Рыжий демон наглости

Прожитые годы совершенно не меняли сэра Ланселапа. Разве что рыжая шерсть свалялась и потеряла былой блеск, но в остальном он был всё тем же обжорой, раздолбаем и любителем пропасть на долгие недели, чем вызывал у Андерса регулярные приступы панической атаки. Может, Ланселап и не считал года, оставаясь в душе вечно молодым, но его хозяин определённо беспокоился: если он мог поймать кота, то непременно осматривал от ушей до кончика хвоста, вёл календарь наблюдений и, трагично вздыхая, пытался спрогнозировать дату его смерти. Веланна не разделяла взглядов Андерса: — Следует наслаждаться каждым днём его жизни, а не ожидать неизбежной смерти. — Но я буду совершенно не готов! — восклицал он, обычно резко взмахивая руками перед лицом собеседницы. — С каждым днём я буду ценить его всё больше, а потом меня хватит удар! Ты этого хочешь, женщина? — А сейчас ты совершенно забываешь, что он ещё жив. Натаниэль благоразумно придерживался политики невмешательства: с Андерсом он не ругался и следовал указанием мага-ветеринара, а на упрёки Веланны отвечал уклончиво. С сэром Ланселапом у него сложились товарищеские отношения — даже более крепкие, чем казалось на первый взгляд. Вскоре Андерс постановил, что выход на улицу отныне для кота закрыт. В его планах изоляция должна была только помочь Ланселапу прожить дольше в тепле и безопасности. С этим решением никто спорить не стал — рыжего демона любили все и желали ему только добра. Но, как водится, добро не всегда таковым оборачивается. Истошные крики наполнили Башню Бдения в предрассветный час — Ланселап негодовал искренне, вкладывая в вопли всю свою маленькую душу. Даже Натаниэль задумался, не хватит ли кота удар от подобного усердия. Он воспользовался минутами тишины, чтобы отдохнуть после утомительного перехода по Глубинным тропам, однако дикий ор возобновился вновь — ещё более громкий, у самого уха. Два горящих из тёмного угла глаза, не мигая, внимательно уставились на человека. — Чего тебе? — вымученно пробормотал Натаниэль, пытаясь привыкнуть к первым солнечным лучам, льющимся из окна. Зубастая пасть широко раскрылась. — Мау! С некоторых пор Натаниэль, как и остальные Стражи, перестал закрывать комнату на ночь, чтобы Ланселап мог свободно передвигаться по своим угодьям. Все знали, что иначе придётся вставать и открывать двери. По кошачьей логике, если комната была закрыта, значит, в ней скрывали что-то интересное. Методом исключения он выяснил, какая именно дверь ему нужна, чтобы выйти на свободу. Кот продолжал издавать короткие вскрики вдоль всего пути следования разбуженного человеческого тела. Когда Натаниэль оказался у выхода из смежной гостиной к тронному залу, кот остановился и уселся, требовательно положив лапу на запертую дверь. — Ты хочешь, чтобы я тебя выпустил? — Мау! — громко ответил Ланселап, и Натаниэля нисколько не смутило, что они с котом даже неплохо поддерживали диалог. — Нет, прости, ты слишком стар и можешь умереть на улице, — он покачал головой и, немного подумав, решил пояснить свою позицию пушистому товарищу. — Понимаешь, чем ты старше, тем сложнее себя защитить от котов помоложе, — он задумчиво почесал щетину, пялясь куда-то перед собой. — Женщины на нас уже не смотрят, без дела ходить не хочется — а смысл тогда вообще куда-то выходить? Спал бы, дурак. Натаниэль погрузился в собственные мысли и совершенно не уловил момент, когда начал отождествлять себя с дворовым котом. Хотя это было не совсем правдой: сэр Ланселап давно прошёл путь от бродяжки до почётного Стража — просто он ушёл на покой. Почему-то Натаниэлю его пример показался наиболее близким: коты стареют быстрее, их жизнь короче человеческой и на их ошибках тоже можно чему-нибудь научиться. А жизнь Стража определённо длиннее кошачьей, но короче человеческой. Старый, но бодрый духом кот определённо не разделял пессимизма Натаниэля и продолжал настойчиво скрести дверь когтями. Пытаясь напомнить о себе погромче, он встал на задние лапы и принялся энергично молотить по деревянной поверхности двумя лапами, не забывая и об истошных воплях. Натаниэль нахмурился — от громких звуков заболела голова. Позабыв на миг об опеке над Стражем-пенсионером, он распахнул дверь. Ланселап тут же замер, будто забыл, почему только что собирался уйти. — Да чтоб тебя! — от души гаркнул Натаниэль и придал кошачьей заднице ускорение при помощи несильного, но настойчивого пинка. Сон, конечно же, уже не шёл. Его совершенно не мучило чувство вины — наоборот, он считал, что всё сделал правильно. Даже если Андерс устроит очную ставку и начнёт разбираться, почему Ланселап опять сбежал, Натаниэль как всегда скромно отмолчится. И пусть только слово скажут — сразу на Огрена всё повесит. Никто и не удивится. Ссутулившись и спрятав руки в карманах, Натаниэль углубился в заброшенную часть крепости, чтобы скрыться от энтузиазма Стража-командора Эдукана, которому было несложно придумать какую-нибудь бесполезную работу «скучающему» подчинённому. Судя по всему, без вылазок начинал тосковать не только он: в разрушенной и заросшей плющом оранжерее он натолкнулся на Веланну. Она резко прижала что-то груди, и Натаниэль сразу признал подаренную Эдуканом тетрадь для сочинения долийских сказок. Несколько лет он думал, что Веланна забросила эту идею, но, как оказалось, всё это время она что-то тихо писала, скрываясь от любопытных глаз и возможных насмешек в свой адрес. Поняв, что ситуация щекотливая, Натаниэль поднял руки в примирительном жесте и попытался обратить всё в шутку: — Я ничего не видел, миледи, — он развернулся, чтобы уйти, но Веланна его окликнула. — Подожди. Ты мне не мешаешь, — её голос звучал даже немного кокетливо, но, возможно, Натаниэль принимал желаемое за действительное. Получив официальное разрешение, он решил познакомиться с «домашней» Веланной поближе. Она сидела на старом ящике из-под рассады, подняв к груди босые ноги, перепачканные рыхлой землёй. Румянец украшал её бледные после затяжной зимы щёки. Вырванные сорняки были аккуратно сложены в углу; рядом лежала маленькая тяпка и лопата. Видимо, Веланна отдыхала после тяжёлой работы. В небольшой оранжерее, где при эрлессе Хоу росли дикие антиванские розы и орлесианские лилии, теперь царило запустение. Натаниэлю не хотелось лишний раз вспоминать о чём-то, что касалось его матери, и про цветник он довольно давно забыл. Веланне даже не потребовался ключ: под влиянием стихии камень давно разрушился, и небольшая пристройка лишилась целой стены. Благодаря скромным стараниям эльфийки в оранжерее поселилась новая жизнь. Веланна была далека от обученных флористов эрлессы, но в чём-то она у них даже выигрывала. Огромные пионы, которые обычно цвели в это время года, заменили жёлтые полевые цветы с маленькими бутончиками, а очаровательные ромашки пришли на смену капризным лилиям, чья пыльца вызывала у Делайлы аллергию. — Я и забыл, что здесь матушка высаживала подаренные послами и баннами цветы, — сообщил Натаниэль, оглядывая работу Веланны. — Если говорить начистоту, то своими руками она ничего не делала. — Здесь всё было в плюще, — настороженно произнесла она, ещё не зная, сердится Натаниэль или нет. Тетрадь так и покоилась на её руках; в глазах читалась нерешительность: ей очень хотелось с кем-то поделиться успехами, но страх показаться несерьёзной заставлял её прятаться. — В окружении растений мне лучше думается… В общем, если тебе не нравится… Она покраснела ещё больше — но уже от смущения — и опустила взгляд на тетрадь. Натаниэль невольно рассмеялся. — Даже не думай забрасывать! Здесь стало намного лучше. Ближе к сердцу. Честно говоря, я не перестаю восхищаться твоими талантами. Веланна спрятала лицо за раскрытой тетрадью и воскликнула: — Прекрати немедленно, Страж Хоу! Она едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться, и Натаниэль, почувствовав благоприятную почву, возобновил атаку комплиментами. С видом почтенного критика он окинул взглядом полуразрушенный цветник и продолжил: — Мне пришлась по душе простота оформления, а также честная красота природы — именно ею меня пленила властительница этого маленького зелёного островка внутри душной крепости, — он добавил уже тише: — А то зеленеет только лицо Андерса, когда из-под опеки сбегает его кот. Веланна отняла от лица тетрадь и смущённо произнесла: — Мне кажется, или ты пытаешься сказать, что я… красивая? Теперь они оба смотрели куда угодно, только не друг на друга. С удивлением Натаниэль отметил, что подобную застенчивость последний раз чувствовал много лет назад, будучи юношей, но даже в ту пору его сердце не билось о рёбра с такой силой. — Именно это я и сказал. Он решительно поднял взгляд, чтобы Веланна не приняла его слова за шутку. Впрочем, она сама знала, что у шуток Натаниэля есть границы — теперь же смеяться ей совсем не хотелось. Похолодевшие от ужаса руки мяли исписанную корявым, будто детским, почерком тетрадь; кровь застыла в её жилах. Сердца Веланна вообще не чувствовала. Отложив тетрадь в сторону, прямо на рыхлую землю, она встала на ноги. Сравняться ростом с Натаниэлем не вышло, но так её слова мог слышать только он. — Не стоит бросаться словами, если ты не готов за них отвечать, — надрывным шёпотом предостерегла Веланна, нервно кусая губы. — Если предашь меня, клянусь Эльгарнаном, я убью тебя, Натаниэль. От её уверенности его бросило в холод. Натаниэль протянул руку и тыльной стороной ладони провёл по её щеке, чувствуя, как горяча под кожей кровь. — Я готов рискнуть. Веланна будто не дышала, вытянулась, как перетянутая струна лютни, и с широко распахнутыми глазами изучала лицо Натаниэля, пытаясь найти отражение собственных чувств. Он мягко обнял её, притянул к себе и поцеловал, стараясь не делать резких движений, будто в его руках была хрупкая фарфоровая статуэтка с острыми краями. От нежных прикосновений Веланна растаяла, расслабилась и уже сама потянулась за поцелуем, встав на цыпочки. Теперь она не желала выпускать Натаниэля из объятий. Сам он безмерно радовался: начать с того, что он не сгорел, как ожидал, — уже хороший знак. Если бы он знал несколько лет назад, как найти подход к Веланне, то признался бы в симпатии намного раньше. Возможно, оно и к лучшему: годы прибавляют опыта, а весна настраивает душу на нужный лад.