, так это то, что нет, и не было человека, которого он ненавидит более страстно и который имеет над ним большую власть. Память рисует, как в его объятьях нежится хрупкая бледная красавица в шифоновых одеждах. Ее тонкие пальчики невесомо и бережно скользят по его плечам, по груди, тянутся к платиновым волосам, открывая его взгляду запястья, зияющие тьмой… Эта наложница выглядит так же, как его гибель. Однако сегодня ему везет: между ними все же существует отличие. Оно заключается в том, что на запястьях его безумия распускаются алые цветы. Да, он точно помнит эфемерные черно-красные бутоны, что покрывают ее руки, ползут к предплечьям, ниспадают на дорогую ткань его мантии, на мраморный белый пол покоев. «Продам душу за цветы» - ухмыляется он, поскольку знает, что его душа всегда стоила довольно дешево. Задумавшись, он нежно прикладывается губами к запястью бледной красавицы, мысленно проклиная ту, чьи руки были живительно горячими. Ту, что всегда готова уничтожить его с тем же удовольствием, что и он ее. Фобос в тюрьме и, кажется, болен. Его память - бездонный черный океан (по крайней мере, он верил в это сейчас), в водах которого он захлебнулся. Рваться к реальности больше не оставалось сил. И желания тоже. Во взгляде тирана бледными искрами пляшет усталость. Битва за Меридиан проиграна. Намеренно или нет, уже не столь важно. Принц буравит стены своей камеры невидящими глазами. Он никогда этого не признает и, скорее всего, вряд ли когда-нибудь это поймет, но сейчас ему остро необходимо ее присутствие. Снизу доносился топот тяжелых ботинок, скрежет железных лат и шумные возгласы стражи. Это смена караула. Так бывает два раза в сутки, и князь настолько привык такому распорядку, что уже давно не отдавал себе в нем отчет. Однако сегодня что-то пошло не так: к голосам караульных добавились писклявые девчоночьи визги, так раздражавшие его слух. Очевидно, здесь были еще и стражницы. Фобос сжал тонкие пальцы в кулак. Бросив короткий взгляд на обстановку по ту сторону решетки, он понял, что не ошибся. Все пятеро. В облике стражниц. В его замке. Вслед за этими мыслями в висках (или где обычно хранится память?) застучала полузабытая клятва: «Если она окажется в моем замке снова, я уничтожу ее». Звенящий, дьявольский, как ему показалось, смех вырвал его из пучины собственных размышлений. Смех принадлежал хранительнице Сердца Кондракара. По оголенным нервам разлилась горячая волна, причиняя ему невыносимую боль. Он не помнит, ничего о ней не помнит… Фобос снова приглядывается к ней, на сей раз, повнимательнее. Шрам. На ее левом виске белеет маленький шрам. Ему знакома эта черта, но, господи, откуда?! Кажется, что достаточно было бы разглядеть девчонку поближе, чтобы понять, что его так взволновало... Глаза Эсканора медленно заполняет тьма. Неведение выводит его из себя, он не собирается так запросто сдаваться! А тьма неотвратимо заполняет глаза, складки рубашки, играет на кончиках пальцев, струится по венам… Стиснув зубы, князь тщетно пытается бороться с веявшим отовсюду сном. По оголенным нервам незримой волной скользит ее отдаляющийся голос. Фобосу становится все хуже. Правда, у него еще есть шанс не сойти с ума: он ничего о ней не помнит. Почти ничего.